Александр Листовский - Солнце над Бабатагом Страница 32

Вихров посмотрел на злобные, с обрубленными ушами морды овчарок и, подумав, сказал:

— Чуют хороших людей. А боец для них — первый друг: бить не будет, кость кинет. Знают, что… — Он не закончил: вдали послышались глухие странные звуки, Постепенно перешедшие в густой хищный рев.

Выронив черпак, фуражир застыл у костра.

Овчарки вскочили и унеслись в темноту.

Гриша приподнялся на локте.

— Кто это? — спросил Вихров.

— Барс, — сказал Гриша, прислушиваясь. В темноте блеснул огонек. Раздался выстрел. Ладыгин вскочил.

— В ружье! — крикнул он. — Гаси огонь!.. Вихров, бери трех человек — выясни, кто стрелял.

Вдали прокатились еще два выстрела.

Сообразив, что стреляют в той стороне, где на посту стоит Латыпов, Вцхров подхватил шашку и побежал в темноту.

— Кто идет? — окликнул знакомый голос Латыпова.

— Вихров! Вы стреляли?

— Я, товарищ командир.

— В кого?

— И сам не пойму. Стою, слышу — шуршит. Что такое? Вдруг вижу, словно бы две зеленые свечки зажглись и мигают, мигают. — Латыпов поднял руку, пошевелил пальцами. — Потом оно как закричит, как завоет — и на меня. Тут я ударил… И что бы это такое? — спросил он, пожимая плечами.

— Барс, — сказал Вихров.

— Это что, вроде тигра?

— Да.

— Эх, жаль, не подвалил я его…

Спустя некоторое время эскадрон двинулся в путь. Молодой месяц стоял над горами, заливая окрестности матовым светом. Вскоре начался каменистый подъем. Лошади заскользили по гладкому камню, выбивая подковами синие искры.

С хвоста колонны донесся испуганный крик.

— Что такое? — с беспокойством спросил Ильвачев.

— Кузьмич упал, — произнес чей-то голос.

— Разбился?

— Нет, зашибся немного…

С каждым шагом подъем становился все круче. Ладыгин приказал спешиться. Взявшись за хвосты лошадей, бойцы с трудом карабкались вверх.

Вихров чувствовал, что силы изменяют. Сердце билось неистово. В груди образовался тяжелый, спирающий дыхание ком. Он неоднократно готов был выпустить хвост лошади и скатиться под гору, по каждый раз величайшим напряжением воли заставлял себя двигаться.

— Стой? — хрипло сказал Иван Ильич. — Привал десять минут!

— Фу! Вот это — да! — произнес Кастрыко, покачав головой.

— Этак мы и до неба доберемся. Посмотрим, как там угодники живут, — рассмеялся ординарец Крутуха. — У нас на Тереке таких гор нет… Товарищ командир, какая тут высота? — спросил он Ладыгина.

— А вот доберемся туда, на перевал, — командир показал рукой вверх, — и будет три с половиной версты… Ну, отдохнули? Вперед!..

Преодолевая приступ малярии, Вихров полз к перевалу. Вскоре его окутало густым влажным туманом. «Облака», — понял он. Теперь он видел только хвост своей лошади, которая, кроша камень и выбивая искры, чуть не на коленях карабкалась вверх». «Ну еще, еще немножко, — думал Вихров. — Нет, сейчас упаду… А ну же, вперед!..»

Наконец, совершенно измученный долгим подъемом, эскадрон преодолел перевал и остановился на плоскогорье.

Месяца зашел за гору. Вокруг стояла сплошная тьма.

Взводные командиры подходили, собирались подле Ладыгина. Оказалось, что в четвертом взводе стали две лошади.

— Вечно с хвоста передают неприятности, — сказал Ильвачев.

— А ведь не успеть нам, — озабоченно заметил Ладыгин. — В приказе сказано: «Занять Гилян к рассвету», а прошли всего двадцать пять верст.

«Ладно писано в бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить», — подумал Кондратенко со своей обычной усмешкой.

— Может быть, попробуем ехать, пока ровное место? — предложил Ильвачев.

— Попробуем, — согласился Ладыгин.

Узкая тропинка вилась змейкой по отрогам хребта. С одной стороны подымались отвесные скалы, с другой, откуда доносился глухой шум потока, стояла непроглядная тьма. Лошади всхрапывали и, вытянув шеи, осторожно ставили ноги…

Небо бледнело. Откуда-то снизу блеснул неяркий рассеянный свет, и в ту же минуту на снеговых вершинах вспыхнуло розовое пламя. Все осветилось, и Маринка увидела бездну. Холодок прошел у нее по спине. Она ехала над пропастью по козьей тропинке. Тропинка была так узка, что лошадь едва могла поставить копыта. А там, далеко внизу, виднелись прилепившиеся к скалам крошечные, как гнезда ласточек, аулы горных таджиков. Слезть с лошади было нельзя. Спешившись, всадник обязательно ступил бы в пустоту… Временами тропинка почти совсем пропадала, оставались лишь едва заметные выступы почвы, и лошади, пугливо храпя, выбирали место, куда ступить. Маринка похолодела, увидев, что из-под ноги идущей впереди лошади откололся кусок породы. Медленно отвалившись, глыба с глухим шумом обрушилась в пропасть. Девушка освободила стремена и зажмурилась, вся подавшись вперед. Ей показалось, что она стала легче воздуха. Она перевела дыхание; лошадь, как кошка, прошла опасное место.

Поехал казак на чужбину далеку На верном коне, на своем боевом… беспечно пропел позади Маринки густой, низкий голос. Она осторожно оглянулась и встретилась взглядом с лихими глазами Харламова.

— Ну как, сестричка? — спросил он, улыбаясь. — Воздух-то какой? Благодать!

Маринка открыла было рот, но ничего не сказала, боясь потерять равновесие…

Передние остановились. Это было, новое испытание, потому что стоять над пропастью было гораздо страшнее, чем двигаться. Оказывается, произошла встреча. И теперь проводник и вышедший из-за поворота тропинки старый таджик, гнавший перед собой ишака, размахивая руками, горячо говорили что-то друг другу. Таджик решительно кивнул головой, нагнулся и сильным движением столкнул ишака в пропасть.

— Амин! — сказал он, оглаживая бороду и заглядывая в бездну, откуда доносился все удаляющийся гул…

Эскадрон тронулся дальше по горному карнизу. Встречный таджик шел впереди до тех пор, пока тропинка не свернула на плоскогорье. Здесь Иван Ильич объявил большой привал.

— Ну и дорога, — говорил он, присаживаясь на большой камень рядом с Ильвачевым, — Как последний поворот проезжали и мой Мишка оступился, у меня в животе холодно стало. Упадешь — костей не соберешь.

— Далеко еще нам? — спросил Ильвачев.

— Верст десять, но они стоят тридцати. И все-таки мы очень сократили дорогу, а то бы и до завтрашнего дня не дойти… Да, дела… Я вот думаю, друг Петя, вспомнят ли о нас когда-нибудь в этом краю. Как думаешь? А?… Все же здорово нам достается.

— Такие дела не забываются, — сказал Ильвачев.

— Добре. Значит, нас не забудут?

— Никогда.

Они помолчали.

— Смотри, Парда загрустил, — заметил Иван Ильич, показывая на юношу, который, опустив голову, сидел неподалеку от них.

— Узнал, что скоро будут увольнять старых бойцов, и по Латыпову тоскует. Не хочет расставаться, — пояснил Ильвачев.

— Парда! — окликнул Ладыгин. — Поди сюда!

Юноша подошел.

— Садись, — подвинулся Ладыгин.

— Ты что, скучаешь? — спросил он, заглядывая в смуглое лицо юноши.

— Латыпов жалко. Джуда якши одам, — тихо сказал юноша.

Иван Ильич дружески похлопал его по плечу.

— Ничего, друг, не горюй.

Парда грустно вздохнул.

— Да, я слышал, твой аксакал из Ак-Тюбе Мирза-Каракул ушел к басмачам, — сказал Ладыгин.

— Мы тоже слышал.

— Может, еще увидимся с ним?

— Мы будем Мирза-Каракул своя рука башка резил, — раздувая ноздри, сказал Парда. — Вутедаким манером, — Он медленно провел по шее ладонью. — Мирза-Каракул яман одам — плохой человек. Дехкан мучил. Вода мало давал. Мы пойдем, товарищ командир? Можно? Андрюшка звал.

— Ну иди, иди…

Парда встал и легкой походкой горца пошел к коновязи, откуда, как теперь приметил Иван Ильич, Латыпов делал ему какие-то знаки.

— Это кто ж такой — Андрюшка? — спросил Ладыгин, взглянул на Ильвачева.

— Андрюшка? Да Латыпов. Они с ним большие приятели. Латыпов его и по-русски учит.

Иван Ильич посмотрел на подходившего к ним Крутуху, который неслышно ступая мягкими ичигами, нес сверток под мышкой.

— Покушайте, товарищ комэск, — предложил тот, опускаясь на камень и развертывая большой кусок вареной баранины.

— А ты уж позаботился, — сказал, улыбаясь, Ладыгин.

— А как же! Когда вы сами о себе не заботитесь.

— Ну-ну, спасибо… Ильвачев, давай закусим немного…

После малого привала всадники вновь потянулись по козьим тропинкам.

Впереди, где вместе с головным дозором ехал проводник, послышались крики. Ладыгин, подняв голову, увидел висящий над отвесной бездной карниз. На кольях, вбитых в расщелины скал, покоился обветшалый деревянный настил.

Колонна медленно двинулась по воздушной дороге. Временами колья потрескивали. Из-под копыт лошадей падали в пропасть куски сгнившего дерева, шурша сыпался щебень.