Умереть на рассвете - Евгений Васильевич Шалашов Страница 31

— Я ее от начала и до конца хватил, — перебил Иван атамана. — Наш полк в августе первый бой принял.

— Небось георгиевский кавалер?

— Как догадался? — удивился Иван.

— А что тут догадываться? Кавалера сразу видать. Две войны прошел, жив остался. Я когда-то наборщиком был, в типографии. Книжки любил читать. Таких, как ты, Иван Афиногенович, когда-то "псами войны" называли.

"Пёс войны", покатал Иван прозвище в мозгу. Поначалу оно показалось обидным, а потом понял, что нет. Умные люди придумали. Не сторожевой пёс, не гончая собака, а тот, кто живет войной. Подумав немного, решил говорить все.

— Касательно Чека, гражданин хороший, — посмотрел на бритого, перевел взгляд на "блатного". — Прав ты, не подвело нутро, служил я в Чека. Почитай весь восемнадцатый год был начальником Череповецкой трансчека. И таких, как ты, немало повидал…

Хотел добавить, что и к стенке ставил, но не стал. Не дураки, сами догадаются. Сам же слегка напрягся, придумывая — кого валить первым. Но вместо драки народ принялся хохотать. Первым заржал "блатной", за ним бритый, а потом не удержался и сам главарь.

— Да, компания у нас собралась, — отсмеявшись, сказал Леонид. — Не красноармейцы, так чекисты. Или и те, и эти. Вон тот товарищ, которого ты комиссаром обозвал, он вправду комиссар.

— Бывший, — угрюмо изрек бритоголовый. — Бывший комиссар особого батальона Петроградского ВЧК Дмитрий Гавриков. Будем знакомы.

Николаев встал, пожал протянутую руку. Не успел сесть, как со своего места поднялся и "блатной".

— Пулковский Василий. Агент Чека. Бывший.

Значит, не из "блатных" Василий, а из чекистов? Оплошал. Хотя кто его знает, откуда он в ВЧК пришел?

Последним протянул руку атаман.

— Бывший агент Чека, бывший следователь ВЧК, бывший командир пулеметного взвода Рабоче-крестьянской армии. А еще мы с тобой земляками будем. Я с Тихвина родом, а Тихвин теперь в Череповецкой губернии. Земляк земляка видит издалека. Кажется, не зря ты к нам пришел. Нам тоже не нравится, как наша (подчеркнул Пантелеев) власть себя ведет. За что сражались? За то, чтобы нэпманы жировали, а простой человек шиш с маслом кушал? Мы же с тобой, Иван Афиногенович, и другими такими, как ты, чего хотели? А хотели, чтобы все по справедливости было. Сам-то ты что думаешь? Верную политику товарищ Ленин ведет?

— Ленин, конечно, товарищ авторитетный. Только он сверху сидит, того, что на местах делается, не видит. Есть у меня друг душевный, — усмехнулся Николаев, вспомнив Леху Курманова. — Всю империалистическую вместе прошли, теперь он в нашей губернии начальник большой. Говорит — все правильно сделали, политика РСДРП(б) верная. Нэп для того введен, чтобы крестьянин вздохнул свободнее, твердый налог государству отдавал, а все остальное на себя мог потратить. Будет крестьянин доволен, все будет прекрасно. Государство с тех налогов обогатится, фабрики-заводы построит, с заграницей торговать станет. Я ж все понимаю — да, нужно было продразверстку продналогом заменить. Но ведь налог-то одинаковый для всех, с земли. А земля-тο сама по себе хлебушек не даст. Ее пахать надо, боронить, сеять. А кто будет пахать-сеять, если лошадей нет? Вот и получается, что в деревне мироед бедняка задавит, на шею ему сядет. Не сможет бедняк налоги платить, придется ему кулаку в ножки кланяться да землю ему же и продавать, а то и даром отдать за хлеб-соль. И что потом? К своему же брату-кулаку в батраки идти? Пошли бы бедняки в город, на завод, так ведь заводов нет. А власть теперь кулака-мироеда защищает, потому что он зерно в город везет. А в городе "совбуры", купцы да лавочники. Что же получается, еще одну революцию делать?

— Верно мыслишь, Иван Афиногенович, — кивнул комиссар Гавриков. — Мы тоже не согласны с линией партии. Верно, Леонид?

— И что предлагаешь? — деловито поинтересовался Иван, хотя уже догадался, что предложит Пантелеев. И не ошибся.

— Если мы власть народную сами завоевали (мы с товарищем Гавриковым, к слову, Зимний брали, хотя я тогда пацаном был), то имеем полное право этой властью распоряжаться. Ну, если не дают нам этого права, то можем на ошибку указывать. А можно и самим эту ошибку поправить.

— С властью бодаться? — усмехнулся Иван. — С властью Советской бодаться бесполезно, пупок развяжем. Вон дал я чекисту по морде, теперь бегаю.

— Боишься, служивый? — нагло усмехнулся Васька.

— Боюсь, — ответил Иван. — Не боятся только придурки вроде тебя.

— Ты меня кем обозвал? — подскочил "блатной" с места и, распаляя себя, начал орать: — Да я за дело революции крови пролил не меньше тебя! Да я тебя щас…

— Цыц! — негромко, но внушительно прикрикнул Леонид на сотоварища, и тот притих.

— Боюсь умирать, — еще раз сказал Иван, на этот раз обращаясь к Пантелееву. — И в империалистическую боялся, и в Гражданскую. Но если в атаку идешь да товарищи рядом — тогда не страшно. У нас дураки были, больше всего конницы боялись, а что ее бояться? Если плечом к плечу, штыками отбиться можно! Лошадь на живого человека не полезет. Страшно, если к стенке поставят ни за что ни про что. Обидно, если тебя к стенке та власть поставит, за которую ты воевал.

— А мы с властью бороться не будем. Мы с нэпманами будем бороться. Помнишь, как в семнадцатом было? Экспроприация экспроприаторов.

Николаев с уважением посмотрел на Пантелеева. Ишь ты, такое мудреное слово сумел без запинки выговорить. Он сам когда-то пытался выучить, но так и не получилось. Экспло… эксплу… тьфу. Лучше сказать попросту — грабь награбленное!

— Будем, стало быть, нэпманов грабить?

— Не грабить! — наставительно произнес Леонид Пантелеев. — Мы будем перераспределять нетрудовые доходы! Мы не с Советским государством будем бороться, а с теми, кого оно породило.

ГАЗЕТА "ПРАВДА" О ГОЛОДЕ В ПОВОЛЖЬЕ

21 января 1922 г.

От редакции: "В симбирской газете "Экономический Путь" напечатаны впечатления товарища, побывавшего в голодных местах. Впечатления эти настолько ярки и характерны, что не нуждаются в