Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман Страница 31

– Все считали, что Аня похожа на Ульяну Громову, – вспомнила девушка, – а Надя на Любу Шевцову, только Люба была блондинка… – Надя однажды заметила:

– Наша мама, коммунистка, оставила буржуазную жизнь ради борьбы с нацизмом. Она была еврейкой из Франции, они с папой встретились в подполье… – отец близняшек выполнял особые задания правительства:

– Все так говорят, – хмыкнула Света, – но скорее всего родителей воспитанников нашего интерната расстреляли во время сталинских беззаконий. Родителей Софии убили бандиты-националисты, мои папа и мама погибли от рук американцев, на корейской войне… – Света не сомневалась, что премьер-министра Конго тоже пытали американцы:

– Или здешние колонизаторы, бельгийцы, союзники США по Североатлантическому Альянсу… – в интернате Свету всегда просили выступать с политинформациями. Надя такими вещами не интересовалась, Аня больше любила историю. Старшая Левина колебалась, стать ли ей архивистом, или реставратором. Надя фыркала:

– С нашей внешностью… – младшая сестра вертелась у зеркала, – нельзя сидеть среди пыльных папок… – Надя мечтала о театральном институте:

– Балериной мне не быть, – замечала девочка, – я слишком высокая, но я могу танцевать в ансамбле Моисеева… – в интернате стояли телевизоры, им показывали записи концертов и спектаклей:

– Павел решил поступать на восточный факультет… – младший Левин надеялся встретить своего друга Пенга:

– Я буду изучать китайский язык, – заявлял парень, – то есть продолжу… – китайцы из интерната уехали, но Павел не бросал уроки языка и каллиграфии. Света еще не решила, кем ей стать. Девушка неслышно двинулась к лестнице:

– Я закончу школу заочно, меня возьмут в академию госбезопасности, где учится Скорпион… – руководитель группы обмолвился, что в Москве он посещал лекции для сотрудников Комитета:

– Нас тоже готовят для работы в Комитете, – поняла Света, – Софию увезли, а теперь забрали меня. Вряд ли близняшкам удастся стать актрисами, по крайней мере Наде… – Света предполагала, что рано или поздно она попадет в Америку:

– Мои родители, коммунисты, оставили капиталистический строй, они выбрали свободу, – девочка выпрямила спину, – мне надо быть достойной их памяти… – об этом ей говорил куратор в интернате. То же самое повторяла воспитательница, с которой Света делила коттедж.

Девушка понятия не имела, что живет под одной крышей с сотрудницей Института Сербского, когда-то учившейся в Сорбонне. Пожилую женщину, кандидата наук, выбрали для задания из-за ее отменного французского языка и диссертации по расстройствам психики у подростков:

– Ведите себя осторожно, – напутствовали ее на Лубянке, – гипноз создал у вашей подопечной ложную память и ложную личность. Мы не хотим, чтобы она закончила свои дни в клинике для душевнобольных… – отправке Странницы на задание предшествовало долгое согласование:

– Она подросток, пусть и взросло выглядящий, – замечали на совещаниях, – мы не имеем права подвергать ее жизнь риску… – в конце концов было решено, как выразился Шелепин, пойти ва-банк:

– У нас почти нет чернокожих агентов, – резонно заметил председатель Комитета, – тем более, уроженцев СССР…

Об истинном происхождении Странницы в стране знало едва ли пять человек. Папка с настоящими сведениями о нынешней Светлане Мозес покоилась в закрытом архиве Комитета, по соседству со сведениями о Герое Советского Союза, Матвее Абрамовиче Гурвиче. Скорпион был уверен, что его отец, выходец из бедной еврейской семьи, родился в черте оседлости:

– Об остальном ему знать не надо, – подытожил Шелепин, – Саша советский человек, он сын трудовой родины, потомок героев войны и революции…

Затаив дыхание, Света отчаянно подумала:

– Скорпион знает, что мы с Франсуа в особняке. Он не мог не увидеть ленточку на велосипеде. Но его сюда не пустят, у него только журналистское удостоверение… – собираясь в имение, Странница и Франсуа оставили оружие в тайнике, оборудованном в полу их номера в пансионе:

– Вернее, не номера, а каморки в трущобах, – зло поправила себя Странница, – негры здесь живут хуже скота. Впрочем, в Америке происходит то же самое… – она видела фотографии разрушенных домов в Гарлеме:

– Надо что-то делать, только что… – Света сжала кулаки, – и кто был тот парень? Может быть, это ловушка для нас, но, кажется, он действительно знает Лумумбу… – бывший премьер уронил голову в ладони. Света, наконец, решила открыть рот:

– Я скажу, что мы приехали его спасти, что мы посланцы коммунизма… – ведро в коридоре загремело. Света услышала раздраженный голос с американским акцентом:

– Какого черта вы пускаете посторонних людей в здание? Неграм нельзя доверять! Хотя, как выяснилось, нельзя доверять и белым… – невысокого старика сопровождал с десяток здоровых парней с военной выправкой. Выбрав самый темный угол, Странница едва успела вжаться в стену:

– Он сюда даже не смотрит, он идет к Лумумбе… – старик носил простое пенсне в стальной оправе:

– Далеко сбежать он не успел, – резко сказал американец, – хорошо, что с ним поработали, и он еле двигается… – бывший премьер даже не пошевелился. Подняв его на ноги, встряхнув, один из парней щелкнул застежкой стального браслета:

– Все в порядке, – сообщил он, – наручники на месте. Наш бельгийский друг решил не терять времени… – старик усмехнулся:

– Наш бельгийский враг. Посмотрим, что на самом деле представляет из себя старший лейтенант… – он махнул рукой:

– В подвал его, до вечера, потом мы с ним разберемся… – Лумумбу толкнули вниз, он покатился по узкой лестнице. Дверь подвала захлопнулась, Света справилась с отчаянно бьющимся сердцем:

– Надо немедленно уходить отсюда… – дождавшись, пока стихнут шаги, она ринулась прочь по коридору.

Джо загнал виллис в самое сердце бидонвиля, на пустырь, окруженный покосившимся фанерными хижинами, крытыми проржавевшей жестью. В грязной луже валялась спущенная автомобильная шина. Внутри сидел худенький ребенок. Его сестра, лет шести, притулилась на ободе. Девочка ловко вязала веревочную авоську, изо рта младенца торчала самодельная соска. Пробираясь узкими проулками, машина натыкалась на развешанное поперек проходов белье, объезжала завалы досок, старой мебели, тюки грязных тряпок. На окраине поселения высилась городская свалка. Над хижинами каркали птицы, надоедливо жужжали мухи. Раскаленное солнце стояло в зените.

Джо вытер пот со лба:

– Сюда точно никто не сунется. Впрочем, нас, кажется, и не видели… – они с месье Александром увидели достаточно, чтобы француз тихо велел:

– Заводите машину, Жозеф. Надо убираться отсюда как можно быстрее… – виллис они припарковали на пыльной улице, напротив особняка. По телефону Виллем только упомянул адрес:

– Здесь Лумумба, – тихо добавил он, – надо его вывезти на португальскую территорию. Оружие у тебя при себе?

Кольт лежал во внутреннем кармане пиджака Джо:

– Очень хорошо, – шепотом добавил кузен, – мой пистолет забрали, а нам может понадобиться… – он замялся, – поддержка… – на первый взгляд, в богатом особняке могло сидеть представительство торговой компании:

– Или здесь размещается колониальная контора… – Джо бросил взгляд в сторону кованых ворот, – но тогда зачем нужна охрана…

В неприметной будочке он заметил силуэты каких-то парней. Двор пустовал, металлически, неприятно шелестели острые листья пальм. Ветер гонял по улице вихри мусора, песок лез в глаза и рот:

– Звонил мой кузен, барон де ла Марк… – сказал Джо месье Александру по пути, – он случайно оказался рядом с арестованным Лумумбой и хочет ему помочь… – будь Джо на месте Виллема, он бы сделал то же самое. Приезжая в Леопольдвиль, они с кузеном и Маргаритой обедали в резиденции премьера:

– Лумумба не коммунист, – вздохнул Джо, – он хочет видеть Конго свободной страной, не зависящей от западных корпораций… – они, тем не менее, понимали, что мечты премьера остаются мечтами. На все Конго набиралась едва сотня чернокожих инженеров или врачей:

– Виллем и Маргарита учредили стипендию, но это капля в море… – преподавая в классах на карьере, Джо встречал очень способных парней. Ребята, раскрыв рот, слушали его рассказы о Горной Школе в Париже, о том, как поставлена работа на европейских предприятиях:

– Все равно, месье инженер, – горько сказал кто-то из парней, – африканцы никогда не поднимутся выше… – он поднял