Грэм Грин - Распутник Страница 32

Как правило, Рочестер проводил часть лета с женой; о том, что он жил с нею в Эддербери в 1676 и 1678 году, известно из дневника лорда Англси; каждый сентябрь в Вудстоке проходили скачки на кубок (и сам Рочестер на рысаке выиграл их 16 сентября 1679 года). Монотонное течение деревенской жизни не раз прерывалось и по другим поводам. В 1673 году основатель секты квакеров Джордж Фокс провел в Эддербери «многолюдное и шумное собрание» своих приверженцев и вместе с Браем Д'Ойли заночевал в доме, известном в наши дни как «старый особняк». «Я ужинал, а тут-то меня и взяли; а мне как раз нужду справить надо было», — написал он позднее жене из вустерской тюрьмы. Арестовали его, однако же, не в Эддербери, а на следующий день — в Армскоте, Вустершир. А в первый год после женитьбы Рочестера (1667) был опубликован трактат ин-кварто, озаглавленный «Страшный суд Господень в Оксфордшире. Подлинная история женщины из Эддербери, практиковавшей черную магию и внезапно получившей чудовищный ожог на боку в отсутствие какого бы то ни было огня». В период Реставрации Эддербери привнес некое темное пуританское начало, что во время гражданской войны привело к уличным боям и к убийству священника на пороге собственного дома.

Разумеется, пышно праздновали в Эддербери и крестины: в августе 1669 года — Анны (на этой церемонии скорее всего присутствовал ее только что вернувшийся из Парижа отец), в январе 1671 года — Чарлза, единственного сына Рочестера, которому будет суждено пережить отца всего на год и который, по словам Хирна, был одним из самых красивых мальчиков во всей Англии, и дошедший до нас портрет эту оценку подтверждает. Об этих крестинах нам кое-что известно из письма Генри Сэвила, извиняющегося за то, что не смог на них присутствовать:

Покорнейше прошу прощения за мой неприезд на крестины лорда Уилмота, повторяя тем самым извинения, уже принесенные от моего имени лордом Бакхерстом и Сидли. Конечно, мне было чрезвычайно жаль пропустить такую церемонию, но твоя светлость проводит столько времени с женой, что через год мне наверняка представится возможность наверстать упущенное — и я уж не премину ею воспользоваться!

Шутливый прогноз Сэвила, однако, оказался неточен. Следующие крестины — дочери Элизабет — прошли лишь в июле 1674 года, а младшую дочь — Малле — крестили в январе 1675 года, как раз когда ее отца отлучили от двора, как утверждается, за «Историю безвкусицы». Все эти торжества, конечно же, были шумными, на них съезжалась лондонская знать, а в 1669 и 1674 году дело, похоже, дошло до плясок на лужайке.

Рочестер любил своих детей, унаследовавших родительскую красоту, хотя Чарлз, увы, унаследовал от отца и слабое здоровье. О том, как выглядели дочери Рочестера, свидетельствует Хирн:

Что же касается трех дочерей, то старшая из них, Анна, была высокой и стройной красавицей; она вышла замуж сначала за Генри Бэйнтона (будущего эсквайра), а затем за Фрэнсиса Гревила (старшего сына Фаулка, лорда Брука), которому она родила, наряду с другими детьми, Уильяма, нынешнего лорда Брука, — а этот молодой человек вознамерился подражать во всем своему деду, лорду Рочестеру, не обладая, однако же, его талантами. Вторая дочь, миниатюрная красотка леди Элизабет, вышла замуж за Эдуарда Монтегю, графа Сэндвича (сына когдатошнего безуспешного соискателя руки мисс Малле. — Г. Г.)… Мне ничего не удалось толком выведать у обитателей Вудстока о леди Малле, узнал только, что она не была такой красавицей, как две старшие; но я прочитал в книге пэров, что она вышла замуж за Джона Воэна, ирландского барона Лисберна.

В дальнем уголке церковного кладбища в Эддербери есть небольшое надгробие с надписью, высеченной под пухлощеким херувимом: «Целиком и полностью уповая на второе пришествие Иисуса Христа, покоится здесь прах Мэри, упокоившейся в мире жены Джона Свифта и заботливой кормилицы их сиятельств леди Элизабет Уилмот и леди Малле Уилмот, чей смертный час пробил 28 ноября 1687 года». Мэри Свифт, должно быть, вместе с Джоном Кэри и его женою, входила в число преданных дворовых, которых старая леди Рочестер умела отблагодарить куда лучше, чем ее дети и внуки.

К детям своим Рочестер относился с любовью человека, считающего продолжение рода единственно известной ему формой бессмертия. В письмах к жене он часто просил напомнить им о своем существовании: «Напомни обо мне Анне и лорду Уилмоту»; «Нижайший поклон моей тете Роджерс и Анне»; «Пожалуйста, попроси мою дочь Бетти передать от меня привет моей дочери Малле»; «Что бы ни случилось со мною, Бог да благословит тебя и детей». А вот пример спора с женой о здоровье сына. «Я чрезвычайно опечален болезнью сына — и потому, что ты так расстраиваешься, и потому, что люблю его сам, — пишет он, едва прослышав о первых симптомах недуга, а позднее присовокупляет: — Как бы болезненно ты ни отнеслась к этому, я вернул его в Эддербери, и это пошло ему на пользу; по крайней мере, стало ясно, что у него золотуха; и я на следующей неделе заберу его в Лондон для лечения». Жаль, что нам ничего не известно о приезде Чарлза в Лондон и о его жизни в отцовском доме — постоянном месте сборищ «развеселой шайки-лейки»; взгляд на этот мир глазами ребенка был бы очень интересен. Дошли два письма его отца, написанные на смертном одре и полные патетических восклицаний и надежд на то, что Рочестер-младший никогда не стяжает славу умника и остроумца. Поэт был великим мастером давать советы другим.

Чарлз, я очень рад тому, что ты пишешь мне (хотя и редко), и искренне желаю, чтобы ты и впредь вел себя так, что я мог бы любить тебя, не испытывая при этом чувства стыда. Послушание бабушке и всем, кто учит тебя хорошему, — вот путь того, кто чувствует себя счастливцем и хочет навеки остаться таковым. Избегай праздности, презирай ложь, и да благословит тебя Господь. О чем я и возношу молитвы Небу.

Надеюсь, Чарлз, что, получив это письмо и узнав из него, что джентльмен, взявший на себя роль моего посланца, впредь станет твоим наставником, ты очень обрадуешься подобному проявлению отцовской заботы и проникнешься чувством благодарности; а благодарить меня лучше всего сдержанным и достойным поведением. Ты уже достаточно вырос для того, чтобы ощущать себя мужчиной, если ты при этом проявишь известную мудрость (мальчику, когда умер отец, было всего девять лет; судя по всему, поэт разделял вздорные идеи своей матушки о раннем взрослении. — Г. Г.); а подлинная мудрость заключается в том, чтобы служить Господу, читать книги и почитать родителей в первую очередь и своего наставника — во вторую; в зависимости от того, последуешь ты этим советам или нет, тебя в дальнейшем ждет счастливая или несчастливая судьба. Но я такого высокого мнения о тебе, что с радостью думаю: ты меня никогда не разочаруешь. Дорогое дитя, учись и будь послушным, и ты увидишь, что за отцом стану тогда я; удовольствий не ищи, ибо не в них счастье. О том, чтобы так оно все с тобой и было, я молюсь беспрестанно.

В этих письмах нет лицемерия. Рочестер и впрямь не хочет, чтобы его сын прожил такую же жизнь и придерживался такого же образа мыслей, как он сам; он надеется на то, что его сын уверует в Бога, а не окунется вслед за отцом в холодную бездну атеизма. Позже он скажет Бернету: «Блаженны верующие, вот только не каждому дано уверовать», и признает, что «религия как единое целое сулит такой покой, как ничто иное на всем белом свете; правда, относится это только к верующим». Счастья и покоя — вот чего он желал собственному сыну.

К портрету Рочестера как отца надо добавить несколько штрихов, рисующих его сельским жителем и достойным сыном своей матери-помещицы. Было бы странно, если бы он не унаследовал от нее, наряду с любовью к деревне, определенные навыки хозяйствования и вкус к земледелию. Он держал в своих руках судьбу не только Эддербери (где ему наверняка изрядно помогала мать), но и принадлежавшего его жене Инмора в Сомерсете — того самого Инмора, из-за которого она когда-то стала столь желанной невестой не для него одного. В Инморе он проявил себя предприимчивым и в общем и целом на удивление честным хозяином. Сам он был вечно в долгу как в шелку; он рассказывал Бернету об уловках, к которым ему и его приятелям приходилось прибегать, «сбивая с толку кредиторов, рассказывая им первое, что придет в голову, и давая пустые обещания, лишь бы избавиться от них хоть на какое-то время», — но он никогда не брал на личные нужды из доходов жены без того, чтобы все вернуть ей впоследствии. Возможно, порой она испытывала нехватку в деньгах, но никогда дело у нее не доходило до столь катастрофического положения, какое описал ей однажды муж:

Дорогая жена, я поправляюсь так медленно и со столь постоянными возвращениями недуга, что порядочно надоел сам себе. Будь у меня хоть самая малость сил, я непременно приехал бы в Эддербери, но в моем нынешнем состоянии мне просто не выдержать поездки в Кенсингтон и обратно. Надеюсь, ты извинишь меня за то, что я не посылаю тебе денег; пока я не окрепну настолько, что смогу взять их сам, никто не даст мне и фартинга; и если бы я не заложил [драгоценное] блюдо, я умирал бы сейчас не от болезни, а с голоду.