Пол Догерти - Крестоносец. За Гроб Господень Страница 30

Это был странный период, записала Элеонора в своих хрониках. Он напоминал праздники перед святками. Поскольку турки были блокированы в Антиохии, то руки у воинов «Армии Господа» оказались развязанными, и она занялась насильственными реквизициями провизии и откровенными грабежами, прочесывая окрестности в поисках пищи, вина, женщин и живности. Целых две недели крестоносцы с жадностью пожирали плоды этой благодатной земли. Весь лагерь только и делал, что предавался чревоугодию и пьянству. Воины Христовы почти забыли об Антиохии и опомнились только тогда, когда турки нанесли им удар, сделав несколько молниеносных свирепых вылазок. Пройдя через Железные ворота, они захватили высоты над лагерем Боэмунда возле ворот Святого Павла и стали осыпать крестоносцев градом стрел и метательных снарядов. Чтобы перехватить инициативу, Боэмунд ответил тем, что соорудил башню под названием «Зловещий взгляд» для защиты своих позиций, а Готфрид Бульонский смастерил мост из челнов через Оронт и вышел к Воротам герцога. Тем временем Танкред занял высоты над воротами Святого Георгия и стал выжидать.

Теперь осада началась по-настоящему. Пиршества закончились. «Армия Господа» успела опустошить близлежащие поля, пастбища и сады, и теперь, с приближением зимы, когда начались холодные проливные дожди, никаких продуктов в окрестностях Антиохии уже не осталось. Турки посылали армян в лагерь крестоносцев, чтобы они там шпионили, а тем временем их жен и детей держали в заложниках. Если кого-то из этих шпионов ловили, то Боэмунд приказывал приводить их к стенам города и показательно обезглавливать, чтобы другим неповадно было. Турки ответили не менее жестоко. Патриарха армянской церкви, который укрылся в городе, они свесили вниз головой со стены и стали бить по ступням ног железными палками. Кроме того, на вал выводили также захваченных франков и казнили, рубя им головы, а потом эти же головы забрасывали катапультами в лагерь. Элеонора была среди тех, кого послали собирать эти останки, чтобы потом предать достойному погребению, и ей часто вспоминался клич «Такова воля Божья!». Неужели Бог действительно хотел этого? Одно такое погребение особенно врезалось ей в память. Хоронили голову Адельбаро, архидьякона из Меца. Он отправился в лес возле Мостовых ворот с молодой женщиной из лагеря. Они решили устроить себе праздник, прихватив вино, хлеб и фрукты. Вдруг из города выскочили турки, ворвались в сад и выгнали оттуда всех, кто там спрятался, включая и Адельбаро с его молодой спутницей. Их обоих схватили и увели в город. Перед тем как спустилась ночь, Адельбаро вытащили на крепостной вал и обезглавили, а молодую женщину публично раздели и подвергли неоднократному изнасилованию. Ее крики долго слышались во мраке ночи. А на рассвете ее зарезали, а потом отрубили ей голову. Как раз в тот момент, когда отец Альберик заканчивал мессу, в лагерь со свистом упали головы этой зверски умерщвленной пары. Прокатившись по земле, они замерли, сея страх своими открытыми в безмолвном крике ртами и выпученными глазами. Теодор, Элеонора и Симеон положили их в льняные мешки и похоронили вместе в неглубокой яме за грудой камней, а отец Альберик окропил могилу святой водой. После этого Элеонора сидела в своем шатре и тихо плакала, а писец Симеон, тревожась за свою госпожу, занимался то одним, то другим. Снаружи снова послышался свист и удары о землю — это катапульты доставили в лагерь новую порцию жуткого груза. Лагерь взорвался криками и стонами. Какой-то монах начал нараспев декламировать «Иисус на кресте мир завоевал».

Слушая эти слова, Элеонора рассмеялась. «Какое завоевание? — подумала она. — Какой мир?» Она улеглась на узкую кровать и, скрестив руки на груди, уставилась на луч света, пробивавшийся сквозь полог шатра. Ей вспомнились пророчества Пьера Бартелеми об Апокалипсисе. Неужели все они были частью этого Апокалипсиса? Неужели она на самом деле умерла и находится теперь в аду? Какое отношение имела вся эта жестокость к распятому на кресте Христу? Она, Гуго, Готфрид и другие были похожи на несмышленых младенцев: они отказывались видеть кровавую цену предпринятой ими авантюры. Как будто в насмешку снова раздался свист катапульт, а затем крики осаждающих, на которые откликнулись лучники, находившиеся ближе к стенам; вдруг над всем этим шумом возвысился голос какого-то турка, который нараспев читал молитву. Элеонора поняла, что происходит. В отместку за зверское убийство архидьякона и его спутницы на берег реки выгнали на казнь новую группу пленных. Элеонора начала дрожать, а потом разразилась рыданиями. Вошла Имогена и присела возле ее кровати. Элеонора молча уставилась на нее. Я не заболела, нет, уверяла она себя; наоборот, ей казалось, что именно сейчас она обрела способность все понимать чрезвычайно четко. Она не сводила глаз с еврейки, которая твердо вознамерилась похоронить пепел своих родителей в пределах Святого Града. Элеонора хорошо ее понимала. Однако изменилась даже Имогена. Не Иерусалим сейчас ее интересовал, а Бельтран. Он стал всем в жизни Имогены, ее основной, а не второстепенной причиной идти в Иерусалим. За последние несколько месяцев Имогена отдалилась от нее. Иногда Элеонора замечала, как ее спутница подолгу с интересом за ней наблюдает. О Бельтране она почти ничего не рассказывала, зато довольно часто пыталась вовлечь Элеонору в разговоры о том, что будет после того, как крестоносцы захватят Иерусалим. Но Элеонора игнорировала ее расспросы, предпочитая думать о сегодняшнем дне, а не о том, что будет завтра.

Она так и лежала, уставившись прямо перед собой. Имогена предложила ей вина. Элеонора отказалась, после чего Имогена ушла. Писец Симеон, молча сидевший в углу, потихоньку вылез из шатра и привел Гуго, чтобы тот побыл с сестрой. Гуго стал уговаривать ее выпить вина, которое налила Имогена. Элеонора поддалась его уговорам и почувствовала, как по телу разливается тепло. Она глубоко вздохнула, села в кровати, а потом попыталась встать. Однако Гуго посоветовал ей оставаться в постели.

— Ничего, ничего, все в порядке, — пробормотала Элеонора. Обхватив голову руками, она уставилась на свои потрепанные сапоги из бычьей кожи с присохшей корочкой желтой грязи.

— Нет, с тобой что-то не так, — настаивал Гуго.

— Да, действительно не так, — натужно улыбнулась Элеонора и махнула рукой на полог шатра. — Брат мой, все дело в этих убийствах, крови, мщении, агонии, боли. Неужели это и есть Божий промысел? Неужели мы пришли сюда для того, чтобы Боэмунд завоевал себе землю для нового княжества? Ты же слышал, наверное, что говорят люди: Боэмунд хочет забрать Антиохию себе.

— В этом действительно есть необходимость, — решительно и жестко ответил Гуго. — Сестра, то, что мы делаем сейчас, и вправду отвратительно. Я знаю это. Я уже говорил об этом с Готфридом. И мы дали великую клятву: если Господь Бог отдаст в наши руки Иерусалим и если нам суждено дожить до этого дня, чтобы взглянуть на Святой Лик, то мы учредим святой орден бедных рыцарей, которые примут монашеский обет и посвятят свои жизни защите Божьих людей.

Элеонора с трудом скрыла улыбку. Огонь в душе Гуго разгорался: он уже не разговаривал с сестрой, нет — он проповедовал цели своего собственного Крестового похода.

— То, что ты видишь здесь, сестра, это и есть истина, — продолжал Гуго. — В этой так называемой «Армии Господа» действительно есть люди высокой мечты, но в ней также очень много людей, которые руководствуются самыми низменными страстями. — Он остановился, чтобы перевести дыхание. — Ия имею в виду не только таких, как Жан Волк, Бабуин и Горгулья, но и наших предводителей. Однако здесь, перед градом Антиохия, Господь очистит их всех. — И, все еще поглощенный собственной мечтой, Гуго похлопал сестру по руке и вышел из шатра.

Элеонора тихо рассмеялась ему вслед.

— Уже взрослый, а еще совсем как ребенок, — пробормотала она. — Впрочем, яблоко от яблони…

— Извините, госпожа сестра, это вы о ком? — спросил ее Симеон, с трудом поднимаясь на затекших ногах.

— Да о Гуго, — бросила через плечо Элеонора. — Сколько себя помню, он всегда был проповедником, а я — его паствой.

Подойдя к выходу, она плотнее закуталась в накидку. Подняв полог, Элеонора чуть было не столкнулась с Теодором, который весело усмехнулся и отступил назад.

— Я слышал, у тебя недомогание, — улыбнулся он и протянул ей руку. — Хочешь, поговорим?

Элеонора согласилась, и они погрузились в лихорадочную атмосферу бурлящего лагеря. Под серо-стальным небом возводились шатры и хижины. Главный проезд загородили повозками, чтобы блокировать возможную атаку неприятельской конницы. Пылали костры, на которых булькали чаны с варевом. Вокруг них толпились люди в уже ставших привычными одеждах коричнево-серого цвета. Какой-то кузнец пытался раздуть пламя в горне. Группа наемников-саксонцев острила свои мечи о точильный камень. Рыцарь в ржавой кольчуге вел под уздцы тощую лошадь, старательно обходя веревки, шесты и кучи мусора. Клубился дым и поднимался ввысь. Холодный ветер разносил всяческие запахи: вонь, шедшую из нужников и от коновязи, запахи пота, кожи, горящего дерева и жарящегося мяса. «Отряд нищих» собрался возле повозки, с нетерпением ожидая распределения награбленного добра.