Николай Данилов - Кордон Страница 32

Гостеприимные сибиряки никого не оставили на улице, никого не поселили в сараях — всем нашлось место в избах. Да и солдаты — народ непривередливый, любой угол для них удобен: полати, печка, теплый чулан — все подходяще, и постели никакой не просят.

Ожила, встрепенулась тихая деревня. Многолюдно стало на улице и в переулках, весело в избах. Вечерами в некоторых домах до полуночи мерцал свет. Как уснешь, когда столько интересного, необычного рассказывают солдаты из своей походной, полной лишений жизни. Иной служивый такую историю поведает, что не сразу отличишь, где правду говорил, а где из сказки выхватил.

Староста деревни, в отличие от всех, определил к себе в дом одного человека — самого главного солдатского начальника. Этот постоялец не был похож на других: солидный, степенный, высокого роста, с темными усами. И форма у него особая — не серая, как у прочих, а черная, морская. Мог бы, конечно, при желании староста в свои просторные помещения поселить еще с десяток людей, но не захотел. На то были у него свои причины. Во-первых, как он понимал, вместе с большим начальником неудобно размещать подчиненных; во-вторых, староста со дня на день ждал в гости крупного по тем местам промышленника-золотоискателя Степана Федоровича Соловьева. Известный на всю округу богач может приехать не один. Человек он компанейский, шумный, любит простор. Ему отведи половину дома, мало будет. Впрочем, в Лончаково старосту никто не помышлял упрекать в том, что взял в постояльцы только солдатского начальника. Староста в деревне — голова, он сам знает, как ему поступать.

Владелец золотых приисков Соловьев появился в Лончаково на третий день после приезда Арбузова. Две тройки серых в яблоках орловских рысаков, звеня бубенцами, заплясали у ворот старосты.

— Открывай, чертяга! — загремел басистый голос.

В сенях сбросив соболиный тулуп — люди подберут и

куда надо положат, — Соловьев, высокий, широкоплечий, с заиндевевшей окладистой бородой, шумно ввалился в прЬсторную избу.

— Почему не накрыт стол? — голосом церковного дьякона пробасил он. — Не ждал, чертяга!

Увидев морского офицера, Соловьев удивленно вскинул кустистые брови и, протянув руку, проговорил, словно встретил давно знакомого человека:

— Здорово! Кого-кого, а вот тебя, паря, встретить не ожидал! Моряк в Сибири — удивленье!

Арбузов, не привыкший к такой беспардонности, на фамильярность промышленника ответил сдержанным «здравствуйте» и слабо пожал протянутую руку.

— Не сибиряк! Ей Богу не сибиряк! — сразу определил Соловьев и, уставя пристальный взгляд, добавил — Но ты пообвыкнешь и нас, сибиряков, признаешь…

Двое суток провел богатый гость в Лончаково, двое суток дом старосты гудел от пьяного разгула. Нет, не поверил Арбузов Соловьеву, когда тот, ударяя себя в грудь, говорил, что горячо любит Россию, и окажись она, много-

страдальная, в опасности, он, Степан Соловьев, готов, как когда-то купец Кузьма Минин, пожертвовать ей свое богатство.

— Сейчас, слава богу, время годявое, не война, — дыша винным перегаром в лицо Арбузову, басил Соловьев. — Но я знаю Сибирь и говорю тебе: много на своем пути хлебнешь горя. Непроходимых и пагубных мест встретишь уйму. После Василия Пояркова, Ерофея Хабарова и Ивана Нагибы по Амуру-батюшке из конца в конец никто не хаживал. Ты в нашем веке, как я понимаю, будешь первым проходимцем…

— Первопроходцем, — поправил Арбузов.

— Это один хрен, — махнул рукой Соловьев. — Так вот я и говорю: трудно тебе, паря, будет. В половодье Амур, возьми себе в голову, поднимается на три с половиной сажени. Веда как в котле кипит… А ты, я вижу, не готов к путешествию. Солдатики твои необнатуренные и одеты хило, обувь у них рваная. Куда ж ты, начальник, их гонишь? На погибель, да? На месте когда сидишь, и с харчами в Сибири не велика забота: принес с мороза чугун со щами, вырубил топором сколь надо, разогрел и хлебай вдосталь; в стужу пельмени, струганина и прочее довольствие до весны храниться могут. А ты в дорогу собираешься в самую распутицу. Одеть людей добротно надобно, провизией сытной запастись необходимо. Водки бери с собой побольше. От хвори разной в пути она шибко помогает. Расслабится брюхо, — водкой лечи; простынет кто-то, — ее же лей в глотку. Она и от лихорадки людей предостерегает… Когда трогаешься? После пасхи? Ладно. Я тебе кое в чем под-могну. Сотни полторы пудов кирпичного чая пришлю. Он тоже брюхо хорошо крепит. Выделю холста на рубашки и кунгурские сапоги сотни на три солдат. Вот тебе и моя бескорыстная помощь. Хватит?

— Хватит, — едва сдержав улыбку, ответил Арбузов и ушел в свою почивальню.

Рано утром Соловьев растолкал его, чтобы попрощаться.

— Не обессудь, ежеле невзначай наговорил чего лишнего, — извиняюще сказал он. — Добрый тебе, Саня, путь» Знай, мы, русские люди, нашу армию в беде не оставим. А я, как обещал…

— Надеюсь, — преодолевая зевоту, ответил Арбузов, не веря ни одному слову владельца золотых приисков. 136

Соловьев так встряхнул ему руку, что сразу прорвал у «солдатского начальника» остатки дремоты.

«Баламут и пустозвон!» — мысленно бросил ему вслед Александр Павлович и начал одеваться. Впереди был день напряженной учебы с солдатами.

Все, чему научен человек, в жизни может пригодиться. Давненько это было, в конце тридцатых годов. Арбузов плавал тогда по Черному морю на корабле, командир которого прослыл среди моряков человеком чудаковатым. Помимо морских учений, он заставлял подчиненных осваивать, словно солдат серых, «действия штыком». «Зачем морякам такие занятия? — недоумевали молодые офицеры. — Пехотинцу, понятное дело, это нужно, а у матроса другие цели. Моряк обязан ловко владеть парусами и метко стрелять из орудий. Чудак наш командир да и только!» Однако, как помнил Арбузов, обстоятельства бросали моряков в такую обстановку, когда приходилось драться в рукопашной схватке. Так случалось при абордаже, так бывало при высадке морских десантов на сушу. Арбузов, переняв у «чудаковатого» командира приемы штыкового боя, учил им позже моряков на другом корабле. Теперь, спустя много лет, ему эта наука снова пригодилась.

Солдаты, собранные в Лончаково из трех сибирских батальонов, имели неплохую строевую подготовку. Бывшие охотники-звероловы отменно стреляли, были выносливы в походах, но их, рекрутов, никогда не обучали приемам штыкового боя, не имели они представления и об атаках россыпным строем. Арбузов, пока до распутицы позволяло время, и задался целью восполнить пробелы в солдатском обучении. Он прививал служивым навыки военных движений, изобретая их сам или припоминая, как применяли их сухопутные офицеры. Александр Павлович учил солдат быстрым сборам и построениям по сигналам горна и барабанов. Недоумение вначале вызвало у пехотинцев приказание капитана 1 ранга связать для похода из соломы или сена подушки. На них, легких при переноске, во время отдыха удобно было спать. Но, как поняли потом солдаты, подушки главным образом предназначались для другой цели — в них, повешенных на кусты, во время ученья с разбегу втыкали штыки, воображая перед собой неприятеля. Солдаты настолько увлеклись штыковым боем, что многие с позволения хозяев связали и поставили во дворах соломенные снопы и пыряли в них штыками в свободное от службы время.

Однажды Арбузов наблюдал из окна за игрой деревенских мальчишек. Пестро, но тепло одетые, с самодельными деревянными ружьями и саблями подростки (их было человек двадцать), пошумев и поспорив посреди улицы, разбились на две группы. Прежде чем разбежаться в разные стороны, половина мальчишек сняла кушаки и спрятала их под верхней одеждой.

«Что за игра?»— поинтересовался Александр Павлович и перешел к другому окну, чтобы проследить куда и зачем убежала ватага кушачников во главе с бойким парнишкой в коротком зипуне и большом заячьем малахае. Остановив всех, командир кушачников энергично помахал руками, и мальчишки бросились врассыпную. Применяя изобретательность и хитроумие, они начали прятаться. Сам командир притаился за старой пихтой, кто-то вскарабкался по стволу и исчез в ее густых ветвях, кто-то нырнул под крыльцо и загородился доской, двое перемахнули через огородный плетень и зарылись в нежесткий снег.

«Что же будет дальше?» — Арбузов не без любопытства наблюдал за детворой. Вначале ему показалось, что это обыкновенная игра в прятки-кулички, в которой один ищет всех. Однако действия мальчишек были несколько иными. Искать спрятавшихся вышла вся вторая группа. Приседая, озираясь и крадучись, мальчишки без кушаков осторожно продвигались вдоль заборов с явным намерением первыми обнаружить «неприятеля», застать его врасплох.

Рослый крепыш, командир бескушачников, сделав перебежку, приник к пихте, не догадываясь, что за ее стволом, с другой стороны, притаился «смертельный враг».