Евгений Федоров - Наследники Страница 30

— Пятьсот, батя! Крайняя цена. Ложись за него! Э-гей!..

Священник вспыхнул, невольно сжал кулаки. Мужики понимали, кипит попик. Но и пятьсот рублей — неслыханные деньги! Холопы закричали иерею:

— Батюшка, за пятьсот можно стерпеть! Выдюжаете!

Оскорбленный иерей овладел собой, тряхнул головой.

— Что за словеса непотребные! — воскликнул он. — На меня сан возложен, честью человека не торгую, хоть сир и убог я. — Он решительно подошел к Прокофию: — И вас, сударь, покорно прошу не смущать малых сих. — Он протянул сильную, но дрожащую от волнения руку и хотел отвести заводчика в сторону. Такая неожиданная настойчивость попика привела хозяина в ярость. Он проворно выхватил у конюха плеть и стал хлестать священника.

— Не учи меня, кутейник! Не суйся, попович! — приговаривал Демидов.

Холопы застыли в страхе. Боязнь перед хозяином парализовала их. Прокофий, забыв о мастерке, отхлестал попа плетью и довольный вернулся в хоромы. Утолив голод и отдохнув после обеда, он долго бродил по кабинету. Сумерки крались в окна. Прокофий вздохнул.

«До чего настойчив он!» — с огорчением вспомнил о священнике и велел позвать его.

За окном потухала заря, ее красные отблески меркли на каменных стенах мрачного кабинета. Прокофий одиноко сидел в глубоком кресле, когда приглашенный переступил порог и смущенно остановился у двери.

— Проходи, батюшка, — ласково пригласил его Демидов.

— Благодарствую, — мягким голосом отозвался священник и поклонился хозяину.

Заводчик заставил гостя сесть в кресло. Своим пристальным взглядом он привел его в большое смущение. Наконец Демидов прервал молчание и спросил иерея:

— Это вас, батюшка, мой покойный дядя Никита Никитич заставил повенчать мертвяка с девкой?

Священник печально склонил голову, глухо отозвался:

— Что вы, благодетель наш! Николи того не было… Одни поклепы на моего предшественника. Стар и убог он был, вот и обижали его…

Демидов снова замолчал; тихо барабанил длинными пальцами о поручни кресла. Иерей терпеливо выжидал. Лицо его было скорбно. Священник незаметно, но тщательно подобрал под рясу истоптанные, рваные сапоги. Во всей одежде молодого сельского попика проглядывала нескрываемая бедность. Прокофий удивленно разглядывал иерея, думал: «Экий человек, сам нищ, а горд!»

Он поднял голову и в упор спросил гостя:

— Плохо живете, батюшка? Сколько ребяток имеете?

— Ничего живу, — сдержанно ответил священник. — Бывает и того хуже. Вдовый я, детьми господь не благословил.

— Отчего ж бедно живешь? — не отступал Демидов. — За требы с народишка ведь получаешь?

— Народишко нищ, что с него взять? Грех один! — все тем же сдержанным тоном ответил иерей.

Прокофий встал, прошелся по горнице. Став против священника, он снова заговорил мягко и тихо:

— Перед вами я согрешил, батюшка: обидел ныне вас.

— Бог простит, а я уж о том забыл.

«Экий покорный! — морщась, подумал Демидов. — Не к добру сие покорство».

Повысив голос, заводчик сказал иерею:

— А все же я виновен перед вами, батюшка, в своем необузданстве, а посему плачусь обещанным. Вот возьмите! Тут все полтысячи.

Демидов протянул священнику пачку ассигнаций.

— Это за что же? Сохрани господь взять сие! — испуганно отстранил руку с деньгами попик. — Дозвольте, ваша милость, узнать, за какие прегрешения изволите так поступать со мною?

Прокофий беспричинно рассердился:

— Уходи, поп! Не могу видеть тебя. Не могу! Бери сколь хошь, но покинь мой завод.

Иерей пожал плечами:

— Куда же я пойду?

— Куда хочешь, только покинь нас!

Видя, что разговор с Демидовым покончен, попик поклонился и ушел…

В полдень, когда палил зной, Прокофий видел, как из церковного домишки вышел молодой иерей и зашагал вдоль проезжей дороги. На нем была надета та же старенькая холщовая ряса, шел он босой, перекинув через плечо палку с подвешенными на ней худыми сапожонками.

Священник несколько раз оглядывался на церковь и каждый раз осенял себя крестным знамением. У ворот заводских домишек стояли работные женки и молча утирали слезы.

Демидов велел холопу нагнать попа и повелеть ему забрать с собой все имущество, для чего предложил коня и телегу. Однако вспотевший от быстрого бега посланец вскоре вернулся и поведал хозяину:

— Сказывает отец Савва, все имущество при нем. Из живности был один кот, так и того пожаловал вдове. А куда он ушел, так и не дознался. Сказал поп: «Иду куда очи глядят».

Демидов отвернулся от холопа и побрел в хоромы. На душе стало спокойно. Утихомиренный хозяин подумал: «Может, то моя совесть была! Свидимся ли вновь с тобой, неспокойный поп?»

Иван Перфильевич Мосолов, главный приказчик на Невьянском заводе, предстал с просьбой перед Прокофием Акинфиевичем:

— Отпусти ты меня, батюшка, на покой. Одряхлел ноне. Стар стал, и не доходят мои руки до больших дел.

Своим тихим, вкрадчивым голосом и подобострастием старик внушал подозрение. Демидов недоверчиво оглядел кряжистую, еще крепкую фигуру приказчика, его седую, но густую бороду. Круглое загорелое лицо Мосолова выглядело молодо. «Дуб на юру!» — мысленно определил заводчик и усмехнулся.

— Это ты стар? Да ты еще молодых в пот вгонишь!

— Что ты, хозяин, хворости меня совсем одолели! Пора и о душе подумать. — Приказчик напустил на себя скорбь.

— Ты вот что, чахоточный, — испытующе уставился в него Прокофий, — ты передо мной не лукавь, скажи по чистоте, где задумал строить свой заводишко?

— Отец родной, да разве ж я смею об этом думать? Да где мои капиталы? — юлил Мосолов, прикидываясь простачком.

Хозяин насмешливо смотрел ему в лицо; в глазах Демидова играли шальные огоньки.

— Ты брось из себя мощи строить. Знаю такого бобра! — засмеялся заводчик.

Приказчик замолчал, переминался с ноги на ногу, желчь разливалась в нем, так и подмывало схватиться с Прокофием. «Мал волчок, а зубы точит. Я ли себе не хозяин?» — с досадой думал он.

Демидов не унимался.

— Хорошо, я отпущу тебя с миром, только ответствуй мне по совести, — глаза хозяина пытливо прищурились, — сколько нахапал у батюшки? Мильен будет?

— Господи Иисусе! — взвыл Мосолов и перекрестился. — Честен я, всю жизнь был таков. И когда ты, батюшка, бросишь худые шутки шутковать?

— Я не шучу! — серьезно отозвался заводчик. — Я твою хватку знаю. Все мы одним миром мазаны. Что глаза разбежались? Ходить подле воды да не замочиться!

Старый приказчик сейчас напоминал матерого волка: хитрил, но прикидывался овцой. Но и Демидов не спускал с него глаз, насквозь видел все; длинные пальцы Прокофия Акинфиевича сплетались и расплетались. Мосолов схватился за воротник рубахи, рванул его, — ему стало душно; на рыхлом лице выступил пот.

— Ну хозяин, довел-таки! — прохрипел он.

— Ты думаешь, твоя душа потемки? А я ее, как торбу с овсом, наизнанку выверну! — ухмылялся Демидов. — Скажи, где место облюбовал для заводишка?

— Удалюсь в скит, в пустыньку! — на своем стоял Мосолов. Он собрался с духом, крепче замкнулся в себе, решил измором взять Демидова. Как ни прощупывал его хозяин, приказчик на все находил ответ. Так они долго терзали друг друга. Прокофий не смог сломить старого туляка.

— Черт с тобой, уходи, раз надумал покинуть нас! — сдался наконец Демидов. — Иди, неблагодарный! Разве тебе худо тут было?

— Так у меня детки есть, сударь. Надо мне и о них подумать, — более искренним тоном признался Мосолов.

— Кого же после тебя оставить тут за старшого? — покоряясь, спросил совета Прокофий.

— Серебрякова вместо меня ставь, — твердо сказал Мосолов.

— Да в уме ли ты! Ведь это стоялый конь, и мозгов у него ни-ни.

— Серебрякова! — решительно повторил приказчик. — Под стать он тут! Ума у него палата. С виду простоват, а хитрости неимоверной мужик. Цепок! Ставь его, батюшка!

Иван Перфильевич вновь обрел силу и, глядя в глаза хозяину, уверенно сказал:

— За все благодеяния, которые я видел от деда твоего и батюшки, совет даю — Серебрякова.

— Ин ладно, быть по-твоему! — согласился Демидов. — А теперь жалуй со мной чару испить. Знаю, что затеял ты, старый ворон. Ну да ладно, будем жить по-соседски!

— Истинно так! — согласился Мосолов и совсем повеселел.

В феврале 1754 года по санному пути наехал Иван Перфильевич Мосолов в Сыгранскую волость Башкирии. Поразился он приволью, богатому месту, своей удаче. Перед ним простирался гористый край с неисчерпаемыми залежами руд. Текли тут многоводные пустынные реки, в кондовых лесах как океан гудели смолистые сосны, озера изобиловали рыбой. Кочевали среди Уреньгинских гор редкие кибитки башкир-вотчинников.

Иван Мосолов, который изрядно понаторел в демидовских плутнях, по примеру своих хозяев обладил дело приступом: одарил тархана бусами, гребнями, топорами, подпоил башкирцев и заключил с ними купчую на плодородные земли. По этой купчей отмерили туляку огромные пространства с лесными угодьями, с покосами, с реками и рудными местами. Отхватил Иван Перфильевич в один присест великий кус — двести тысяч десятин, а уплатил за них башкирцам-вотчинникам всего-навсего двадцать рублей.