Джулиан Рэтбоун - Последний английский король Страница 30

Перед камнем рядами стояли женщины, они покинули празднество раньше мужчин. Эдит в зеленом платье замерла чуть в стороне, в арке, образованной ветвями цветущего падуба, листья, богатые эфирными маслами, влажно блестели. Женщины стояли спиной к Эдуарду и его спутникам, лицом к камню. То ли почувствовав присутствие короля, то ли повинуясь какому-то знаку, Эдит повернулась и откинула зеленый муслиновый капюшон, закрывавший ее лицо. У короля перехватило дыхание.

Ярко-рыжие волосы невесты были перевиты жемчужной нитью, кожа ее была безупречно белой, такой белой кожи он никогда в жизни не видел. Высокий лоб, под сводом темных бровей широко расставленные глаза цвета морской воды. Тонкие, изящные черты лица, полные губы, прямой нос, крепкий подбородок, шея – точно выточенная из слоновой кости. Но именно волосы, ярко-рыжие, пламенные волосы придавали ей почти сверхъестественную красоту. Эдит вовсе не была похожа на Тостига. Эдуард втайне надеялся на их сходство, но теперь позабыл о своих мечтах, ибо представшее перед ним лицо вполне могло быть лицом невероятно красивого мальчика-андрогина на пороге созревания. Короля особенно привлекали юноши этого возраста, быть может, потому, что первый сексуальный опыт он приобрел лет в четырнадцать вот с таким же ангелочком.

Эдит протянула суженому руку, такую же длинную и белую, как и ее ноги, растянула рот в улыбке, но глаза остались холодны. Король надел на безымянный палец невесты золотое кольцо, позаимствованное из материнской сокровищницы, и позволил ей проделать то же самое с его пальцем. Когда девушка прикоснулась к нему, Эдуард невольно вздрогнул. Она покрепче ухватила жениха за руку и прошла с ним под аркой из падуба к священному валуну.

Начало сказываться действие зелья, которым опоили короля. В отвар, несомненно, подмешали сок особых грибов, вызывающих галлюцинации и усиливающих похоть. Теперь красавица принудила Эдуарда отведать вдобавок хмельной напиток. Одна из спутниц протянула Эдит золотую чашу, богато украшенную каменьями. В воспаленном уме Эдуарда мелькнуло воспоминание о том, что они находятся неподалеку от Гластонбери, где нередко являлись видения Святого Грааля, если не сама священная чаша. Эдит уговорила, скорее даже заставила короля осушить чашу одним глотком. Это был всего-навсего сидр, однако сидр двухлетней выдержки, крепкий, с насыщенным вкусом, вероятно, этот напиток тоже содержал наркотические добавки. Сидр имел символическое значение – поднося нареченному перебродивший яблочный сок, неземная, но столь осязаемая, близкая, но вечно ускользающая красавица представала перед ним в образе Яблочной Богини.

Вторая служанка передала будущей королеве ветвь яблони с тяжелыми плодами. Эдит выбрала одно яблоко, его тут же сорвали, разрезали кремневым ножом, не как обычно, сверху вниз, но особым и запретным способом – поперек, так что половинки, распавшись, открыли в середине звезду из пяти содержавших семена гнезд, причем каждая перегородка оказалась разделена надвое. Такой разрез был табуирован, поскольку обнажившиеся семенные гнезда больше всего напоминали вульву. Эдит протянула половину яблока королю и съела свою долю, внимательно, исподлобья, наблюдая за тем, как ест он. Теперь она символически становилась Фрейей, Гольдой, Хельдой, Хильдой, Остарой в глазах тех, кто еще не забыл своих саксонских, германских корней, а для кельтов она была Рианнон, Арианрод, Керридвен, Блодуэдд, Дану, Анна. А кем стал он? В тот час он был героем или богом, рожденным богиней, соблазненным богиней, принесенным в жертву богине.

Участники священнодействия окружили их. Две девушки расстегнули спереди платье Эдит, распахнули его, как занавес, остальные занялись одеждой короля. Голова у него плыла, сердце стучало. Он никогда прежде не видел обнаженную женщину, женщину в одних только золотых сандалиях. Эдуард разрывался надвое, испытывая отвращение и похоть. Отвращение в нем вызывали ярко-рыжие волосы между ног невесты. Он и не думал, что у женщин тоже растут там волосы, и счел это свойственным одной только Эдит уродством. Из тумана и ветвей падуба позади Эдит проступила какая-то фигура, и когда Эдуард разглядел этот призрак, ужас окончательно заглушил в нем желание – то была голова барана, бараньи рога на голове закутанного в меха мужчины. Между ног сатира торчал торжествующий фаллос, сатир благословлял им брачующихся, благословлял всю свадьбу.

Иллюзия? Спектакль? Правды Эдуард так и не узнал, но если то была игра, Годвинсоны зашли чересчур далеко и самих себя перехитрили. В любом случае, как только Эдуарду предстало это видение, он распознал в нем бесовство. Его охватило исступление, какое находит на воинов в битве и какого он сам никогда не испытывал. Вцепившись что было сил в уже расстегнутые служанками одежды, король вырвался из круга обступивших его женщин, выскочил из толпы и кинулся к подножию горы, где ждали слуги и лошади. Полыхнула молния, ударил гром, с новой силой хлынул дождь.

Женщины, оставшиеся на прогалине, оправляли платье на Эдит.

– Мразь! – сказала она, отряхиваясь от брызг. – Дерьмо!

Много лет спустя, когда Тостиг женился и вернулся ко двору в качестве главного советника и единственного друга короля, он поведал Эдуарду истину, о которой король лишь отчасти догадывался.

– Они знали, что обычно женщины не вызывают у тебя желания, а потому решили, что нужно опоить тебя любовным зельем, и придумали эту фантасмагорию, чтобы ты хоть раз возбудился и овладел Эдит. Одного раза в присутствии свидетелей было бы достаточно.

– Где они научились колдовству? Неужели все еще справляют обряды старой веры?

– Нет. Лишь по праздникам вспоминают старинные поверья, отдельные приметы, связанные со свадьбой, рождением ребенка или похоронами.

– Что же, они заново воссоздали все это?

– Более-менее. Есть такая старуха в Керне, она уверяет, будто помнит все, как было, и сохраняет «часть наследия Англии» – так она выражается. Наверное, с ней посоветовались.

Но и спустя десять лет Эдуард бился над этой загадкой:

– Даже если бы произошло соитие, не могли же они быть уверены, что она понесет с первого же раза?

– Вот почему назначили обручение, а не свадьбу. Пока Эдит не вошла в твою семью, она могла спать с кем угодно и сколько пожелает. У нее оставался на это еще по меньшей мере месяц.

– А если б ребенок уродился не в нее и не в меня?

– Любой младенец, рожденный Эдит, удался бы лицом в Годвинсонов, поскольку она не подпускала к себе никого, кроме них.

– Никого, кроме братьев?

– Да, и отца.

– И тебя в том числе?

– Только не меня, – рассмеялся Тостиг. – Мы с ней никогда не ладили.

Двадцать третьего января 1045 года Стиганд провел скромную брачную церемонию, соединив Эдуарда с Эдит. Эдуарду ни разу не удалось овладеть женой, хотя в течение недолгого периода от брачной ночи до начала поста он был близок к этому. Короля возбуждали стопы Эдит, длинные, с высоким подъемом, безупречно белые – ей ведь было тогда всего шестнадцать лет. Прелестные стопы в золотых сандалиях запомнились ему со дня обручения, он ласкал ноги Эдит, но выше колена подняться так и не посмел. Сначала Эдит недоумевала, терялась в догадках, ведь она давно утратила девственность и была уверена, что знает, как надо действовать. Вскоре растерянность сменилась неукротимым гневом и презрением. Глубокое унижение испытывали оба. Король предложил сделать перерыв на время поста; когда же пост закончился, навсегда отлучил Эдит от своего ложа. Оплакивая разлуку с Тостигом, Эдуард предпочитал хранить целомудрие. Эдит утешалась в объятиях случайных любовников, избегая беременности, поскольку она прекрасно знала, что король отречется и от нее, и от ребенка.

В последнюю их совместную ночь она бросила королю угрозу:

– Думаешь, если я останусь бездетной, ты помешаешь Годвинсонам захватить трон? Ошибаешься: наследника определяет Витан, а Витан – в руках Годвинсонов.

Всю жизнь Эдуард положил на то, чтобы помешать сбыться ее предсказанию.

Глава восемнадцатая

Эдуард был соткан из противоречий. Этот суховатый, начитанный, трезво мыслящий человек не мог удержаться от слез потрясения и восторга, слушая музыку, рассматривая внутреннее убранство и архитектуру соборов. Однако ни в чем противоречивость его натуры не выступала так ярко, как в отношениях с Годвинсонами. Этой дружбой-враждой была порождена обострившаяся ныне проблема престолонаследия.

Годвина Эдуард ненавидел, Гарольда почти против собственной воли научился уважать, Тостига любил, на Эдит женился, и этот брак, когда отгремели первые бури, превратился в союз двух людей, презиравших друг друга, но умевших скрывать свои эмоции и держаться на расстоянии. Ненависть и уважение, любовь и несчастный брак – все привязывало Эдуарда к клану Годвинсонов, и как бы он ни мечтал избавиться от этой зависимости, за все время царствования Эдуарду не удалось даже ослабить ненавистные узы, ведь на самом деле ни король, ни эрлы не могли выжить поодиночке.