Петр Краснов - Опавшие листья Страница 31

Но после чая прийти не удалось. Критик остался, и в гостиной музицировали. Соня играла на арфе, критик на рояле наигрывал отрывки из своей оперы.

Только в двенадцатом часу Соня встала, надела на арфу чехол и, проходя мимо Andre, сказала: "Поднимитесь ко мне через четверть часа".

Когда Andre постучал у двери ее маленькой гостиной, она ответила из спальни: "Войдите, я сейчас буду к вашим услугам".

Andre вошел в будуар. Голубой фонарь на бронзовой цепочке спускался с задрапированного голубою материей в складках потолка и призрачным светом озарял маленькую комнату, устланную ковром. Короткий, почти квадратный черный рояль занимал половину комнаты. В другой части стояли диван, два низких кресла и столик с фарфоровыми безделушками. По стенам были картины в золотых рамах. Широкое, во всю стену, окно с мелким переплетом было открыто в сад, залитый мягким светом полной луны. Снизу слышались заглушенные звуки фортепиано. Критик продолжал играть. Иногда его игру прерывал басистый голос папa Бродович, смех мамa и еще голоса каких-то пришедших ночью гостей.

В саду несмело квакали северные лягушки. Пряно пахло черемухой и сиренью и здоровым смолистым духом сосны. Где-то далеко, за садом, сквозь чащу листвы чуть просвечивало небольшое освещенное красным светом лампы окно.

Andre стоял спиною к окну и нетерпеливо ждал Соню. Какие-то тяжелые молотки били ему в виски, губы сохли, и он невольно часто их облизывал.

Соня вышла к нему, одетая в мягкий тонкий халат из блестящей черной материи. Он покорными складками, как рубашка, облегал ее тело и был небрежно завязан ниже талии шнурком с кистями, упавшими к коленям. Она казалась в этом костюме ниже, худее и вместе с тем как-то значительнее.

— Ну вот, коллега, я вся к вашим услугам, — просто сказала Соня.

Она взяла с маленького столика портсигар слоновой кости, достала тоненькую папиросу и протянула портсигар Andre.

— Курите?

Andre вспомнил о своих отравленных папиросах, покраснел, смутился и сказал невнятно:

— Нет… Сейчас не хочу… Я уж потом.

— Ну как хотите, — сказала Соня.

Она чиркнула спичку и медленно, со вкусом, выкурила папиросу. Села на низкий широкий диван, откинулась на спинку и, выпуская дым через ноздри, проговорила:

— Я вся — внимание.

XXXVI

— Я пришел к вам… за советом… за помощью… за указаниями… — начал Андре и смутился. Соня смотрела на него с откровенным удивлением. Она приподняла подбородок, отчего тоньше стала казаться ее шея и, полуоткрыв небольшой рот, из-под приспущенных в ленивой мечтательности ресниц смотрела на него темными большими умными глазами.

— Я, видите, думал… Вот опять-таки по делу Шевырева…

— Ужасное дело, — контральтовым шепотом проговорила Соня.

— Ну скажите… Может быть, какой-нибудь человек, которому все равно… не жить, который решил… твердо решил покончить с собою… мог бы помочь?

Соня минуту раздумывала.

— Нет, — тихо сказала она. — Аппарат власти слишком силен, и помочь им, спасти их невозможно. Andre сделал плечами досадливое движение и ничего не сказал. Он был очень взволнован. Запах тонких духов, мягкая красота небольшого будуара, свежее дыхание белой лунной ночи, напоенной ароматами черемухи и сирени, создавали для него такую обстановку, где он уже казался себе оторванным от своей жизни и унесенным в мир чуткой красоты. Вернуться отсюда на дачу в Мурино, спать с Ипполитом в крошечной комнате с отстающими обоями, с клопами, с маленьким, заваленным книгами столом, слышать, как за тонкой дощатой переборкой со щелями кряхтит на диване измученный службой отец, а по другую сторону шепчет молитвы мать и о чем-то до поздней ночи переговариваются девочки, было немыслимо. Или остаться здесь навсегда, или умереть.

— Во всяком случае, — как бы про себя проговорила Соня, — когда наступит время, вы не сокрушите ненавистную власть и дадите народу свободу.

— Не я? — глухо спросил Andre.

— Я не лично про вас говорю, коллега, а вообще про интеллигенцию. Она ни к чему не способна, и правительство так воспитывает ее, чтобы она и была ни к чему не способна.

— А кто же? — спросил Andre. Соня затянулась папиросой.

— Боюсь, что слишком задержу вас. А вы хотели мне сказать что-то важное.

— Я подожду. Каждая минута, которую вы мне дарите, отнята у смерти. Я дорожу этими минутами… Может быть, вы прольете свет, откроете перспективы лучшего будущего.

— Вряд ли… Видите… Мы на пороге двадцатого века. Неужели же и новый век будет все то же самое?.. Войны, казни, жалкая злоба, повторение уроков истории?.. Есть данные думать, что будет совсем не так. Девятнадцать веков были сословия. Было дворянство, был низший класс. И они изжили себя… О!.. Я не обольщаюсь… Я знаю, что крестьяне и рабочие и теперь, как во времена крепостного права, во времена феодализма, рыцарства, во времена Римской Империи все так же грубы, некультурны, примитивны и просто животные, послушное орудие для тех, кто ими сумел овладеть. Мир строит не масса, не толпа, не народы, а вожди…

— Что вы говорите?.. Вы?.. Вы?.. — проговорил Andre и сделал шаг от окна. Но сейчас же вернулся и ослабевшим голосом сказал: — А, народ?

— Так было… так есть… так будет, — проговорила, прижимая папироску пеплом к пепельнице и гася ее, Соня. — Вы, дворянство, владели массой, пока были дворянами. Но вы перестали ими быть. В погоне за земными благами вы стали думать, что деньги, сила и вы, дворяне, потеряли свою настоящую силу, которая была в красоте и благородстве.

— Вы это говорите! — снова прошептал Andre.

— Да, Andre… Я говорю это потому, что я знаю, что говорю… Как полагаете вы, что заставляло кружевницу всю ночь сидеть и плести кружева, чтобы украсить свою барышню-невесту?.. И еще песни петь?.. Девушка шла ночевать к хилому барину от своего сильного жениха и счастливой себя считала… Почему, когда едут Александр Александрович с Марией Федоровной, народ срывает шапки с голов, кричит «ура» и бежит за санями. Потому, коллега, что была сказка о белой и черной кости, о синей и красной крови, потому что были принцы и Сандрильоны, потому что были грязные избы со спертым воздухом и роскошные дворцы. Этого не стало! Когда вы, дворяне, покинули свои дворцы, вы перестали быть дворянами. Когда я увидела на Морской вывеску "Техническая контора князя Тенишева" и узнала, что князь Хилков ездит на паровозе за машиниста, я поняла, что вы — конченые люди. Вы сняли с себя княжеские короны и стали в толпу. Но толпе нужны кумиры, и эти кумиры будут!!.

— Кто же? — вяло сказал Andre.

— Осмотритесь, коллега, кто?.. Те, кого вы презирали и гнали на протяжении веков, станут вашими господами… Мы… евреи… Почему вы, — прищуривая глаза и вставая с дивана, сказала с силою Соня, — в трудную минуту жизни пошли за утешением не к священнику, не к отцу с матерью, а ко мне… к жидовке!?

Она всем корпусом подалась вперед и тонкими узкими пальцами ухватилась за спинку кресла. В этом движении, сильном и порывистом, Соня показалась Andre прекрасным хищным зверем, готовым растерзать его, но пока играющим с ним. На него из прищуренных глаз с длинными ресницами смотрела порода, сохраненная в первобытной чистоте через века. Пахнуло зноем Палестины и красотою саронских роз. Черный капот плотно охватил ее стройное тело и был как настоящая чешуя.

Ему стало жутко.

— Вы отошли от родителей… Вы не верите в Бога! — точно выплеснув воду с блюдечка, кинула Соня и, будто устав, мягко и беспомощно гибким движением опустилась в кресло.

— Разве есть Бог? — спросил Andre. На него вдруг нашли томительная скука и безразличие. Он чувствовал себя подавленным, липкий пот проступил по спине и ногам, и свежесть ночи холодила. Внутренняя дрожь трясла его.

— Бога нет, — спокойно сказала Соня и снова закурила папиросу. — Бога выдумали люди, чтобы можно было жить.

— А без Бога нельзя жить? — с дрожью в голосе спросил Andre.

— Слабым — нельзя. Сильным — можно. Сильные могут и без Бога.

— А если слабый не верит?

— Он погибнет, — медленно выпуская сквозь сжатые губы дым и глядя на него, сказала Соня.

— Так значит… Бога нет?.. — бледным голосом сказал Andre. Он надеялся услышать колебание в ее ответе… Тогда он спасен… Тогда можно жить… Искать и найти Бога… Но твердо и ясно, как звон башенных часов, бьющих полночь над уснувшим городом в тихую темную ночь, прозвучал ответ:

— Это сказала наука… Это сказал разум.

— Но если нет Бога… Тогда… смерть?.. — Андре остановился и с мольбою смотрел на Соню.

— Смерть?.. прекращение обмена веществ, свертывание крови, остановка сжимания сердечного мускула, малокровие мозга, потеря чувствительности, труповое окоченение, разложение тканей, превращение их в газы и сукровицу — вот что такое смерть… — ровным голосом говорила Соня, размахивая рукой с папиросой.