Как Исландия изменила мир. Большая история маленького острова - Эгиль Бьярнасон Страница 30

Сербия была первой, кто начал это движение, восстав против Османской империи с идеей независимого государства. Следующей была Греция, решившая свергнуть османов, чтобы стать независимым государством. Бельгия отделилась от Нидерландов, Польша попыталась отделиться от России, а Венгрия начала национальное восстание против Австрии, хотя ей в какой-то степени было выгодно быть частью Габсбургской монархии. Норвегия отделилась от Швеции. Ирландия боролась за автономию, но потерпела неудачу. Но дело было не только в независимости: речь шла о новой, более широкой идее национальной идентичности. У людей появилась идея, что язык, этническая принадлежность и границы должны совпадать и складываться в одно национальное государство.

Это движение за независимость и национальное единство не было позицией по умолчанию для малых наций, таких как Исландия. Жители Фарерских островов, архипелага между Исландией и Данией, которые также обладали уникальным языком и населением, не отделились от Датского королевства. В Англии жители Уэльса довольствовались тем, что посылали представителей в Лондон вместо того, чтобы добиваться независимости. И это лишь несколько примеров по всей Европе. Они не хотели полного суверенитета – просто большего контроля над своими собственными делами.

Таким образом, идея национализма совершила полный круг по Европе, в конце концов добравшись до Исландии через общежитие колледжа.

В Копенгагене талантливый студент, изучающий естественные науки, Йоунас Хадльгримссон написал первые строки стихотворения Ísland:

Белый, заснеженный берег, Исландия, милая матерь!

Где твои свежесть и стать, слава былая твоя?

Вечности власть непреклонна, и день твоей доблести прежней

Молнией меркнет в ночи мертвенной древности лет[28].

Он писал романтические стихотворения об Исландии для журнала, который он сам основал с друзьями. Он назывался «Фьёльнир». Четверо студентов Копенгагенского университета создали журнал, чтобы начать отстаивать идею самоуправления Исландии.

Их доводы подкреплялись тем фактом, что было исключительно легко представить Исландию как отдельную нацию, гораздо проще, чем это было для большинства других государств Европы. Население было в значительной степени однородным, говорило на уникальном языке и жило в пределах четких природных границ. Кроме того, нация имела историю самоуправления, отказавшись от своей давней независимости только для того, чтобы положить конец гражданской войне. И наконец, исландцами правил король, находившийся далеко отсюда. Ни один из монархов за последние шестьсот лет ни разу даже не посетил остров. Таким образом, легко было доказать, что местное собрание будет лучше знать, что нужно Исландии.

Это был очень простой аргумент. Можно было ожидать, что студенты сформулируют патриотическую позицию, призывая население объединиться в единую нацию. Возможно, многие мужчины, воодушевленные националистическим пылом, поскакали бы на лошадях к портовым городам, контролируемым датчанами. На полпути к месту назначения кто-нибудь произнес бы речь в стиле фильма «Храброе сердце», заканчивающуюся песнопением. Может быть, они исполнили бы что-то похожее на «танец викингов», которым прославились футбольные фанаты Исландии. Впечатленные этой яростной демонстрацией единства и убежденные в правоте исландцев, датские чиновники поспешили бы на свои корабли. Уплывая, свергнутые правители смотрели, как исчезает прекрасный прибрежный пейзаж, и их сердца были бы полны раскаяния.

Но, конечно, не это произошло на самом деле. Вместо того чтобы использовать острые как бритва аргументы, космополитичные основатели журнала «Фьёльнир» обратились к своим соотечественникам в стиле мотивационных ораторов. По их словам, Исландия была прекрасной страной, достойной независимости благодаря богатому культурному прошлому. В порыве стереотипной националистической ностальгии они утверждали, что «золотым веком» страны было время, когда парламентарии альтинга летом ездили верхом в Тингведлир, а зимой писали знаменитые саги. Издание потратило больше чернил на романтические описания пейзажей, чем на какое-либо практическое структурное видение улучшенного правительства. Снорри Стурлусон, по мнению студентов, был героем современной эпохи, а исландский язык, который использовался в работах Снорри и других писателей, был сильно загрязнен датским.

Рабочие страны чесали затылок в раздумьях над этими романтическими стихами о фьордах. Исландия все еще была в значительной степени консервативным аграрным обществом, и для них восхваление давно ушедшей истории и суровых пейзажей образным романтическим языком было в лучшем случае академическим упражнением. «Мудрость из книг не может быть вложена в аскур», – говорили они. Аскуры – это деревянные сосуды, похожие на чашу, из которых они ели. Но интересно, что людей, возможно, даже больше, чем само послание, беспокоил способ коммуникации – новый стиль поэзии. Он был полон иностранных рифм! В нем не хватало традиционных фраз! Лирические рассказы должны рифмоваться! Вот насколько консервативным было сообщество. Поэтому, хотя движение за независимость разрасталось, фермеры так и не простили пионерам «Фьёльнира» их стиль. В то время движение за независимость не имело четкого лидера.

* * *

Карьера Йонаса Халльгримссона как поэта оборвалась, когда он упал с лестницы, ведущей в его квартиру. Он возвращался домой из Hviids Vinstue, одного из старейших пабов Копенгагена. Йонас сломал ногу и умер от заражения крови в возрасте тридцати семи лет. Его случай не был необычным: противоречивые и неправильно понятые первые исландские националисты изо всех сил старались не оставаться трезвыми и, соответственно, живыми. Отец движения, Болдуин Эйнарссон, потерял сознание рядом с горящей свечой и умер в пожаре в возрасте тридцати двух лет. Двое других первых националистов, Йоанн Халлдорссон и Скафти Стефанссон, пьяные упали в канал и утонули.

Короче говоря, движение возглавляли алкоголики и пьяницы. Наконец в порт Копенгагена приплыл серьезный молодой человек из Западных фьордов. Как и первого основателя американской колонии Джеймстаун, его звали Джон Смит. На самом деле его имя было Йон, что является разновидностью имени Джон и наиболее распространенным именем в истории Исландии. В переписи 1703 года, проведенной Арни Магнуссоном, 24 процента мужского населения звали Йон.

Вторым по распространенности было имя его отца – Сигурдур. Вот и получается, что его имя, Йон Сигурдссон, является исландской версией Джона Смита.

Йон был высок и красив, с высокими скулами и длинными бакенбардами. По его фотографии трудно представить, что он мог быть кем-то другим, кроме как государственным деятелем. Вместо этого он, несомненно, мог бы стать профессором. Как и Арни Магнуссон за столетие до него, он поднялся по академической лестнице, читая и копируя старые рукописи своим элегантным почерком. По сравнению с творческими и веселыми исландцами, живущими в городе, студенческая жизнь Йона