Иозеф Томан - Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры Страница 30

— Я родом из Эстремадуры, — поясняет Вехоо.

— Могу я доверить тебе моего вороного?

— Можешь, — вмешивается Альфонсо, обнимая Вехоо. — Я знаю этого парня и люблю его.

— Возьми, — говорит Мигель и, соскочив с седла, вручает сторожу поводья и два реала.

Студенты входят в театр.

— Он дал тебе два реала, а не один, — заявляет Чико, присевший на корточки в темноте.

— Откуда ты знаешь? — удивился Вехоо.

— А звякнули у тебя в ладони…

— Ты прав, и уговор дороже денег. Вот тебе реал, привяжи коней, — засмеялся Вехоо.

Театр сверкает.

Подобны трепещущим тычинкам и пестрым цветам высокие гребни женщин и кружевные мантильи. Кабальеро — в бархате и кружевах. Люстры и ряды свечей пылают, знакомые приветствуют друг друга церемонными поклонами.

Мигель чувствует на себе чей-то упорный взгляд, ищет глазами — кто это? А, Изабелла! Сидит в ложе напротив, с отцом и Фелисианой, которая машет ему веером. Мигель, смутившись, сдержанно кланяется. А совсем близко от них, правее, — Соледад с дедом. Мигель поклонился ей так демонстративно, что она покраснела, и весь зрительный зал обернулся к ней.

— Видела? — блаженно улыбается дон Хайме. — Перед всем городом не скрывает своих чувств к тебе. Он — порядочный человек и рыцарь.

Мигель в упоении смотрит на свою возлюбленную, она посылает ему улыбку.

И со всех сторон — поклоны, улыбки, приятные речи, шелест шелка, пока не зазвучала тихая музыка и слуги не погасили свечи. Полумрак спускается в зал, люди превращаются в тени, и тут Мигель, случайно подняв глаза на галерку, в самых задних рядах заметил Вехоо. Но некогда было уже занимать свою мысль опасениями за вороного, занавес поднялся, и среди диких скал на сцене появилась Росаура, переодетая мужчиной.

О гиппогриф мой старый,Ты мчался с ветром неразлучной парой!Зачем же так стремиться?Бесхвостой рыбой, и бесперой птицей,И зверем без сноровкиИ без чутья? Куда летел неловкий,В неистовстве ретивомПо трещинам, оврагам и обрывам?

Упругие, сладостные, льются стихи Кальдерона. «В нем — нега аркадской идиллии, в нем — рык ренессансных труб, в нем — предзнаменование мифологических эпосов, в нем — образность мистиков и геркулесова сила страстей его родины».

Мигель захвачен. Вместе с Сехизмундо переживает он все страдания, ощущает тяжесть его оков, и вороны сожалений слетаются к его голове, истерзанной тысячами сомнений, и он осыпает злую судьбу упреками и рыданиями:

Разрешите мои сомненья,Небеса, и дайте ответ:Тем, что родился на свет,Я разве свершил преступленье?

Боль Сехизмундо становится болью зрителей.

За что такая потеря,Что, бед глубину измеря,Люди того лишены,Что создал бог для волны,Для рыбы, для птицы и зверя?

Стих Кальдерона бьет, рвет, терзает, потом вдруг слабеет, манит, прославляет… После жестокого столкновения между отцом и сыном — главный антракт.

Долгие, нескончаемые рукоплескания и восторг. Актера, играющего Сехизмундо, прославляют, как рыцаря древних романсов.

Мигель выбежал в вестибюль в надежде увидеть Соледад и столкнулся в дверях с человеком невысокого роста, коренастым, краснощеким, одетым чуть-чуть небрежно, но богато. Мигель налетел прямо на него.

— Эй, бешеный, так ли подобает вести себя кабальеро в театре? — сердито вскричал этот человек.

— Вы собираетесь учить меня манерам, сударь? — И Мигель в сердцах хватается за шпагу.

— Перестань, — дергает Паскуаль Мигеля за рукав. — Не устраивай скандала…

Человек засмеялся:

— Не угодно ли сразиться со мною на кистях, молодой человек? На это я еще, пожалуй, соглашусь, прочее же не стоит труда! — И он, с добродушной улыбкой поправив пострадавший при столкновении воротничок, пошел своей дорогой.

Паскуаль удержал Мигеля, кипевшего негодованием:

— Да ты знаешь, кто это?

— Кто бы он ни был!.. — не хочет успокоиться Мигель.

— Это великий человек. — Альфонсо принимает сторону Паскуаля. — Знаменитый художник, живописец Мурильо. Только ему и не хватало, что думать о поединках из-за чепухи…

В вестибюле прогуливаются горожане — знать осталась в ложах, и Мигель увидел свою возлюбленную, только когда вернулся на место.

На глазах всего города он смотрит на нее откровенно влюбленным взглядом, но гнев на дона Хайме туманит ему голову. Если б не старик, можно было бы поговорить с Соледад. Он все время на моем пути. Ненавижу!

Спектакль идет к концу.

Всепобеждающая сила добродетели — так завершается действие, гордыня сломлена и доведена до смирения, безжалостная жестокость прощена.

Занавес упал, и Мигель задумался: он сам чувствует, насколько далек он от той холодной и прозрачной, как горный воздух, чистоты, которой пронизан эпилог пьесы; чувствует, как днем и ночью необузданные страсти душат его, а грудь распирает желание жить жизнью, богатой ощущениями, — такой жизнью, какую он сам себе желает.

Я знаю, что сделаю, говорит он себе, выходя из театра. Завтра увезу Соледад в Сьерра-Арасену, в охотничий замок отца около Эль-Ронкилья, и там заживем мы, как в раю, между небом и землей, одни со своею любовью! Так я хочу! Так должно быть!

Мигель идет за своим вороным. Вехоо подает ему поводья, низко кланяясь:

— Вот ваш конь, сеньор.

— Ты тоже был в театре, — говорит Мигель, вглядываясь в его лицо, скупо освещенное фонарем, от сетки которого решетчатые тени лежат на щеках Вехоо.

— Был, ваша милость, — сознается тот. — Люблю театр превыше всего…

— Кто же сторожил лошадей? — строго осведомляется Мигель.

— Мой помощник да святой дух, снисходительный к одержимым…

Мигель, взглянув ему в лицо еще раз, взял поводья. Коротко простился с друзьями, вскочил в седло и, не дожидаясь факелоносца, пустился в ночную тьму.

А Соледад улыбается своему отражению в зеркале. Дурочка, как я боялась, что он разлюбит меня после этого. С каждым днем любовь его сильнее. Мы встретимся у его кузины, графини де ла Рокка — он хочет поскорей увидеть меня, чтобы сказать мне нечто важное. Больше ничего не велел передать… Но я-то знаю, в чем дело! Он спросит, хочу ли я стать его женой… Хочу ли! Святая дева, хочу ли я!..

Мигель вытерпел церемонию обязательных представлений в новом обществе и, как только вырвался, увлек Соледад в соседнюю комнату, а там — в оконную нишу, где их не могут увидеть. Сегодня он необычайно торжествен, сегодня он серьезнее, чем всегда.

Мой милый, думает Соледад, нежно глядя на возлюбленного, я знаю, к чему прикованы твои мысли. Не колеблись же, дорогой, говори, я жду твоего вопроса и отвечу на него с восторгом!

Комната погружена на дно тишины. Слышно даже, как шипят фитили свечей и как созревают мысли, беззвучно заполняя пространство.

Мигель целует руки Соледад, надевает ей на палец перстень с рубином. Растроганная Соледад благодарит любимого поцелуем. Оба счастливы: молча глядят в глаза друг другу.

— Завтра, Соледад, ты будешь со мною в раю, — торжественно произносит Мигель. — Скоро мы покинем город и к восходу солнца будем на месте. Все готово к отъезду.

Соледад не понимает. Покинем город? Ночью? Ах да, конечно! Мы поедем в Маньяру. К его родителям.

Она сияет от счастья, голова у нее идет кругом, она бурно целует юношу, и Мигель накидывает ей на плечи парчовый плащ, подбитый мехом.

— По дороге ты не замерзнешь, но в горах — всегда холодно.

— В горах? — удивлена Соледад. — В каких горах, Мигель?

— Я решил, Соледад: хочу быть с тобою наедине — с тобой и с нашей любовью. Здесь все отнимает тебя у меня. Твои старики, город, мое учение, а я хочу тебя для себя одного с утра до вечера и с сумерек до зари. И хочу этого сейчас же. Мы поедем в Сьерра-Арасену, в охотничий замок моего отца. В горы. Скоро в путь.

Сердце остановилось у Соледад. Задыхаясь, она ищет опору, чтоб не упасть.

Так вот чего он хочет! Похищения — не брака! Хочет сделать ее любовницей, не женой…

Человеческая и дворянская гордость прорвалась в ней, девушка выпрямилась, лицо ее вспыхнуло от загоревшейся крови:

— Нет! Никогда!

Мигель стоит, как молнией сраженный.

— Что ты говоришь? — заикаясь, выдавливает он из себя.

— Никогда! Никогда! — кричит оскорбленная девушка.

Мигель бледнеет — лицо его приобретает мертвенный оттенок.

— Хорошо ли я тебя понял? Ты не хочешь уехать со мной? Ведь только что ты хотела?

— А теперь не хочу! — сбрасывает плащ Соледад. — Никогда!

Мечта Мигеля рухнула, как под ударом грома, мгновенно разбилась вдребезги.

— Да, я хотела! — плачет, рыдает Соледад. — Только не так! Я хотела — ах, не могу сказать! Я-то, несчастная, думала, что ты… Но тебе нужна только любовница, не больше, не больше! Как недостойно…

Мигель не слышит ни слова. Его разочарование сокрушительно. Она не осуществила мою мечту. Обманула мои надежды. Разбила все мои представления, Так вот как она меня любит? Нет, такой любви мне не нужно. Это для меня меньше, чем ничего. Я отдался ей весь, целиком, а она колеблется. Не любит. Оскорбила меня. Конец.