Тулепберген Каипбергенов - Непонятные Страница 32

Бай нашел его совсем рядом. Когда он заикнулся об этом Маулену-желтому, тот обрадовался всей душой: наконец-то его придурковатый брат Рустем будет сам себя кормить-поить! Слезет с его шеи!..

Бай внушил Рустему:

— Основная твоя обязанность — заботиться о Баса-ре! Ни одна живая душа, кроме тебя, не должна близко к нему приближаться. Кормить его будешь ты, только ты, запомни! Если кто-нибудь чужой покажется возле дома — спускай пса с цепи! Если из юрты покажется не то что сама Гулзиба, а кончик ее платья! — отвязывай Басара, понял?

Эти наставления Рустем усвоил крепко: он точно родился для этой работы. Бай соорудил для него и для пса удобный, с виду опрятный шалашик. Когда Рустем заваливался спать, то спускал пса с цепи и тот носился по двору с устрашающим лаем; когда же он бодрствовал, то следил за домом и его обитателями сам. Он приучал Басара лаять при малейшем движении Гулзибы, при легчайшем ее покашливании…

— Молодец, ох молодец ты у меня, Рустем! Настоящий джигит! — похваливал его, не жалея слов, Сер-жанбай.

И все же заедало бая беспокойство. Даже эти предосторожности казались ему недостаточными. Каждую свободную минуту проводил он возле Гулзибы, испытывал при этом и мучение, и отраду. Он пробовал и грозить ей страшными карами, если она вздумает изменить ему, и прельщать обещаниями, нарядами, богатством… Гулзиба молчала, будто немая, и только глядела на бая огромными своими глазами, не видя его, не замечая.

Каждый день рядом со старым мужем казался Гул-зибе днем в зиндане. Изредка к ней допускался Тенел, допускался ненадолго — посидит чуть-чуть и исчезает. Он боялся, что сестра покончит с собой: ее потухшие глаза, вся поникшая, безжизненная фигура заставляла его трепетать от мысли об ужасном конце. Он каждый раз напоминал ей завет Epnasapav.

— Сестра, врага нельзя одолеть своей смертью!

Гулзиба оживала лишь в присутствии Тенела, умного, доброго, любящего брата. Но, увы, он был еще так молод, совсем мальчик, он не мог помочь ей! Не мог дать мудрого совета! Не понимал он еще, что такое любовь!

— Да, видно, судьба моя такая — мучиться! — кусала губы Гулзиба. — Ступай, светик мой, ступай, а то они тебя заругают!

Только не плачь, сестрица! Терпи! Не отчаивайся совсем!

Уходил Тенел, и вместе с ним исчезал свет в душе Гулзибы… Вскоре в ней забрезжил новый свет. Она стала догадываться, что зачала в последнее свое свидание с Ерназаром… там, в заветном овраге. Воспоминания о том, что произошло тогда между ними, заставляли трепетать ее со страстной силой. Сознание, ощущение того, что она теперь не одна, что она носит в себе частичку Ерназара, зернышко, посеянное в минуту их любви, то пугали Гулзибу, то делали ее счастливой и гордой.

Гулзиба стала постепенно отвлекаться, избегать мыслей о смерти. Но тоска ее по Ерназару не убывала, как не убывала и обида на то, что он своими руками отдал ее старому баю! Иногда она думала: «Пусть так! Но он любил меня, а я его, и этого никто у меня не отнимет! И зародившейся от любимого жизни, новой жизни тоже не отнимут!..» Гулзибу мучила неизвестность; ей хотелось знать, что происходит в доме Кумар-аналык, не заболела ли Рабийби, как когда-то предрекала ей гадалка… Однако она была оторвана от всего белого света, никто не открывал отныне дверь байской юрты: Сер-жанбай запретил всем навещать его молодую жену.

Улбосын поначалу науськивала Гулзибу: «Смерть и та лучше, чем такая жизнь, такое прозябание!» Постепенно Улбосын начала проникаться злобой, все большей злобой к Гулзибе. Бай не отходил от нее ни на шаг, холил и лелеял, ничего не позволял делать по дому. «Меня он никогда так не любил, никогда так не берег!»- эти мысли будили в старой, отвергнутой мужем женщине ревность и зависть, которые жгли ее медленным страшным огнем.

Когда Сержанбай заметил, что Гулзиба потихоньку возвращается к жизни, перестала плакать, а в глазах появился блеск, он чуть не потерял рассудок от счастья. На смену тревогам пришла забота, как бы добиться расположения Гулзибы, вызвать в ней хоть искорку чувства. Как уберечь ее от любви к какому-нибудь лихому джигиту… «Что ж, Каракум-ишан дал мне хороший совет! — по десять раз на дню говорил себе бай. — Сделаемся мы с Гулзибой суфи, глядишь — и жар плоти ее поостынет, влечение к мужчине, свойственное молодости, поубавится!..»

17

Миновало полгода с тех пор, как Ерназар взвалил на себя бремя нукерской службы. Он убедился, что служить хану — все равно что ходить по острию ножа. Не будешь постоянно начеку, зазеваешься — тебя, улыбаясь тебе и льстя, прикончат без всякого сожаления.

Ерназар находился в положении более привилегированном, чем остальные нукеры. Его выделял и поощрял Махмуднияз; он отличился в набеге на Бухару, за что был удостоен ханом белого ножа. Однако в своем поведении Ерназар, считали окружавшие его люди, допускал оплошности, которые отдаляли от него и нукеров, и дворцовую верхушку… В Хиве взбунтовались как-то туркмены. Ерназар будто бы случайно упустил их главаря — своего знакомца Аннамурата из Куня-Ургенча. И хотя никто за недостатком улик не мог обвинить его в этом прямо, пятно недоверия вновь легло на Ерназара.

Махмуднияз, правда, по-прежнему освобождал его от учений, давал ему больше воли, чем другим своим подчиненным. И Ерназар пользовался этим, чтобы многое увидеть и многое узнать… Ему удалось подкараулить русского толмача Михайлова и завести с ним беседу.

Михайлов был того же возраста, что и Грушин, может, чуть старше, а вот таких светлых, отливавших чистым золотом волос, как у него, Ерназар не встречал еще ни у одного человека. Ерназар назвал Михайлову свое имя и сразу же сказал, что был у него близкий, как брат, русский друг Грушин. В доказательство он тут же выпалил несколько русских слов, которым обучил его когда-то Грушин. Михайлов сообщил, что посол отбывает из Хивы, потому что его переговоры с ханом уже завершились.

— Я об очень многом и важном хотел вам поведать! — Ерназар боялся, как бы Михайлов не принял его за ханского доносчика, как бы не показал ему спину, поэтому решил выложить ему главное без затяжек. — Я из каракалпаков, есть в Хорезме такой народ, нас мало! Надо так сделать, чтоб русский царь оказал нам свое покровительство. Наше спасение, я думаю, в этом! В присоединении к России.

Михайлов, не скрыв удивления, сосредоточенно почесал в затылке.

— Ну, брат, задал ты мне задачку… По моему разумению, наш царь не стремится покушаться на чужие государства, противопоставлять один народ другому… Зачем, однако, вам, каракалпакам, все это нужно?

— Наши предки из века в век мечтали о том, чтобы найти сильную защиту могучего покровителя — это раз. У вас, у русских, как рассказывал мне Грушин, есть большие ученые, наука развита, вот и мы испили бы свою долю из источника мудрости — это два! — Ерназар ясно видел, что Михайлов осторожничает с ним, опасается, нет ли тут какого-нибудь подвоха… — Да ты не сомневайся, брат, я к тебе с открытой душой, с чистыми намерениями! Если кто и рискует в этом логове лжи и доносов — так это я…

— Если говорить начистоту, то ты зря обратился, Ерназар, ко мне… Да и решить твои вопросы… Даже для моего начальника это нелегко. К нему, я знаю, обращались туркмены с подобной же просьбой. Он пообещал им, как только окажется в России, передать ее царю на рассмотрение.

— Да-а-а, видно, нечего ждать вечером тепла от солнца, которое утром не согрело… — Ерназар приуныл.

— Нет, Ерназар, ты не прав. Чем сидеть сложа руки и ждать, пока солнце согреет, надо самому разжечь костер. Кто сам не может добыть огонь, тот и под солнцем будет всего-навсего добычей для воронов…

— Для нас, по-моему, таким огнем могло бы стать свое, самостоятельное ханство! Да только самим, без помощи, нам этого никогда не добиться. Что мы сами? Горсточка людей — бесправных и нищих.

— Я тебе скажу вот что! Никакая держава, большая ли, маленькая ли, не может обойтись без войска. Например, ты сейчас просто нукер, так? Даже сделайся ты военачальником, все равно ты будешь, как у нас говорят, генералом без армии! Нужно, пойми, нужно прежде всего иметь войско. — Заметив, что Ерназар совсем нос повесил, Михайлов засмеялся: — Да не вешай ты нос, не клони голову к земле, милый брат… Ты благородный джигит, о своем народе страдаешь, значит, надо искать пути-выходы, подходить с расчетом, с умом. Это самое главное — с умом! Наши, братец ты мой, чиновники да господа рисковать не любят. Подержи совет со своими джигитами, составьте прошение от имени би-ев — и прямым ходом в Оренбург. Но прежде всего надо собрать сильный, хорошо обученный отряд нукеров, от ряд из каракалпаков. Поверь, коли наши чиновники узнают об отряде, они скорее тебе помогут, тебе и твоему правому делу. Может, даже к царю тебя направят… — Михайлов дружески похлопал Ерназара по плечу и повторил:- В Оренбург приезжай только тогда, когда за тобой будет сила! Нукеры будут! Уразумел?