Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 2 Страница 30

Нарушив внезапно придворный этикет, Сэррей быстро подошел к трону и, взяв конец платья Елизаветы, взмолился:

— Ваше величество, умоляю вас, не слушайте лорда Лейстера до тех пор, пока я не представлю вам доказательства его вины! Не давайте ему возможности сейчас же принять меры для того, чтобы скрыть следы преступления. Будьте справедливой королевой, не делающей никакой разницы между своими подданными, когда дело идет о раскрытии чьей-нибудь вины.

— Господи, — недовольным тоном проговорила Елизавета, с отвращением вырывая платье, — да вы совершенно забываетесь, милорд Сэррей! Я молча переносила вашу несносную болтовню и отвратительный запах ваших сапог, для вас всего этого мало? Моя снисходительность привела к тому, что вы становитесь дерзки. Я приказала двору и вам удалиться. Исполняйте мой приказ, иначе лорд Боуэн принужден будет арестовать вас.

— Ваше величество, единственное, чего я боюсь, это чтобы вас не обманули лживыми словами, — упорствовал Сэррей. — Я отвечаю вам своей головой, что найду доказательства вины лорда Лейстера, в вашей власти будет казнить меня, если я не выполню своего обещания, но не лишайте же меня возможности представить вам эти доказательства.

— Вы — упрямый, своевольный человек, милорд Сэррей, — ответила королева. — Вы так ослеплены своей ненавистью, что не доверяете даже мудрости той, к которой сами же обратились за правосудием! Я просила вас удалиться и повторяю свою просьбу, одно могу сказать вам в утешение, что лорд Бэрлей поможет вам следить за тем, чтобы ни одно приказание, ни одно распоряжение лорда Лейстера не выходило за пределы этого замка.

Граф Лейстер потупился и сложил руки на груди. Казалось, что он решил молча покориться своей судьбе.

Наконец Сэррей вместе с Бэрлеем вышел из зала. Елизавета осталась одна с Лейстером.

— Защищайтесь теперь, милорд, — сказала королева, — или сознайтесь в своем позоре, чтобы я могла узнать от вас самих, а не от посторонних, какую гнусную игру вели вы с моим сердцем. Говорите правду, и, как бы постыдно вы ни поступали, я буду судить вас снисходительно, если вы избавите меня от неизвестности.

— Ваше величество, — ответил Дэдлей, — мне не в чем признаваться. Рассеять такое жестокое подозрение можно лишь одним способом. Пусть тот, кому вы дозволяли обесчестить меня, перед которым вы поставили меня как арестанта, как беззащитную мишень злобной клеветы, обыщет теперь по вашему приказу мои замки и допросит моих слуг.

— Но разве я не вправе подозревать, если вы молчите, когда я требую объяснений?

— Вы как королева отказали мне в своей руке и не имеете права требовать от меня объяснения в вещах, не касающихся государства. После того как вы обесчестили меня, вашему узнику место в Тауэре, я буду держать ответ перед пэрами, которые соберутся судить меня.

— Боже мой, никто не будет судить вас, кроме меня! Вы истощаете мое терпение!

— Я не боюсь вашего гнева с той минуты, как я отринут вашим сердцем. Перед ним я мог бы оправдаться, возлюбленная простила бы меня, а оскорбленная королева может только осудить меня, и я хочу быть осужденным.

— Значит, вы чувствуете, что виноваты? Значит, вы похитили ту женщину, и Сэррей сказал правду?

Он сказал правду, а данное им слово обязывало его умолчать о еще худшем; если бы он не дал слова молчать, то ему пришлось бы сказать вам, что он разыскивает графиню Лейстер.

— Графиню Лейстер?! — воскликнула изумленная Елизавета, дрожа от бешенства и негодования. — Не с ума ли вы сошли, или не думали ли вы сделать меня, королеву Англии, своей любовницей? Скажите мне прямо в глаза: чем, по вашему мнению, должна была стать для вас я, Елизавета Тюдор, когда вы опустились предо мною на колени, — говорите! Но не осмеливайтесь заикаться о какой-то графине Лейстер! Ведь если она действительно найдется, я пошлю ей голову изменника, именовавшегося когда-то графом Лейстером. Вы молчите?.. Дэдлей, если бы вы не только постыдно обманули меня, но лишь подумали о том, чтобы нанести мне бесчестье, я приказала бы растоптать вас на лондонских улицах. Говорите! Или пытка должна развязать вам язык?

— Я согласен говорить, когда вы называете меня Дэдлеем, потому что тогда вы выслушиваете меня как женщина. Да, я виновен, но заслуживаю вашего сострадания, а не презрения. Вам известно, с какими чувствами отправлялся я в Шотландию. Мое сердце было разбито: я видел себя отринутым и осмеянным; та, которую я любил, потребовала, чтобы я связал свою жизнь с другой женщиной, я хотел повиноваться вашей воле и надеялся, что вы со временем раскаетесь в том, как безжалостно поступили со мной. Я посватался к Марии. Однажды меня поддразнила маска. Мария хотела показать своему двору, что я даже не присмотрелся хорошенько к той, в которую поневоле прикидывался влюбленным. Она отдала меня на посмеяние, что уязвило мое самолюбие, и я замыслил мщение. Существо, которым злоупотребили для этой комедии, было доступно. Я подумал, что самый лучший способ отомстить за себя — это доказать, что я охотнее ухаживаю за этой особой, чем за Марией. Она отдалась мне, но когда я спокойно обдумал свое положение, то почувствовал, что ослушаюсь вас, если мое мщение наделает шума. И вот я приказал Кингтону похитить Филли. Тут вмешались в дело Брай и лорд Сэррей, они обвинили меня в похищении девушки, и мне приходилось отрицать случившееся или удалиться из Сент-Эндрю, сделавшись посмешищем двора. Кингтон отвез Филли в один из моих замков. Я хотел устроить и обеспечить ее, как только сдам свою должность при вашем дворе, я ожидал немилостивого приема у вас, так как не смел надеяться, что вы можете осчастливить меня своей благосклонностью. Тогда ко мне явились Сэррей и Брай, они настаивали на том, чтобы увидеть Филли, и угрожали донести на меня как на похитителя. Чтобы успокоить их, я сказал им, что девушка находится под моей охранной и может сделаться графиней Лейстер. Мне пришло вдруг на ум подвергнуть самого себя глубочайшему унижению: я неудачно домогался любви двух королев, а тут вздумал вступить в брак с несчастной калекой. Отсюда вы должны убедиться, что я никогда не любил другой женщины, кроме вас, и хотел навек отказаться от всякой надежды на счастье, будучи отвергнут вами. Вы желали утешить меня королевой, а я удовольствовался ее служанкой. Ведь вам прежде всего хотелось, чтобы я женился.

— Однако вы не сделали этого, Дэдлей? — в волнении боязливо-тревожным тоном прошептала Елизавета. — Вы не сделали этого, потому что явились ко мне и увидели, что я не презираю вас, что я вас люблю!

— Я увидел это и погрузился в блаженство, но зато мне пришлось трепетать, чтобы вы не узнали о случившемся. Оно могло быть неверно истолковано, и я рисковал лишиться вашей благосклонности.

— Значит, вы не женились на той женщине? — воскликнула Елизавета, с облегчением переводя дух и почти ликуя. — Дэдлей, та девушка — не жена вам, вы не потешались надо мной, вы не лгали мне, и не было притворством, когда вы недавно склонились к моим ногам и давали мне сладостные клятвы?

В этот момент судьба Филли была решена. Лейстер мог бы добиться прощения Елизаветы, ведь она была взволнована, однако он не рискнул на такое опасное испытание.

— Я не женился на ней, — ответил он, — ведь я лежал у ваших ног, Елизавета! Кингтон устроил комедию, чтобы умиротворить Сэррея. Ведь для меня было важно только избежать доноса, пока я успею убедиться, что вы узнали мое сердце, я опасался, как бы подозрение не рассеяло вашей мимолетной благосклонности.

— А куда же девалась та девушка? Вы очень часто бываете у себя в графстве. Не хочу думать, что она еще не утратила для вас прежней привлекательности и что я разделяю с ней вашу любовь!

— Если бы вы могли заглянуть в мое сердце, то ваши прекрасные уста не высказали бы такого подозрения.

— Кингтон удалил Филли, и, если я не ошибаюсь, она не прочь утешиться с ним. Но Сэррей жаждет самообладать ею, он ревнует, хотя уже обещал свое сердце двум дамам из Шотландии. И Кингтон до сих пор удерживал его вдали только тем, что выдавал Филли за мою супругу.

— Этого не должно быть! — воскликнула королева. — Я возьму ее под свою защиту, и если она благоволит к Кингтону, то устрою их свадьбу. Мне интересно увидеть ту, которая подала повод ко всей этой распре и, по-видимому, внушила пламенную страсть Сэррею.

— Ваше величество…

— Без возражений, если вы не хотите снова расшевелить мое подозрение! Ах, Дэдлей, я чувствую, что женщина должна сначала убить свое сердце, если хочет быть справедливою повелительницей! Я думала, что заковала себя в броню против слабостей женского пола, но чувствую, что поддаюсь им, как всякая другая!

— Если бы вы любили меня, как я люблю вас, то никогда не могли бы усомниться во мне, как сделали сегодня.

— Это — неправда, Дэдлей! Дружба доверяет, но любовь сомневается. Я — избалованное дитя, когда люблю, нельзя обижаться на меня, если я разгневаюсь, потому что у меня нет ничего, что вознаграждало бы меня за все заботы правления, за одиночество на королевском троне, кроме единственного сладкого сознания, что есть на свете один человек, который понял мое сердце и знает, какую тяжкую жертву приношу я своему достоинству королевы. Я почти завидую той женщине, которую вы избрали орудием своей мести: она может мечтать о том, что лишь высокое звание графа Лейстера стало на дороге ее счастью. Я хочу увидеть ту, которая отдалась вам, и тогда я прочту в ее глазах, не обманули ли вы меня. И если нет — я награжу ее в оплату за этот жестокий, но сладостный триумф моего сердца.