Джин Плейди - Королева Виктория Страница 32

В комнате для одевания на меня накинули мантию. Шлейф платья несли восемь девушек в платьях из белого атласа с серебром, отделанных маленькими розочками. Как только заиграли гимн, я удалилась в часовню святого Эдуарда. Там я сняла мою алую мантию и платье и надела простое полотняное платье и поверх него золотую тунику. Бриллиантовую диадему с меня тоже сняли, и я вошла в аббатство с непокрытой головой. Меня подвели к трону святого Эдуарда, и вперед выступил лорд Конингэм с далматиком[32], в который он меня облачил. На меня надели корону, и, подняв глаза, я увидела лорда Мельбурна. Он нежно улыбнулся мне, и по его улыбке я чувствовала, что он гордится мной и в то же время находит всю церемонию, несмотря на ее торжественность, довольно забавной.

Звучали трубы, барабанный бой, возгласы… все это производило большое впечатление. Мама расплакалась… чтобы привлечь к себе внимание. Но все смотрели на меня. Я могла только молиться, чтобы оказаться достойной доверия, которое все эти люди оказали мне.

Я сидела с короной на голове, принимая присягу епископов и пэров. Бедный лорд Ролл восьмидесяти двух лет, едва передвигавшийся из-за ревматизма, пытался подняться на несколько ступенек к трону. Он поскользнулся и скатился вниз. Я испугалась, но он тут же встал и снова попытался подняться по ступеням. Но я не позволила ему это сделать и сама спустилась к нему. Все ахнули. Я поняла, что сделала что-то неположенное. Лорд Ролл смотрел на меня, словно не веря собственным глазам. А как это понравилось присутствующим! Лорд Ролл приносил присягу так, словно видел перед собой ангела. Нужно же было так суетиться из-за такого естественного жеста.

— Вы поступили так, как я от вас и ожидал, — сказал впоследствии лорд Мельбурн.

— Это было не очень-то по-королевски, — пробормотала я.

— Это было непосредственное проявление доброты, заслуживающее уважения. Вы поступили правильно. Люди говорят об этом. Они любят вас за это больше, чем за ваше обаяние и грацию.

Но самый, пожалуй, трогательный момент для меня это принесение присяги лордом Мельбурном. У него были слезы на глазах, как часто случалось, когда он смотрел на меня. Я любила эти слезы, потому что видела в них глубину его чувства ко мне.

Устремив взгляд на галерею, я увидела милую Лецен. Она улыбалась мне с невыразимой гордостью, и я ответила ей улыбкой, стараясь выразить мою благодарность за любовь и преданность, которую она дарила мне на протяжении всей жизни. С ней была милая старая Шпет, приехавшая с Феодорой. Я никогда не забывала, как ее отослали. Сейчас она была счастлива благодаря Феодоре. Она любила Феодору и ее детей, но у нее были печальные воспоминания. Я никогда не забуду ее лицо, когда она узнала, что ее прогоняют, и мне кажется, она этого тоже не забыла.

Церемония продолжалась, и вот наконец я была снова в алом платье и мантии со всеми регалиями, и в сопровождении всех моих дам и пэров я вошла в часовню святого Эдуарда.

— Никогда не видел ничего менее похожего на часовню, — прошептал лорд Мельбурн, потому что на алтаре были разложены сандвичи и расставлены бутылки вина. — Новый способ употребления алтаря, — прошептал лорд Мельбурн, и я с трудом удержалась, чтобы не засмеяться. Это был бы смех облегчения, а не только веселья, потому что я перенесла серьезное испытание. Вошел архиепископ и вручил мне державу.

Затем я прошла по всему аббатству с короной на голове, с державой в левой руке и скипетром в правой. Я чувствовала такую тяжесть, потому что было неудобно нести эти предметы, да еще в короне. Я шла медленно, будто по проволоке, сказала я потом Мельбурну. Он возразил, что никто бы этому не поверил. Я выглядела так, словно носила корону, скипетр и державу всю жизнь, настолько это ловко у меня получилось.

Произошло одно недоразумение, болезненное для меня, когда архиепископ надел кольцо не на тот палец, для которого оно было мало. Я чуть не вскрикнула от боли, и потом мы с трудом его сняли.

Я испытала чувство облегчения, усевшись в экипаж с короной на голове и скипетром и державой в руках. Мы поехали в Букингемский дворец. Мы выехали из аббатства в половине пятого и вернулись во дворец только после шести.

Там я застала Лецен и Шпет. Они помогли мне переодеться, и я сказала Шпет, как я была рада ее вновь видеть.

— Я так гордилась вами, — сказала Лецен. — Вы выглядели… превосходно. Все так думают. А теперь вы устали.

— Нет, — сказала я. — Я только возбуждена. Какое было великолепное пение.

— Это вы были великолепны, — сказала преданная Лецен. Она и Шпет посмотрели друг на друга и заплакали.

— Это не повод для слез, — сказала я. — Это самый замечательный день в моей жизни, и я никогда его не забуду.

Ко мне бросился Дэш, испугавшийся, что о нем забыли. Он вскочил мне на руки и стал лизать мне лицо.

— Побольше уважения, Дэши, — сказала я, — твоя хозяйка — коронованная королева. Но для него это не имело значения.

— Тебе пора мыться, несносный пес, — сказала я, — ты купался в пруду, а потом валялся на траве. Я засучила рукава и стала мыть Дэша.

— Странное занятие после коронации, — сказала Лецен.

Мы ужинали в восемь. С нами были мои дяди, сестра и брат и, к моему удовольствию, лорд Мельбурн.

За столом я сидела рядом с дядей Эрнстом, а с другой стороны сидел лорд Мельбурн, как будто защищая меня от дяди Эрнста с его скверной репутацией. Но я должна сказать, что на коронации он вел себя безупречно и никто бы не заподозрил, что у него были виды на мой трон. Лорд Мельбурн спросил меня, устала ли я.

— Нисколько. А вы?

— Нет. Я должен признаться, что меч, который я должен был нести, был тяжеловат. Как это вы справились со скипетром и державой?

— Корона была мне тяжела.

— Это символично, — сказал он. — Королевские обязанности иногда тяжелы.

— Если нет хорошего премьер-министра, который может помочь. Он пожал мне руку.

— Вы выполнили все отлично, — сказал он. — Превосходно. Костюм к вам очень шел, особенно далматик. — Затем он рассказал, как приветствовали представителя Франции маршала Сульта, и заметил, что англичане очень снисходительны к своим врагам, настолько, что они особенно восторженно приветствовали Сульта, чтобы он не заподозрил их во враждебности, а может быть, это было из-за его великолепного мундира или потому, что он дал нам шанс разбить французов при Ватерлоо.

Лорд Мельбурн очень остроумно говорил о национальных особенностях англичан, чем меня очень насмешил. Он сидел возле меня целый вечер и снова и снова говорил о том, как прекрасно я все исполнила.

— Были моменты, — призналась я, — когда я не знала, что делать. Мне должны были объяснить заранее. Некоторые из этих духовных особ понимали не больше меня.

— В таких делах нельзя советовать, — сказал лорд Мельбурн. — Человек должен решать сам. И вы все сделали правильно… с таким вкусом. Он нежно взглянул на меня и сказал, как прекрасно, что я совсем не устала.

— Хотя, — добавил он, — вы, наверно, больше устали, чем вам кажется.

— Я почти не спала накануне. На улицах был такой шум, и пальба разбудила меня в четыре часа.

— Людям больше всего мешает спать сознание приближающегося великого события. Вы должны отдохнуть и заснуть с чувством, что все прошло прекрасно благодаря вам.

— Я так и сделаю, — сказала я ему. Но сначала мы вышли на балкон посмотреть фейерверк, а потом я легла спать, и так окончился самый замечательный, самый важный день в моей жизни до сих пор. Теперь я была коронованная королева Англии.

ФЛОРА ГАСТИНГС И ЗАГОВОР ВОКРУГ ДАМ КОРОЛЕВСКОЙ ОПОЧИВАЛЬНИ

После коронации жизнь стала представляться в менее розовых тонах, и причиной всему был ужасный сэр Джон Конрой. Он все еще оставался во дворце. Мне казалось нелепостью, что я, королева, не могла решить, кому жить в моем собственном доме.

Лорд Мельбурн говорил мне на это: «Короли и королевы располагают меньшей свободой в выборе друзей, чем простые смертные. — Однако, сознавая, что сэр Джон вносил в мою жизнь достаточно много осложнений, он добавил: — Он состоит в штате герцогини. Если бы она его уволила, мы были бы счастливы. Но она его не уволит и он не уйдет, если мы не согласимся на все его чудовищные требования. Поэтому предоставим его самому себе. В свое время он удалится, но мы не можем позволить ему удалиться с триумфом».

И мы оставили его в покое, но он нас в покое не оставлял. Во дворце образовались две партии: одна поддерживала меня, другая — маму. Между придворными мамы и моими постоянно происходили столкновения. Оказавшись отодвинутой на задний план, она хотела, уж если ей не удалось управлять мной, осложнить мое положение, насколько это было возможно. Подобное поведение мамы привело к тому, что я еще больше сблизилась с Лецен. «Вы больше похожи на мою мать, — сказала я ей. Раз-другой я даже назвала ее «мама». — Я буду называть вас как-нибудь по-другому. Например, Дэйзи — маргаритка, я очень люблю маргаритки». Довольная Лецен засмеялась. Для нее это было счастливое время. Она была моей ближайшей советницей — и лорд Мельбурн, конечно. Когда я перечитывала свой дневник, имя лорда Мельбурна встречалось там очень часто, и я решила называть его просто лорд Эм. Ему понравилось, когда я ему об этом рассказала. И он сказал, что это экономично, а экономия — хорошее качество, даже королевы не должны быть слишком расточительны.