Роберт Крайтон - Тайна Санта-Виттории Страница 30

— Они ничего, в порядке, — сказал фельдфебель Трауб, — Люди как люди. Люди ведь, если им не мешать, хотят быть людьми, — изрек фельдфебель. — И еще они хотят иметь свой кусок хлеба, как и я.

— Ну а вы? — спросил фон Прум, обращаясь к ефрейтору Хайнзику. — Что думаете вы?

Ефрейтор чистил свою амуницию, стоя спиной к капитану фон Пруму. Капитан заметил, что волосы на затылке ефрейтора похожи на медвежью щетину. Ефрейтор чистил тесак: он уже начистил его до блеска, шлепнул им себя по колену и одним резким движением вложил в ножны. В этом солдате чувствовалась свирепая сила, но заметно было также, что он умеет держать себя в руках. Вид ефрейтора Хайнзика рождал в душе капитана фон Прума неосознанную тревогу.

— «Макаронники» — неплохой народ, — сказал ефрейтор. — Они мне, пожалуй, даже нравятся. Но только я их не уважаю.

Тут один из солдат одобрительно замотал головой.

— Вот это правильно — какое уж там уважение! Видал я их под Смоленском. Они шли в атаку, а русские вдруг остановились и повернули на них, и вы бы поглядели, как эти сукины дети драпали. Прошу прощения за грубость, герр капитан.

— Ничего, мне приходилось бывать в казармах.

— Эти их ярко-зеленые мундиры да еще дурацкие шапочки с перьями! Нигде такого не увидишь.

— Но бегают они быстро. Что да, то да, — сказал Хайнзик. — Неплохую можно было бы сколотить команду для Олимпийских игр. Я с ними умею ладить, только я их не уважаю.

Все остальные согласно кивнули, и капитан был очень доволен. Именно это он и хотел услышать.

- Я не люблю обобщений, — сказал он, — но путем простого наблюдения можно установить, что существуют некие непреложные истины, касающиеся некоторых народов, и эти истины всякий раз находят себе подтверждение.

И он объяснил им, что это за истины. Средний итальянец, сказал он, лишен воинственного духа. И дело здесь не столько в отсутствии храбрости, сколько в отсутствии каких бы то ни было идеалов, ради которых стоит умереть.

— Разве кому-нибудь захочется умереть ради коррупции и разложения?

Все снова кивнули.

— Следовательно, главный вывод, к которому мы приходим на основе наших наблюдений, таков: итальянец во всех случаях, когда ему представится возможность, пред-. почтет защищать свою собственность путем любых уловок, подкупа и обмана, но только не путем борьбы.

— А прошедшей ночью в Кастельгранде они вступили в драку с нашими, герр капитан, — насколько можно почтительнее сказал фельдфебель Трауб. — Потеряли пять или шесть человек убитыми.

— А вы, Трауб, потеряли четыре слова из тех, что я произнес, — сказал капитан фон Прум. — Какие это были слова? — Когда выяснилось, что Трауб не в состоянии ответить на этот вопрос, капитан продолжал: — «Когда ему представится возможность». Теперь вы понимаете? Капитан Мольтке вошел в Кастельгранде и не долго думая принялся все забирать. Жителям не оставалось ничего другого, как оказать сопротивление. У нас все будет иначе. Мы ничего не будем брать, нам будут давать.

Тут вступала в силу вторая часть разработанной капитаном теории: итальянец, утверждал капитан, даже в тех случаях, когда он может получить что-либо прямым и открытым путем, все равно будет стараться добыть это обманом. Такой образ действий может приносить результаты в течение некоторого времени или создавать впечатление, что он приносит результаты, но в конце концов, поскольку итальянцы народ недисциплинированный, столкнувшись в своих уловках с твердым дисциплинированным противником, они окажутся беспомощными, и все их уловки ни к чему не приведут.

— Короче говоря, каждая хитрость, задуманная итальянцем, содержит в себе зерно разрушения — самого итальянца.

Капитан не был уверен, что солдаты его поняли, однако его манера выражаться, несомненно, произвела на них впечатление — в этом он не сомневался.

— Наших там, в Кастельгранде, было пятьдесят человек, герр капитан, — сказал Трауб.

— А нас — восемь, — сказал фон Прум. — И это ровно столько, сколько нам нужно. Но я не возьму с собой ни одного солдата, у которого нет веры в меня или в мой подход к делу.

Солдаты зашумели в знак своей преданности капитану. Капитан был так растроган, что даже улыбнулся.

— В этом разница между ними и нами, — сказал он. Теперь улыбнулись солдаты. — Мы одержим бескровную победу, — сказал капитан фон Прум, и в ту же секунду его осенило — именно так будет озаглавлен его рапорт:

БЕСКРОВНАЯ ПОБЕДА

Метод сохранения живой силы и военного снаряжения при конфискации неприятельского имущества.

Рапорт об оккупации города Санта-Виттория, проводившейся под командованием Зеппа фон Прума, к-на п-ты.

Он на всякий случай даже записал это тут же в блокнот, прежде чем отпустить солдат.

— Я не стремлюсь увидеть цвет их крови — с меня достаточно увидеть цвет их вина, — сказал капитан фон Прум.

Когда Фабио ушел и замер последний удар колокола, отбивающего полночь, Бомболини вернулся на площадь, но она уже опустела. Бомболини направился было к Дворцу Народа, но затем повернул обратно: он чувствовал, что не уснет, и, несмотря на усталость, решил прогуляться. Он любил побродить по городу ночью, потому что в эти минуты ничто не мешало ему думать о городе: «мой город», и о народе: «мой народ». Люди могли спать спокойно — они знали, что он принял на свои плечи бремя их забот. Это цена, которую правитель платит за свой высокий пост и, платя, испытывает радость.

Бомболини спустился вниз и прошел по бульвару Павших Бойцов. На деревья было грустно смотреть. Во время прошлой мировой войны, когда кто-нибудь уходил на фронт, люди сажали буковое дерево на клочке специально отведенной для этого земли и прибивали табличку с именем воина и его маленьким портретом. Люди верили, что, пока дерево живо, и человек будет жив. Но потом те, кто почему-либо враждовал с семьей ушедшего на фронт, стали пробираться по ночам в рощу и либо рубили дерево, либо ломали одну-другую ветку в надежде, что член ненавистной им семьи потеряет на войне хотя бы руку или ногу.

Когда Бомболини почувствовал, что его начинает клонить ко сну, он поднялся по Корсо Кавур, вошел во Дворец Народа и направился в свою комнату. Но прежде чем лечь в постель, он заглянул к Роберто.

— Как ты думаешь, немцы придут сюда? — спросил он. Роберто был раздосадован. Три часа ночи как-никак.

— Не знаю. Я в этом не разбираюсь. Я служил в летных частях.

— У нас здесь ничего для них нет, Роберто кивнул.

— Ничего, кроме вашего вина, — сказал он, и, хотя ему было неловко проявлять такое неуважение к мэру, глаза у него закрылись, и он уснул.

— И дороги-то сюда никакой нет, — сказал Бомболини, но, услышав легкое похрапывание, понял, что аргумент его пропал впустую.

— Прости меня. Я порой становлюсь надоедливым, — сказал он, ушел к себе и лег в постель.

Проснулся он, когда солнце еще не взошло, значит, он спал не больше часа. Какая-то мысль не давала ему покоя, и он достал свечу, высек кремнем огонь и начал перелистывать Книгу.

«Люди склонны обманывать себя в большом, тщательно обдумывая малое».

У него захолонуло сердце, словно его сжала чья-то ледяная рука, и он приложил к груди Книгу, как бы ища в этом облегчение. Он понимал, что значат эти слова. Как раз в тот день утром Баббалуче сказал ему: «Мы лжем сами себе, мы не умеем смотреть правде в глаза — вот что нас губит. А ты знаешь, почему мы не можем смотреть правде в глаза? Не потому, что мы любим лгать, а потому, что мы до смерти боимся правды. Решись мы взглянуть ей в глаза, и девять человек из десяти тотчас же побегут на погост и станут просить, чтобы их поскорее закопали в землю»

Бомболини вскочил с постели и направился к комнате Роберто; он хотел было разбудить его, но передумал, хотя Роберто был как раз тот, кто сумел посмотреть правде в глаза.

«Человек видит то, что видят его глаза, и слышит то, что слышат его уши, — думал Бомболини, — тех же, у кого это по-другому, обычно считают безумцами». Он спустился по лестнице и вышел на Народную площадь, а там уже был один из безумцев: он стоял на коленях у фонтана и, увидав Бомболини, начал дико на него кричать.

— Ну ты, сукин сын! — кричал он. — Сделай же что- нибудь! Сделай, говорят тебе!

Это был Старая Лоза.

Бомболини заковылял к нему по неровным булыжникам.

— Встань, — сказал он. — Я все знаю. Но зачем же пугать народ, пока мы еще не выработали план действий?

Однако многие уже услышали эти крики — услышали те, что встают до света, опережая солнце, — и начали стекаться на площадь.

— Скажи им правду! — кричал Старая Лоза. — Не лги людям! — Он поднялся с колен: лицо его было краснее красного вина, которое он выдерживал годами. Он повернулся к народу. — Немцы идут сюда! — закричал он. — Они отнимут у нас наше вино.