Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины Страница 30

Перед могильной ямой заранее выложили камнями большой продолговатый очаг с ямой для углей, над ямой повесили котлы, а туши двух телят и свиньи принялись жарить еще с вечера, чтобы к пиру поспели. Теперь челядь и отроки разносили в котлах похлебки из птицы, рыбы и дичи, наливая всем в миски. Раздавали копченую рыбу, лук, чеснок, вареную репу. Три-четыре женщины из Предславиной челяди непрерывно пекли блины на сковородах, поставленных на угли, и раздавали горячими. Почетных гостей и дружину обносили порезанным на ломтики вяленым медвежьим окороком – от того самого медведя, что и принес воеводе внезапную смерть.

Голова и передние лапы зверя лежали в ногах у покойного, перед щитом. Славяне издревле чтили медведя как проводника в Навь, и теперь Предслава решила, что раз уж Велес выслал своего священного зверя, дабы взять старого воеводу с белого света, то пусть тот медведь и указывает ему дорогу. Кметям эта мысль понравилась, хотя они скорее полагали, что их вождю положена в могилу голова врага, которому они немедленно отомстили за убийство.

Перед могилой лежал на земле крупный черный баран, предназначенный в жертву. Сигге Сакс вышел вперед, держа в одной руке рог с пивом, а в другой – жертвенный нож. Его светлые глаза сейчас казались еще более прозрачными, будто разбавленные выпитым пивом, и напоминали кусочки льда. Жестокость и холодность его сердца проступили в чертах лица, оттеснив показное дружелюбие и приобретенную учтивость.

– У нас много еды на этом поминальном пиру, – начал он. – Но мы должны разделить трапезу с покойным, дабы он знал, как мы чтим его… Должны мы сейчас узнать, кто имеет право принести ему эту жертву. Это право мы дадим тому, кто станет наследником всех богатств покойного и его прав. Кто здесь есть из тех, кто зовет себя его близким родичем?

– Это я! – Мистина поднялся на ноги, тоже держа рог.

Вместо привычных ярких одежд он был одет в «печаль»: порты и рубаху из беленого льна, где на вороте были вышиты черной ниткой «дедовы головки», подпоясан узким черным поясом. Семья у него за спиной, включая Соколину, была одета так же и казалась стаей белых лебедей, присевших на зеленую траву.

– Я его единственный сын, – продолжал Мистина. – У моего отца было два брата, Сигвальди и Велерад, но они умерли в юности и не оставили наследников. Кроме меня, никто из мужчин не может притязать на наследство моего отца.

– А достаточно ли хорошо ты знаешь свой род, чтобы требовать наследства? Хотелось бы нам послушать.

– Чтобы рассказать о моем роде, мне придется начать с той поры, пока не было и самого времени. Первого моего предка звали Бури, он родился из камня, который облизывала корова Аудумла, еще до того как возник известный нам мир. У Бури родился сын Бор, а у того три сына: Один, Вили и Ве. От Одина пошло со временем множество знатных родов, и в том числе был у него сын по имени Скъёльд. Потомком Скъёльда в шестнадцатом колене был знаменитый конунг Харальд Боезуб. О его жизни, завоеваниях и гибели, думаю, мы сегодня еще услышим, но я не стану на этом останавливаться, дабы слушатели не потеряли нить. У Харальда Боезуба был, среди прочих, сын по имени Хальвдан, его еще называют Хальвдан Старый. Он имел пятерых сыновей: Ануло, Харальда, Регинфреда, Хемминга и Хродрика, а также дочь по имени Альвейг. Она вышла замуж за достойного человека по имени Хавтор Скала, и было у них трое сыновей: Регинфред, Хродрик и Халлькель. У Регинфреда был сын Годфред, а у того – сын Халльмунд. Халльмунд был в дружине своего дальнего родича по имени Хродрик, сын Хальвдана, который тоже вел свой род от сыновей Хальвдана Старого. Хродрик владел разными землями во Франкии, Фризии и Дании, и одно время он правил даже в Альдейгье. Там его хирдман Халльмунд, сын Годфреда, женился на девушке из рода Видонежичей, и у них родились три сына, из которых Свенгельд, мой отец, был средним. О двух братьях его я уже упоминал: они умерли юными, не оставив сыновей.

– Теперь нужно рассказать о моей матери, – Мистина отпил из рога, чтобы промочить горло после столь длинной речи. – Мне ее род известен лишь начиная с князя Велидрага, но его называли уже двадцать третьим князем бодричей, а значит, род его столь же древен и восходит в конечном итоге к богам венедских племен. Правил он в стольном городе бодричей, Велиграде, который даны называют Рёриком. У него было несколько сыновей, но мне известно лишь имя его сына Любодрага, ибо он был отцом князя Витислава.

Далее Мистина перечислил еще шесть поколений венедских князей, вступавших в браки с дочерями правителей могучих держав: с Вандой, дочерью ляшского князя, или Сетрит, дочерью английского короля Ульфрида. У того из них, что носил имя Мстивой, был сын Драговит. На его-то земли и напали сыновья Халльмунда, когда отправились в море с дружиной поискать добычи и славы. Двое из них пали в битвах, зато средний, Свенгельд, однажды пленил Витиславу, младшую дочь князя Драговита. Пленница была совсем юна и так прекрасна, что Свенгельд взял ее в жены и отослал всех пленников, причитавшихся на его долю, обратно к ее отцу в качестве выкупа за девушку. Ее единственным сыном и был Мистина, иначе Мстислав, родившийся уже в Ладоге, куда Свенгельд вернулся с добычей. Гордясь знатным родом жены, Свенгельд дал сыну имя, напоминавшее об этом родстве.

Привыкнув держать речи перед толпой и дружиной, Мистина говорил громко и ясно. Все слушали в тишине, лишь ветер гудел над старыми курганами древлянских чуров, шевелил траву на вершинах, будто волосы на черепе старика. По мере его речи слушатели из дальних рядов, которым, казалось бы, не было дела до предков «старого вупыря», увлекшись, постепенно сползались ближе и вскоре уже окружали могилу плотным кольцом. Лежащего на дне покойника почти никому не было видно, но в ту сторону даже самые упрямые из древлян бросали хмурые взгляды, не лишенные уважения. «Старый змей» имел в роду больше князей, чем у человека пальцев на руках, а сын его, как выяснилось, происходил от князей и по отцу, и по матери.

Но никто не слушал Мистину так зачарованно, как его дети: Святожизна, Держислава, Велерад и Витислава. Все они, разумеется, немало слышали о своих предках и раньше. Но здесь, когда череда их незримо проходила перед сотней затаивших дыхание слушателей, возле открытой могилы – двери, через которую в мир богов и предков уходит «дед Свеня», – все это приобрело совершенно особенный и важный смысл. От головы к голове, от плеча к плечу – вереница предков уходила в солнечное сияние Занебесья. Но и там эта цепь не кончалась, а тянулась дальше и таяла во тьме ледяной бездны, где искры Мира Огня впервые встретились с изначальными льдами и растопили их… Огромные дали времен входили в детские души, еще слишком маленькие, чтобы их вместить, и раздвигали эту тесноту, дабы поселиться там. И, вмещая их, дети уже видели себя взрослыми, полноправными членами божественных родов и продолжателями этой цепи…

– Будь нужда, я тоже мог бы засвидетельствовать, что все это правда, – сказал Сигге, когда Мистина закончил. – Уже лет двадцать как я стал человеком Свенгельда, и за эти годы он не раз беседовал со мной и другими верными людьми о своих предках и потомках. Он говорил: «Во мне есть королевская кровь Скъёльдунгов, и она принесла мне немало удачи. Но в моем сыне Мстиславе соединились две ветви потомков королей. Он взял жену, которая происходит из рода Олега Вещего и в первом браке звалась княгиней. И он, и его дети носят в своих жилах кровь, которая не уступит текущей в любом из князей. Хотел бы я, чтобы мой сын добился еще большего, чем добился я, и занял место, которым его предки были бы довольны».

– Думаю, нам пора уже взяться за этого барана, – заметил Мистина.

Вдвоем с Сигге они зарезали барана, потом его подвесили и начали свежевать. Голову и ноги поместили возле покойного на дне ямы, остальное порубили на части, сложили в самый большой котел и поставили варить – без соли и иных приправ, с которыми готовят пищу для живых.

Пока баран варился, Свенгельдовы отроки начали состязания: выходили один на один, пара на пару, пять на пять. Оружие использовали незаточенное, и убитым считался тот, кого коснулся клинок соперника (оставив обычно отметину в виде синяка или ссадины). Гости смотрели, кричали, подбадривали и посмеивались; сам покойный, казалось, смотрит из ямы полузакрытыми глазами.

Когда баран сварился, котел сняли с огня. Предслава и Соколина стали разливать похлебку и оделять кусочками мяса: сперва старшим гостям, потом остальным, кому хватит. На лице Соколины еще видны были большие зеленовато-желтые пятна от синяков, и казалось, это скорбь лежит на ней столь зримой тенью. Они придавали ей еще более хмурый вид, и она была непривычно замкнута.

Когда котел почти опустел и на дне болталось лишь немного мутного отвара и обломки костей, очередь дошла до отроков Свенгельда. Среди них сидели и Ольтур с Кислым. Свенгельд так и не узнал, что они нарушили его приказ и не уехали к Берлоге (сам воевода Берлога тоже был на пиру и, к счастью, не ведал, что эти двое должны находиться в рядах его дружины). А Сигге, наутро после смерти Свенгельда обнаружив их на прежних местах в дружинном доме, был слишком занят, чтоб разбираться, как это вышло. Они остались в Свинель-городце, лишь старались не лезть на глаза и были рады, что их не гонят.