Роберт Крайтон - Тайна Санта-Виттории Страница 32

— Да, — сказал фон Прум; он произнес это так спокойно и с такой глубокой убежденностью в своей правоте, что эта наглая самоуверенность заставила полковника расхохотаться.

— Для потомка Шмидта фон Кнобльсдорфа у вас кое- чего не хватает, вы это знаете? — Полковник постучал квадратным пальцем по груди капитанского мундира. — Чисто-пусто у вас здесь. Ни одного знака отличия.

Отец фон Прума тоже был этим озабочен. Однажды, собираясь в церковь, он даже предложил сыну надеть какой-нибудь из его орденов.

— Знаете, что я сделаю? — сказал полковник Шеер. — Если вы сумеете заставить жителей этого города… как он называется?

— Санта-Виттория.

— Если вы заставите их притащить свое вино сюда, на железнодорожную станцию, я представлю вас к «Железному кресту».

Фон Прум улыбнулся.

— Третьей степени, разумеется, — сказал Шеер. — Но это будет «Железный крест», понимаете?

После этого капитан получил возможность уйти, но, спустившись с лестницы, он приостановился и обернулся к полковнику.

— А я в таком случае, — воскликнул он, — поставлю ваше имя на обложке моей «Бескровной победы» — посвящу ее вам.

— Нет, к чертовой матери, — сказал Шеер. — Когда война окончится, вы пригласите меня отобедать у вас. И распорядитесь, чтобы меня пропустили с парадного хода. — Он улыбнулся своей жесткой, недоброй улыбкой. — Пригласите меня и этого малого, на которого вы постоянно ссылаетесь.

Фон Прум поглядел на него с недоумением.

— Нитшу, — сказал Шеер. — Этого вашего дружка — Нитшу.

— Ницше, — сказал капитан. — Он умер.

— О, вот как! Очень жаль, — сказал полковник Шеер — Тогда пригласите меня и всю вашу родню.

— Непременно приглашу, — сказал капитан фон Прум. — И подниму в вашу честь бокал с вином из Санта-Виттории.

Для Бомболини все пока что складывалось не так уж плохо — во всяком случае, он имел возможность мирно спать до одиннадцати часов, после чего народ потребовал, чтобы Роберто пошел и разбудил мэра. Заглянув к нему в комнату, Роберто удивился: мэр спал — сладко как дитя.

— Они ждут тебя там, внизу, — сказал ему Роберто,

— Да, я знаю. Я чую, что они там.

— Вся площадь забита народом.

— Они не знают, что делать. С ними нет их Капитана. Мэр встал с постели и легким неторопливым шагом направился к дверям, и Роберто, глядя на него, понял, что мэр во сне уже принял решение.

— Большой Совет собрался внизу.

— Я знаю, что они там, — сказал Бомболини. — Я их чую. Чую носом. Говорят, лошадь чует воду, еще не видя ее. А я чую их, и они чуют меня. Ты знаешь, чем я доволен, Роберто?

— Нет.

— Я отлично выспался. — Бомболини постучал себя пальцем по лбу и сделал безуспешную попытку пригладить свою буйную гриву, по поводу которой Баббалуче сказал как-то раз, что, если курица снесется у Бомболини на голове, он об этом даже знать не будет, пока яйцо не скатится вниз. — И господь бог просветил меня, как мне кажется. Он вложил мне кое-что в башку. Пошли!

Они спустились вниз в залу, где уже собрались все члены Большого Совета.

— Господь бог поведал мне одну историю. Я хочу рас сказать ее вам, а вы уж сами скажете, что она должна означать. Мне думается, в этой истории — указание, как нам поступить.

Все приготовились слушать — одни расселись вдоль стен, другие остались на ногах, — и Итало Бомболини рассказал им историю про крестьянина Гальяуди.

Тысячу лет назад на Италию напали иноземцы с севера, прозывавшиеся варварами; предводителем их был человек по имени Барбаросса. Эти варвары все сметали на своем пути, пока не подошли к одному обнесенному стеной городу, расположенному к северу от наших мест, и этот город отказался им покориться. Чего они только ни делали, чтобы захватить город, но, когда увидели, что все бесполезно, решили обложить его осадой и уморить население голодом. Пришла зима, в городе начался голод, и все понимали, что сдача теперь только вопрос времени, и вот тогда один крестьянин по имени Гальяуди явился к правителю этого города со своим планом.

«Прикажи отдать мне всю пшеницу, которая еще осталась в амбарах, и все прочее зерно, и я спасу город. А если не спасу, ты меня убьешь».

«Насчет этого не беспокойся, мне не придется тебя убивать — народ сделает это за меня», — сказал правитель. Но так как все равно делать было нечего, то он скрепя сердце отдал всю пшеницу и все прочее зерно крестьянину, хотя и понимал, что это ни к чему. А крестьянин начал скармливать драгоценные запасы своей корове, и народ, увидав это, был охвачен ужасом и гневом.

«Теперь принесите мне всю воду, какая есть», — приказал Гальяуди. И его корова пила и пила, а люди сосали пересохшими губами камни, стремясь утолить жажду.

«Теперь принесите мне все вино».

И в ярости наблюдал народ, как крестьянин сидел и пил их последнее вино и, выпив все до капли, засмеялся. А на заре открылись в городской стене маленькие боковые ворота, и пьяный крестьянин вместе с раздувшейся от еды и питья коровой вышел из города. Очутившись же за городской стеной, там, где раскинул свой лагерь неприятель, он начал петь и орать во все горло, и буянить, и пинать ногой корову, а корова жалобно вздыхала и мычала. Неприятель, глядя на это, не верил своим глазам, и жители города, смотревшие с городской стены, тоже давались диву и тоже не верили своим глазам.

«Одурачил он нас», — решили все.

Стража Барбароссы сразу смекнула, что только безумец или пьяный может вести себя подобным образом; солдаты схватили крестьянина, а он повалился им в ноги.

«Господи помилуй, что же это я наделал! — запричитал он. — Я же вел мою корову на живодерню и, верно, отворил не те ворота! Ох, пощадите меня, не трогайте! Отведите меня к Барбароссе. Я хочу ему кое-что предложить».

Солдаты потащили рыдающего пьяницу к своему военачальнику, и тот с большим удивлением поглядел на этого пьяного человека и на его жирную, гладкую корову.

«Не убивай меня, — сказал Гальяуди. — Молю, пощади, У меня есть к тебе предложение».

«У итальянца всегда есть какое-нибудь предложение про запас», — сказал Барбаросса.

«Без этого нам бы не выжить, — сказал крестьянин. — Мы слабый народ. Но если ты отпустишь меня, я возьму с собой солдат, которых ты сам повелишь отрядить, пройду с ними в город и приведу тебе оттуда двенадцать моих коров».

«Двенадцать таких коров, как эта?»

«Нет, не таких, как эта. — Он пнул корову ногой. — Двенадцать жирных коров, чье мясо сладко, а вымя полно молока. Не таких, как эта жалкая скотина. С этой я плохо обращался, господин. Разве ты не видишь? Она никудышная, на нее тошно смотреть».

А тошно-то было Барбароссе — его стало мутить, когда он поглядел на эту гору жирного мяса, едва державшуюся на ногах.

«Значит, ты говоришь, что у вас там, в городе, еще двенадцать таких коров?»

«Только у меня, господин. Только у меня, моих собственных. А остальные — это не мои, чужие, этих я не могу привести к тебе».

Барбаросса был прежде всего храбрый воин, а храбрый воин всегда понимает, когда он побежден. Этот город явно мог выдержать осаду еще год, а то и два. И в тот же вечер Барбаросса поднял свою армию и отошел. Город был спасен.

Все начали переглядываться. Рассказ, по-видимому, должен был надоумить их, что им надо делать. Все чувствовали, что в этой притче заключен ответ на этот вопрос.

— Тут все сказано! — крикнул Бомболини. — Иначе зачем бы господу богу забивать мне мозги этой историей?

Однако все молчали. Это была очень чудная история, Каждый чувствовал, что разгадка шевелится у него в мозгу, порхает там словно бабочка, и какие-то слова просятся на язык, но стоило открыть рот, и ничего не получалось.

— Это вроде как с притчами из Библии, — сказал на конец кто-то. — Только-только тебе покажется, что ты раскусил, в чем там дело, как оно тут же и ускользнет от тебя.

Все уставились друг на друга, словно надеялись таким манером прочесть разгадку в чужом мозгу. Довольно долгое время протекло в молчании. Слышно было, как колокол на колокольне тускло пробил полдень, а история крестьянина Гальяуди по-прежнему оставалась для всех загадкой.

— Да к черту его! — закричал вдруг Пьетросанто. — К черту этого пьяницу вместе с его коровой. Будем драться, и все.

Остальные приветствовали это решение радостными возгласами. Они уже так натрудили себе мозги, ломая голову над этой притчей, что решение вступить в драку с немцами показалось им в эту минуту самым легким и простым. Тогда по крайней мере они хотя бы будут что-то делать.

— Я говорю, надо перерыть дорогу перед крутым по воротом, и эти сукины дети никогда до нас не доберутся.

Снова одобрительные восклицания.

— Иной раз стоит людям немножко пустить кровь, и они сразу понимают, что не так-то уж им нужно то, зачем они пришли.

А Бомболини в это время раздирали противоречия — голос нашептывал ему: