Анатолий Лысенко - Хомуня Страница 31

— Уходим к глубоким пещерам! — крикнул Черное ухо и поскакал по ущелью. Потом обернулся, придержал коня, подождал пока поравняется с ним Булан, что-то приказал, показывая плетью на Аримасу и Русича.

Булан, прихватив с собой еще одного грабителя, повернул обратно. Не доезжая до арбы, они резко осадили лошадей и, не обращая внимания на приближавшихся к ним Бабахана и Вретранга, сорвали с плеч луки, выхватили из колчанов по стреле, прицелились в Русича и Аримасу.

Бабахан и Вретранг, не останавливаясь, тоже натянули свои луки.

Аримаса отбросила в густую траву заплакавшего Саурона, сжалась в комок и закрыла глаза. Русич попытался хоть как-нибудь прикрыть собой Аримасу, склонился над нею, насколько позволяли ремни, и тут же посланная в него стрела обожгла плечо и застряла в сосне. Аримаса дернулась под наклонившимся Русичем, вскрикнула и обеими руками схватилась за незащищенный бок.

Русич рвался изо всех сил, но не мог разорвать крепких упряжных ремней, которыми их привязали к сосне. Корчась от боли, Аримаса вытащила и отбросила в сторону желтоватый прутик, но это не облегчило ее страданий. Железный наконечник стрелы намертво застрял где-то внутри, между ребрами. Из раны хлестала кровь и по рукам Аримасы бежала вниз, на землю.

Вретранг и Бабахан, прикончив обоих бандитов, спешили к пленникам.

По настоянию отца Димитрия Аримасу привезли в Аланополис, где священник надеялся найти хорошего лекаря. Но Аримасе день ото дня становилось хуже, она умирала.

Русич, почерневший от свалившегося на него горя, сидел у нее в изголовье, менял повязки, поил отваром трав, которые приносил ему монах, присланный отцом Димитрием.

Бабахан тоже находился в доме Вретранга, куда поместили Аримасу, только один раз отлучился — съездил к себе в селение, привез Сахиру с двухмесячным сыном. Сахира кормила грудью и Саурона.

Аримаса все чаще и чаще теряла сознание. И когда сама почувствовала приближение смерти, еле слышно, срывающимся голосом сказала:

— Не страдай, Русич. Боги потому и зовут мою душу к себе, что я уже испытала полную меру счастья, отпущенную мне ими. Я встретила тебя и родила сына. Разве может в покинутом людьми ущелье одинокая женщица иметь лучшую долю? Мне не хочется умирать, Русич. Но — и сил больше нет терпеть боли. Смерть принесет мне облегчение. Об одном только тревожусь: трудно будет тебе растить Саурона. Отдай сына Бабахану и Сахире. Так будет лучше. Русич, поверь мне. Я хочу, чтобы сын вырос счастливым человеком.

Просьба Аримасы оказалась настолько неожиданной, что Русич растерялся и поначалу не ответил ей, лишь сглотнул подкативший к горлу комок. В один миг лишиться жены и сына? Как ему пережить такое? Русич противился словам Аримасы, не принимал их, но и не мог не исполнить ее последней воли. И он утвердительно кивнул головой.

Аримаса попросила поднести сына. Сахира положила Саурона рядом с нею. Подошел Бабахан. Аримаса бескровной ладонью прикоснулась к голове сына.

— Бабахан, тебя и Сахиру прошу, воспитайте Саурона, чтобы он был достойным сыном нашего рода. Будьте ему отцом и матерью. Но пусть не забывает и родного отца. Нет для меня человека дороже, чем Русич. И Саурон должен гордиться им.

Аримасу похоронили в церкви святой Анны. Через неделю Бабахан и Сахира увезли Саурона, а Русич постригся в монахи и принял имя Лука.

4. У священного дуба

Хомуня неподвижно сидел на берегу Инджик-су и смотрел на бурные перекаты лазорево-зеленоватой воды.

Прислонившись к большой скале, напоминающей крепостную стену с башней, он с удовлетворением прислушался, как прогретая солнцем каменная громада согревала его побитое о булыжники тело. Тепло приятно разливалось по спине, от лопаток шло вниз, проникало внутрь.

Вода в реке все-таки слишком холодная.

Хомуня имел неосторожность после того, как побывал с Омаром Тайфуром в крепости Хумара, похвалиться перед кем-то из рабов кажется, перед Аристином, что караван пойдет на Русь. Но у похвалки ноги оказались гнилыми. Сначала купец решил задержаться в Хумаре еще на два дня, а потом и вовсе объявил о своем решении идти не на север, а по Инджик-су на Севастополис.

Хомуня пал духом, ходил хмурым. Порой им овладевала такая тоска, что жить не хотелось. Особенно были невыносимы грубые насмешки Валсамона, не упускавшего малейшей возможности причинить ему боль.

Потом стало еще хуже. Омар Тайфур нанял проводника, хорошо знающего Кавказ, и Валсамон, почувствовав, что купец особо не нуждается в Хомуне, всерьез задумал расправиться с ним. Первая попытка Валсамону не удалась.

Хомуня усмехнулся и вслух, словно для того, чтобы убедить самого себя, произнес:

— Надо бежать.

Бежать он задумал еще в тот день, когда караван вброд перешел Куфис и направился к Инджик-су. Но никак не мог улучить удобной поры для побега. И скорее всего потому, что стал слишком подозрительным и мнительным, боялся, как бы купец и Валсамон или еще кто-нибудь из рабов не догадались о его намерении. Ему даже показалось, что за ним пристально следят, ни на минуту не оставляют одного.

И только здесь, на стоянке неподалеку от аланского города Аланополиса, Хомуня удостоверился, что подозрения его напрасны. Иначе Омар Тайфур не послал бы его с товаром к настоятелю монастыря без охраны. Настоятель, отец Лука, его не принял, сказался больным, велел товар сдать ключнику. Но того долго пришлось ждать, уехал куда-то с утра и вернулся только к обеду. Полдня не было Хомуни в таборе, и никто не встревожился.

Едва Хомуня вернулся, Валсамон сразу заставил его идти на реку стирать одежду купца.

Со стиркой управился быстро. Но едва развесил на кусты сушить халаты, как появился Валсамон. Злой, как ягуар, он зарычал, ни слова не говоря, схватил Хомуню за шиворот и потащил опять к реке.

Холодная вода в Инджик-су. А для его стареющего тела — даже слишком.

Хомуня до сих пор удивляется, как ему удалось ухватиться за одежду Валсамона и увлечь его за собой. Вода, как щепку, сначала бросила на камни могучего Валсамона, и только потом, поверх него, Хомуню.

Валсамон ударился плечом об острый камень, в кровь разодрал кожу на щеке и на боку. Трудно сказать, удалось бы им выбраться на берег или нет, если бы не поваленное дерево, вершина которого лежала в воде ниже по течению.

Раны Валсамона сильно кровоточили, и он, едва ступив на берег, сразу побежал к табору.

Некстати эта драка. Шуму будет много. А откладывать побег нельзя. В распоряжении осталась всего одна ночь. Утром караван пойдет к Желтой спине — Аркассару, а там сбежать сложнее, каждый человек на виду.

Хомуня насторожился. Слева, за скалой, с крутого берега скатился камень и плюхнулся в небольшую заводь. Хомуня протянул руку и подвинул к себе продолговатый острый голыш, напоминающий рог буйвола.

Из-за скалы показалась босая нога, измазанная черной болотной грязью. Она осторожно опустилась на камень, опробовала его устойчивость. Потом Хомуня увидел закатанные до колена серые шаровары и успокоился. Не валсамоновы шаровары. У того красные.

Это был Аристин. Не заметив Хомуни, он подошел к реке, присел на корточки, набрал в пригоршню воды, напился.

Поднимаясь, Аристин оглянулся. Увидев Хомуню, он резко выпрямился и замер, настороженный.

Потом Аристин наклонил к себе ветку калины, пробившуюся между камней, вытащил из-за пояса кинжал с длинным лезвием, легким взмахом срубил ветку и, очищая ее от листьев и тонких отростков, сделал шаг в сторону Хомуни.

Хомуня опустил руку на «буйволиный рог».

Аристин остановился в нерешительности. Затем, оглядевшись, сел на край базальтовой плиты. Кинжал положил рядом.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Аристин.

Хомуня не ответил, только судорожно сглотнул слюну и пожал плечами.

— Жалко, что ты не утопил Валсамона в реке. Таким бешеным я его ни разу не видел. Наверное, кому суждено умереть на виселице, тот не утонет, — Аристин встал, постоял минуту и добавил: — Я заберу халаты Тайфура, они уже высохли.

Хомуня молча кивнул головой.

Осторожно переступая босыми ногами, Аристин направился к откосу. Кинжал остался лежать там, на плите, где молодой раб положил его.

Хомуня удивленно посмотрел вслед Аристину. Еще не было случая, чтобы тот забыл или отдал кому свое оружие.

Аристин остановился, бросил в сторону Хомуни очищенный калиновый прутик и сказал:

— Меня Валсамон послал не только за тем, чтобы забрать халаты. Ты понимаешь, что это значит? Я скажу Валсамону, что издали увидел тебя под скалой.

Приложив правую руку к сердцу, Хомуня склонил голову; Аристин, удовлетворенный, снова начал взбираться на откос.

Хомуня быстро встал, поднял кинжал и спрятал под рубаху, за пояс. При этом успел отметить, что кинжал взят из запасов Омара Тайфура.