Игорь Лощилов - Отчаянный корпус Страница 30

— Я же говорю, что это животные, дикари, с ними нужно разговаривать только пулями да плетьми… — вставил свое Снегирев. Он явно злоупотреблял терпением присутствующих, и Петя, обычно воздерживавшийся от прямого столкновения с бывшим воспитателем, уже хотел было его одернуть, но тут Махтин издал какой-то странный звук и свесил голову. Возле него засуетились, с трудом привели в чувство, но не полностью, он как-то жалко улыбался и что-то бормотал. Петя испугался, приказал заложить повозку и доставить капитана в станицу, где находился госпиталь. Как потом выяснилось, ничего страшного с ним не произошло, просто после долгого воздержания он не рассчитал свои силы. И вот пока лечение, питание и отдых восстанавливали его силы, Петя надумал сделать еще одно доброе дело.

Поехал он к Икраму, чтобы побольше узнать об этом самом Хафизе, кто русскими офицерами торгует. Старик хоть и трусоват, но русских соседей очень уважал, а этого самого перса, чья жадность ложилось позором на доброе имя горца, ненавидел от души. Вот Петя и попросил старика подробнее узнать о купце — где обитает, как водит свои торговые дела, с кем дружит, кого сторонится.

Перс появился у них сравнительно недавно и стал промышлять торговлей пленниками. У горцев это не было принято. Пленников они-то брали, но использовали их как рабов. Если, конечно, кто-нибудь из них исхитрялся достать денег через родственников или товарищей и предлагал их для выкупа, то соглашались, но так, чтобы специально брать ради наживы, такого не было. Сначала на промысел этого перса смотрели косо, даже с осуждением, потом ничего, привыкли, особенно когда перс давал приличные деньги. Привыкали, правда, те, кто помоложе, старики же этот промысел считали грехом. Икрам, конечно же, был в их числе.

Пете не давал покоя рассказ Махтина о многочисленных русских пленниках, ждущих своего выкупа, он приехал как-то к Икраму и стал выспрашивать, знает ли тот что-нибудь о таковых. И сослался на то, что это будто бы Махтин попросил узнать о своих товарищах. Знал ведь, что старик Махтина уважает и на такую просьбу должен откликнуться. И не ошибся — Икрам пообещал узнать. В самом деле, через несколько дней приехал он на заставу и рассказал о четырех русских офицерах, томящихся в плену, и места указал, где они содержатся.

И вот Петя, договорившись, как и прежде, с казаками, сформировал небольшой отряд и поехал к этому самому Хафизу. Подробности своей задумки он от казаков утаил, сказал только, что идет выручать пленных русских офицеров. Казаков такая благородная задача вполне удовлетворила, на правое дело они всегда были легки на подъем.

До места добрались без приключений. Когда узнавали, что едут к Хафизу, им охотно показывали дорогу, думали, верно, что везут выкуп за очередного пленника. В ауле найти жилище Хафиза не составило труда — это было белокаменное здание, обильно украшенное причудливым восточным орнаментом. Петя действовал совсем как в прошлый раз — казаков затаил вблизи дома, а сам с переводчиком Данилычем отправился к персу. Тот принял их с пренебрежительной важностью, никакого желания вести переговоры не выказал — весь был поглощен игрой со своим семилетним сыном. А может быть, решил преподать ему предметный урок, как нужно разговаривать с презренными гяурами.

Петя тоже вести переговоры с работорговцем не пожелал. Показал глазами Данилычу на чванливого хозяина, тот живо его скрутил и кляп в рот засунул. С мальчонкой же Петя сам управился. Кликнули они казаков, передали им пленников и помчались восвояси. И все опять вышло ловко, без стрельбы и драки. Охранники перса спохватились, когда похитители были уже далеко.

На подъезде к своей заставе Петя сказал Хафизу, что его сына оставляет у себя, дабы научить уважению к русским, но готов обменять его на четверех русских офицеров, приготовленных к продаже. Отец согласился без раздумий, и предложенный обмен состоялся очень быстро.

Освобожденных пленников доставили на заставу, их радости не было предела. По обыкновению устроилось торжество, на котором более всех неуютно чувствовал себя поручик Снегирев. Бывшего его кадета опять славят и превозносят до небес, сам же он по-прежнему остается незаметным и удостаивается внимания не более, чем придорожная трава. Жаба так начала душить его, что он не выдержал и написал новый донос.

Так, мол, и так, написал он, капитан Тихонов входит в непозволительные сношения с местными разбойниками, устраивает похищения людей, чтобы обменять на других, позоря таковыми разбойными действиями честь российского офицера. И так как не знал, есть ли на Кавказе подразделение своего любимого ведомства, где любят читать доносы, то направил его прямо кавказскому наместнику, то есть графу Воронцову.

В провинции не как в центре, доносы долго ходили вместе с другими бумагами и, попав в штаб наместника, не застали его. Воронцов в это время находился на Линии и, по счастливой случайности, скоро оказался в станице, где находился госпиталь с вызволенными из чеченского плена офицерами. Там он узнал об их чудесном освобождении и о том, кому они были обязаны своим спасением. Петю срочно позвали к наместнику, тот признал в нем старого знакомого и с радостью привесил ему на грудь георгиевский крест. Петя к великому изумлению Снегирева явился на заставу с новой высокой наградой.

Бедный кляузник весь извелся с досады — от его доносов бывший кадет все время получает не укор, а одобрение. Что за судьба у счастливчика?!

Сам Петя о новой подлости Снегирева не ведал и по-прежнему его не замечал. Над ним все еще довлели обиды, полученные во время учебы, он невольно вспоминал рассказы своего Бати о свирепом Негусе, который пуще всего боялся, что его лишат кровавой пищи, возможно, потому и отстранял Снегирева от боевой работы. Между тем в результате еще нескольких удачных вылазок разбои в округе прекратились, и чеченцы, убедившись, что на заставе служба поставлена строго и никакого спуска им не дают, тревожить эту сторону перестали. Видя несомненные и, главное, зримые успехи юного командира, Снегирев пересилил себя и смиренно попросил взять его в очередное дело. Петя немного помолчал и сказал:

— Это же противная сторона, кто там за вами следить будет?..

Сказал теми же словами, какие сам Снегирев говорил бывшему кадету. На поручика накатила яростная волна, и он подумал: «Хорошо же, щенок, ты об этом еще пожалеешь».

Может быть, подумал вслух, потому что Петя довольно усмехнулся.

И все осталось на своих местах: у Тихонова доблестная боевая работа, а у Снегирева невидная хозяйственная. Еще пуще прежнего стала его жаба душить от такой несправедливости. Начал он усиленно думать, как этот порядок переменить и проявить собственное геройство, не век же быть ему вторым лицом после бывшего кадета. Зачастил он с той поры в соседний аул, якобы для выполнения приказа начальника заставы, а сам все вынюхивал и выслеживал — искал возможность, чтобы выместить свою досаду.

Тут повадился к ним ездить из аула абрек Селим. Промышлял он по торговому делу, брал солдатские рубахи да сапоги, взамен давал баранов и разную снедь. Для всякого находящегося на отшибе подразделения натуральный обмен — обычное дело. От этого Селима узнавали все новости. И вот рассказал однажды Селим, что скоро в их краях ожидают прибытия самого имама Шамиля, который объезжает чеченские селения и призывает жителей к новой войне с гяурами, беспощадной и жестокой.

— Наши люди, — говорил Селим, — слушают его вполуха. На что, говорят, нам с соседями воевать, если мы мирно живем? Молодежь, правда, по-другому думает, ну да у них всегда руки чешутся…

После такого сообщения Снегиреву подумалось: коли этого имама изловить, то никаких противороссийских настроений более не будет, и костер, который он хочет раздуть, погаснет сам собой. Получится, что тот, кто его изловит, пресечет новую войну и получит такую награду, которая капитану Тихонову даже не снилась.

И так запала ему в голову эта мысль, что он решил ее во что бы то ни стало воплотить в жизнь, причем сам, своими собственными силами, чтобы славой спасителя Отечества ни с кем не делиться.

Стал он осторожно говорить с Селимом — зачем-де нужен здесь такой человек, который стороны смущает и существующий мир намерен разрушить? Нашим народам это вовсе даже ни к чему. Селим сначала держался сторожко, потом стал поддакивать, и в конце концов пришли они к общему соглашению — такой человек для нашего края действительно не надобен. Тогда Снегирев предложил: давай-ка его украдем и увезем подальше, чтобы своими разговорами он местных людей более не смущал. А за помощь в этом деле пообещал Селиму десять пар новых солдатских сапог. Селим сразу ответа не дал, обещал подумать — боязно на отмеченного Аллахом человека руку поднимать.

— Мы ему вреда не причиним, — уверял Снегирев, — просто увезем из здешних мест, зато мир не разрушим и тебя на всю жизнь обуем.