Уильям Нэйпир - Аттила Страница 31

Ждать дальше бессмысленно. Люций дал команду, и они бросились в атаку.

Мышцы на ногах горели и дрожали от напряжения, когда он взбирался вверх по откосу впереди своих людей. Они кричали, но Люций слышал, как, перекрывая этот рев, стрела за стрелой с тошнотворной частотой глухо вонзается в человеческую грудь. На таком близком расстоянии от доспехов не было никакого толка, а раны были смертельными. Уже пятеро выбыли из строя… десять… двадцать… А их всего-то восемьдесят, да еще пятьдесят палатинцев на левом фланге. И вот он уже в пяти ярдах от линии лучников и видит изумление в их взглядах. Их предводитель все еще не дал команды отступить или вытащить мечи, и они все еще стояли, обремененные луками, с удивлением видя, как быстро солдаты взлетели по крутому откосу вверх. Люций посмотрел на бандита, возвышавшегося над ним, и успел разглядеть налившиеся кровью глаза, запекшиеся от палящего солнца губы, ввалившиеся щеки и трясущиеся руки. Эти люди не в самой лучшей форме, в отличие от его людей.

И они сшиблись с врагом. Люций шагнул наверх и столкнул «своего» бандита с уступа. Снова шагнул вперед и взмахнул мечом. Вздрогнув, лучник попытался отразить удар — какая нелепость! — своим луком, но прочная сталь погрузилась в его кишки по самую рукоятку. Люций резко повернул меч и потянул его, и человек упал, давясь собственной кровью, а из рваной раны в животе вываливались наружу внутренности. Сзади к нему подбежал другой, вытаскивая меч, но он не успел. Люций стремительно поднял меч, прикрыв щитом грудь и живот, и воткнул острие в глотку противнику. Лезвие заскрежетало, ударившись в шейные позвонки, и Люций, поворачивая и вытаскивая меч, почувствовал, как они раздвигаются. Руку залило кровью. Человек безжизненно обвис, и Люций яростно толкнул труп щитом на того, кто подбегал следом.

То же самое происходило вдоль всей линии. На левом фланге молчаливые палатинцы методично превращали в фарш своих недокормленных противников. Следовало отдать им должное: когда дошло до дела, они оказались весьма крепкими солдатами.

Хотя во время подъема они потеряли, пожалуй, не меньше четверти своих людей, сейчас все сражались в смертельном, плотном боевом строго, как умели только римские солдаты, подставляя противнику сплошную стену щитов и сверкающих лезвий. И потрепанной шайке разбойников приходилось биться с твердой сталью.

Марко сражался справа от Люция. Хотя покрытый боевыми шрамами центурион никогда не позволил бы себе ни единого слова жалобы, Люций видел, что рана в его левой руке снова начала кровоточить. Марко старался удержать щит этой рукой, нанося удары правой, но левая рука быстро слабела, щит дрожал и опускался все ниже и ниже. В любой момент враг мог заметить это и нацелиться в горло или в легкие. Люций ничего не сказал, просто постарался прикрыть Марко, оказавшись немного впереди центуриона и прикрывая его слева. Они всегда составляли хорошую команду.

Чуть дальше вдоль линии пошатнулся и упал юный Каприций. Бородатый, похожий на нищего попрошайку мерзавец поднял у него над головой свое короткое копье, готовый вонзить его в шею юноши. Люций повернулся туда, но он уже не успевал. И тут, когда копье уже опускалось, Опс, крепко сбитый египтянин, кинулся вперед, подняв вверх щит и почти закрыв собой мальчика. Копье, разумеется, пробило щит насквозь, и судя по реву Опса, попало ему в руку. Но Каприций, хоть и был на волосок от смерти, остался жив. Он вскочил на ноги и вонзил свой меч в бок противнику, который все еще пытался выдернуть копье из щита Опса. Люций ощутил комок в горле. Все-таки под его началом служат отличные ребята. Будь он проклят, если позволит себе потерять еще кого-то. Он продолжал сражаться с безмолвной яростью.

Бандиты отступали по всей линии. И — какая глупость — они оставили своих коней тут же, рядом. Теперь они отступали прямо на ржавших, перепуганных лошадей, пытаясь пройти мимо них, под ними, даже над ними, некоторые прыгали в седла и хаотически мчались прочь. Линия солдат по-прежнему теснила их. Внезапно Люций заметил мужчину, швырнувшего вниз мешок с отрубленными головами.

Схватившись за поводья, он пытался повернуть свою лошадь, чтобы сесть на нее верхом.

Люций подтолкнул Марко:

— За мной!

Отошел назад и помчался вдоль линии налево, догоняя предводителя разбойников. Марко мчался за ним по пятам и орал во всю глотку. Люций ухмыльнулся. Это Марко, как он есть. На самом деле Марко кричал, потому что раненая рука пылала от боли.

Они добежали до вожака в тот миг, когда тот уже вскочил на лошадь и дернул поводья, поворачивая направо. Марко не тянул время даром. Он прыгнул вперед и вонзил меч в шею лошади. Из сонной артерии с невероятной силой хлынула кровь прямо в лица обоим. Вожак снова дернул поводья, пытаясь удержать умирающее животное, но тщетно.

Несчастная лошадь затопталась по кругу, ее большое сердце толчками гнало кровь, которая хлестала из зияющей раны на шее, задние ноги подогнулись, и животное рухнуло на землю.

Предводитель бандитов выкатился из-под нее и поднялся на ноги, но тут же снова упал на пыльную землю от пинка грубого, подбитого гвоздями башмака Марко. Тот решительно прижал острие меча к затылку бандита и, задыхаясь, стал ждать, что скажет Люций.

Стычка уже закончилась. Около двухсот мертвых бандитов лежали на земле. Раненых добивали. Оставшиеся в живых улепетывали через плато к дубраве. Кое-кто пытался их догнать, но было очень жарко, и сражение все равно завершилось победой римлян.

Люций избавил умирающую лошадь от мучений, вонзив меч за ее дергающееся ухо, в мозг. Он всегда жалел коней. Потом подошел и приказал предводителю встать на ноги.

Пленник выглядел пыльным и истощенным, но в его глазах полыхнули остатки гордости. Одет он был тоже странновато, в длинное белое подобие мантии, грязное, с оборванным подолом. Никаких доспехов, никаких щитков — никаких опознавательных знаков.

— Ну, — выдохнул Люций, помотав головой и поморгав, чтобы стряхнуть с глаз лошадиную кровь, — твое имя?

Мужчина опустил голову.

— Ты хорошо вымуштрован. Неплохая попытка засады.

Мужчина взглянул на него, и в его глазах загорелась ненависть.

Люций кое-что заметил. Вожак прятал левую руку. Люций схватил его за руку и вытянул ее. На указательном пальце блеснуло кольцо с печаткой.

Люций остро взглянул на него.

— Так ты был солдатом? Солдат, ставший бандитом, а? Что, однажды рассердился, потому что тебе не заплатили за несколько месяцев? Или начал капризничать? Значит, ты повернул оружие против Рима, который тебя кормил, которому ты всем обязан, и предпочел жить в лесу, как дикий зверь?

Бандит отвернулся, сплюнул и снова посмотрел на Люция, в глазах его по-прежнему полыхала странная ненависть.

— Я служил Стилихону, — ответил он.

Люций медленно кивнул и очень тихо произнес:

— Я тоже служил Стилихону. И мне нравится думать, что я по-прежнему ему служу.

Они долго смотрели друг другу в глаза.

— Что ж, — сказал, наконец, Люций и отпустил грязную руку вожака. — Достаточно.

— Вздернуть их?

Люций устало отвернулся.

— Вздерни.

Захватили живьем только восьмерых бандитов, включая вожака. Они послужат примером для других.

Раненых добили прямо там, где они упали. А эту восьмерку повели через плато к опушке леса.

В начале небольшого ущелья, ведшего с плато, стояла старая, потрепанная сосна. Пленников подвели к ней и раздели догола. Люди Люция перекинули веревки через прочные нижние ветви и надели петли на шеи пленникам, приготовившись подтянуть их вверх и повесить, и тут подъехал наместник Гераклиан и начал командовать.

— Думаю, тут нужен особый урок, — заявил он.

Люций отвернулся. Он не имел ни малейшего желания любоваться «работой» палатинцев. Но Марко заставил себя смотреть.

Палатинские гвардейцы связали пленникам руки за спиной, заставили их встать на колени и начали жестоко пороть плетьми из завязанных узлами кожаных шнуров. С особой жестокостью они пороли вожака, но он, как и все его соратники-разбойники, не издал ни звука. После порки вожака пинком швырнули на землю и крепко связали ему щиколотки. Между голенями ему пропустили веревку, обмотали ее вокруг лодыжек, другой конец веревки перебросили через нижнюю ветвь дерева и вздернули его вверх ногами. Один из гвардейцев взобрался на дерево и вогнал вожаку в скрещенные лодыжки девятидюймовый железный гвоздь, прибив его к стволу дерева. Так его и оставили, в сознании, дрожащего от боли и страданий, но безмолвного. Из пробитых щиколоток по его спине струилась кровь, капая на землю с его волос и кончика носа.

Марко знал, что самое страшное в таком перевернутом распятии. Девятидюймовый гвоздь, пробивший кости, это ужасно, но он не убивает. Нет, страшнее всего то, что ты перевернут вверх ногами, не в состоянии шевельнуться, и ждешь смерти. Это займет дня три, может, и больше. Бандиты оказались в тени сосны, поэтому от жажды они умрут не скоро. Кровь прихлынет к их головам и там и останется. Уже через час у них начнутся такие страшные головные боли, что и представить себе невозможно. Через день губы и языки у них распухнут и побагровеют, а белки глаз сделаются пурпурно-красными, как спелые сливы. Случалось, что глазные яблоки у людей лопались, не выдержав давления. Но и это не убьет их. Они умрут от кровоизлияния в мозг или от обезвоживания. А если этого не произойдет, дня через три они умрут от мучительного удушья, не в состоянии шевельнуть грудной клеткой, чтобы вдохнуть. И умрут они с благодарностью. Если им повезет, воронье не доберется до них, пока они не умрут. Эти стервятники, с сильными черными клювами и яркими, неулыбчивыми глазами. Но если не повезет, они учуют распятых издалека, прилетят, начнут терзать перевернутую грудь, выклюют глаза — деликатесное лакомство — пока те еще будут живы, или начнут отрывать мягкую плоть с губ. Нет никакого смысла закрывать глаза: они просто начнут с век, отрывая их осторожно, как шелк. Ничего удивительного, что ворон считают за бродячие души проклятых.