Золотой петух. Безумец - Раффи Страница 32

— Подожди, Симон Егорыч, — удержала его госпожа Мариам, — не откажи, выпей хоть стакан водки.

— Прикажи принести, благословенная, смочу горло, у меня во рту пересохло.

— Рипсиме, — обратилась госпожа Мариам к дочери, — подай Симону Егорычу водки.

Рипсиме повиновалась. Старый полицейский пьянчуга осушил стакан водки и, попрощавшись, ушел.

На дворе было темно, как говорится, хоть глаз выколи, но едва Симон Егорыч вышел, к нему тотчас подошли какие-то люди. Видимо, они его поджидали. Завязался таинственный разговор:

— Если полиция обратит внимание — мы пропали…

— На нас могут донести…

— Было бы лучше, если бы заднюю дверь в лавку тоже опечатали…

— Теперь это уже не важно… все сделано…

— Идите и не беспокойтесь ни о чем, — сказал Симон Егорыч своим сообщникам, — я все уладил…

Успокоившись, злоумышленники исчезли в темноте. Это были приказчики покойного Масисяна.

После ухода Симона Егорыча госпожу Мариам пришли проведать две соседки. Одна из них была уже пожилая женщина, другая еще совсем молоденькая, со свежим, привлекательным лицом.

После обычных слов соболезнования пожилая гостья обратилась к госпоже Мариам с вопросом:

— Расскажите, как произошло это несчастье?

Госпожа Мариам уже сотни раз рассказывала историю поразительной кончины аги и была вынуждена вновь утолить любопытство гостей.

— Случилось это глубокой ночью, — начала она свой рассказ. — Гаяне и Рипсиме уже спали, в комнате агаи было темно, — видимо, и он спал. Только мне не спалось в эту ночь, меня томило какое-то беспокойство. Петухи давно уже пропели, а я все еще сидела у лампы и штопала носки. Вдруг из комнаты мужа послышался какой-то глухой звук и повторился несколько раз. Сердце у меня так и упало. Вбежала я к нему в комнату, вижу — бедняга лежит не там, где спал, а на полу. Увидав меня, он приподнялся и сел. Глянула я на него, и мне стало страшно: лицо бледное, перекошенное, воспаленные, горящие глаза.

— Мой дом разорен, — сказал он жалобно и принялся бить себя по голове и рвать на себе волосы.

— Что случилось? — спросила я, схватив его за руки и стараясь успокоить.

В первую минуту я подумала, что он сошел с ума: так он странно вел себя и говорил. Но вскоре он успокоился и лишь повторял: «Мой дом разорен… мы погибли…» — и, закрыв руками лицо, заплакал.

— В чем дело, что случилось? — снова спросила я.

— Беда стряслась, погиб «золотой петух», — сказал он грустно.

— Как погиб? — воскликнула я.

— Погиб… на моих глазах.

Я снова решила, что он рехнулся, потому что в последние годы ему это часто мерещилось.

Я постаралась его успокоить и попросила, чтобы он рассказал мне подробнее, что ему привиделось.

Он сказал, что видел золотого петуха с золотой курочкой и цыплятами. Они гуляли по саду, курочка и цыплята весело клохтали, вдруг налетели коршуны. Золотой петух и курочка долго сражались с коршунами, чтобы спасти цыплят от их когтей, но те растерзали петуха и курочку в клочья и, подхватив цыплят, умчались ввысь.

— Тебе все это приснилось, — старалась я успокоить мужа.

— Нет… нет… это был не сон, я видел своими глазами… у меня даже осталось в руке золотое перо… посмотри, посмотри, оно все в крови… еще не успело обсохнуть.

Он протянул руку, чтоб показать мне золотое перо, но в руке у него ничего не было. Тут он опять впал в беспокойство, страшно разволновался, потом мало-помалу успокоился. Вдруг как задрожит всем телом, лицо у него перекосилось, вскрикнул последний раз: «Мой дом разорен», — и испустил дух…

Рассказ госпожи Мариам взволновал всех: Рипсиме и Гаяне не могли сдержать слез; глядя на них, заплакали и гостьи.

— Что это за «золотой петух»? — спросила одна из них.

— Он приносит счастье нашему дому, мы ему обязаны нашим богатством, — ответила госпожа Мариам, которая была суеверна не меньше, чем ее покойный муж. В семье Масисяна все, кроме Стефана, свято верили в «золотого петуха».

— Это верно, — подхватила пожилая гостья, — счастье каждого дома бывает связано с какой-нибудь таинственной силой. Когда оно покидает дом, то уносит с собой его счастье. Я знала в нашем городе одного человека. Рассказывали, что у него в доме жила змея. Каждый вечер она оставляла перед своим гнездом чесночную шелуху; домочадцы собирали ее, прятали, а к утру шелуха превращалась в золотые монеты. Однажды кто-то из домочадцев обрубил хвост маленькому змеенышу. Змея разгневалась и навсегда покинула этот дом. Лишившись золота, семья скоро обнищала.

Госпожа Мариам и гостьи долго говорили о всяких счастливых и несчастливых приметах, и время шло незаметно. Затем они снова вернулись к обстоятельствам загадочной смерти хозяина.

— Что же сказал врач, когда он на другой день освидетельствовал тело покойного? — спросила одна из женщин.

— Сказал, что он умер от паралича сердца, — ответила госпожа Мариам.

— Провалиться бы всем докторам, что они понимают в этих делах…

Глава седьмая

Больше пяти лет отсутствовал Микаел и наконец вернулся в дом Масисяна. Все это время он жил в Москве, но ежегодно посещал Нижегородскую ярмарку, несколько раз ездил в Марсель, побывал и в других европейских городах.

Его появление в доме Масисяна вызвало такое же любопытство, как и много лет назад, когда он мальчиком впервые переступил порог этого дома.

Но тогда он был неотесанным и неуклюжим, каждое его слово, каждый жест вызывали смех, а теперь его нельзя было узнать. Воспитанный, образованный, просвещенный, он держался с достоинством и невольно внушал симпатию и уважение.

Многое изменилось и в доме Масисяна за эти пять лет: госпожа Мариам заметно постарела, горе и заботы иссушили ее; Гаяне своим видом напоминала пожилую монахиню, для полноты картины только не хватало черного одеяния и четок; Рипсиме еще больше расцвела и превратилась в стройную, красивую девушку; свойственная ей в детстве строптивость уступила место женственной мягкости. Она была в том счастливом возрасте, когда влюбляются и хотят быть любимыми. В остальном все в доме было по-старому, недоставало только хозяина.

Прошла неделя со дня приезда Микаела. Все это время он редко бывал дома, и домочадцы Масисяна почти не видели его. Целыми днями он занимался делами покойного. Рано утром выходил из дома и возвращался поздно ночью настолько утомленный, а подчас в таком раздраженном состоянии, что избегал разговоров. Микаелу отвели комнату Стефана. Всякий раз, когда он приходил домой, госпожа Мариам заглядывала к нему и нетерпеливо спрашивала:

— Ну что вам удалось сделать?

— Пока еще ничего… — неизменно отвечал он.

Как-то вечером он принялся писать Стефану подробное письмо:

«Дела вашего отца, как я и предполагал,