К. У. Гортнер - Клятва королевы Страница 33

— Я тоже рада вас видеть, — наконец сказала я, остро чувствуя его любопытный взгляд.

Я забыла о том, насколько успела измениться сама. За последние два года, проведенные мной во дворце, Энрике почти меня не видел, а я больше не была той впечатлительной девочкой, которую он помнил. Только теперь я поблагодарила Беатрис за то, что она убедила меня нарядиться в богатые одежды; в глазах Энрике я наверняка сейчас выглядела так, словно намеревалась отобрать у него скипетр и занять трон.

Я успела понять, что толика страха внушает уважение.

Он поковырял землю сапогом, будто наступил на нечто неприятное, и, поджав губы, проговорил:

— Рад, что ты решила послушаться. Я признаю тебя выше всех прочих как мою наследницу и жалую тебе города Авила, Медина-дель-Кампо, Эскалона и… — Он неуверенно замолчал.

— Уэте, Овьедо, Молина, Ольмедо и Оканья, — продолжила я. — А также средства на содержание моего жилища в любом из этих городов, где я сочту нужным, и право отказаться от любого брачного предложения, не совпадающего с моим желанием и не одобренного кортесами, — процитировала я наше соглашение, и Энрике удивленно заморгал, словно сова.

— Да, — пробормотал он. — Конечно. Как скажешь.

— Я хочу лишь того, о чем мы договорились, и не прошу ничего больше.

Его глаз дернулся. Меня охватила тревога; я вдруг услышала, как ветер, что обдувает громадных замшелых быков и шелестит в кронах низкорослых сосен неподалеку, шевелит темные плащи наблюдающих за нами грандов.

Энрике отвел взгляд. Я дала знак Каррильо. Архиепископ подошел к нам с Карденасом, который нес переносной столик с пришпиленным к нему договором, Вильена в тот же миг скользнул вперед, стал рядом с Энрике, словно еще одна маслянистая тень.

— Если наш договор в силе… — прогремел Каррильо, давая понять, что предпочел бы отшвырнуть столик с договором и обнажить меч.

Я взглянула на Энрике, и у меня пересохло в горле. В течение невыносимо долгого мгновения он не шевелился и не издавал ни звука. Затем, к моему облегчению, взял смоченное чернилами перо.

— Нижеследующим объявляю, что королевство наследует донья Изабелла, моя сестра, — нараспев произнес он, — которая в соответствии с данным документом отныне именуется принцессой Астурийской и таким образом получает право на всю собственность, ренту и налоги, причитающиеся обладателю вышеупомянутого титула. Она является единственной законной наследницей и после моей смерти будет объявлена королевой, что подтверждается данным документом и будет провозглашено по всему королевству, а также ратифицировано официальным собранием кортесов.

Склонившись над столиком, он нацарапал поперек страницы свою подпись. Вильена достал печать Кастилии, вдавил ее в красный воск и поставил штамп на документе.

— И я, Изабелла, — сказала я, когда перо передали мне, — ради мира и спокойствия королевства нижеследующим заявляю, что король, мой брат, будет обладать своим титулом в течение всей жизни, в то время как я в настоящее время удовлетворяюсь титулом принцессы Астурийской, единственной наследницы Кастилии.

И тоже подписала документ.

Пока высыхали печати и чернила, мы с Энрике обнялись, а потом каждый из грандов опустился передо мной на колени, клянясь в верности. Я продолжала улыбаться, хотя и понимала, что данным актом Иоанна официально объявлена бастардом, навсегда лишена прав на престолонаследие. Станет ли сильнее ненавидеть меня королева Жуана, узнав об этом? Что подумает маленькая Иоанна обо мне, о тетушке, которой она доверяла, когда повзрослеет и поймет, что именно я совершила, чтобы обеспечить себе надлежащее место?

Я убеждала себя, что поступаю так ради Кастилии, ради нашего мира и безопасности, ради памяти о покойном брате и ради текущей в моих жилах королевской крови, не запятнанной прелюбодеянием.

Когда я вернулась в Авилу вместе с Энрике, чтобы поужинать в монастыре и отпраздновать наше вновь обретенное единство, мне не хотелось думать ни о чем. Но перед моими глазами постоянно вставал образ Альфонсо, который смотрел на меня, стоя над окровавленными телами королевских леопардов.

Я обосновалась в провинциальном городе Оканья в Центральной Кастилии. Городок был небольшой — всего лишь окруженное стенами и покрытое пылью поселение на краю плоскогорья. Из достопримечательностей — рыночная площадь, приходская церковь и разваливающиеся римские руины. Город едва насчитывал две тысячи жителей. Я нуждалась в деньгах, и хотя в Оканье была низкая арендная плата, ее все же необходимо было платить в ожидании решения бюрократов из королевского секретариата о присвоении мне нового статуса. Более того, не будучи столь древней, как Толедо, или столь знаменитой, как Сеговия, Оканья располагалась таким образом, что я могла отправиться в любой город на встречу с кортесами и при этом оставаться достаточно далеко для того, чтобы следить за каждым своим словом. Здесь мне не угрожали постоянно подслушивающие придворные, готовые заигрывать с Вильеной или королем.

Город устроил прекрасный парад в мою честь, выставил лучшую свою статую Девы Марии, в синем бархате и кружевах, чтобы благословить мой новый дом — красивую трехэтажную усадьбу с деревянными балками под потолком и облицованными плиткой комнатами. Галерея выходила в закрытый внутренний дворик с фонтаном, окруженный керамическими горшками с зеленью. Я назначила Чакона главным управляющим; Беатрис — почетной служанкой, присматривающей за моими покоями, а Инес де ла Торре я определила себе во фрейлины. А семнадцатилетний паж Каррильо, зеленоглазый и светловолосый Карденас, стал моим главным секретарем.

Так я обустроилась в своем первом доме в роли принцессы Астурийской.

Беатрис начала регулярно посещать Сеговию, требуя ковров, столовых приборов и прочей обстановки для нашего дома. Я подозревала, что она и Андрес де Кабрера тайно переписываются, и подозрение мое вскоре подтвердилось, когда, вернувшись однажды вечером, она сообщила, что Андрес наконец попросил ее руки.

— И ты сказала… — ответила я, пытаясь скрыть боль, пронзившую меня при мысли о том, что я могу ее потерять.

— Я сказала — пока слишком рано. Может быть, позже, когда ваше высочество будет меньше во мне нуждаться.

— Беатрис, я всегда буду в тебе нуждаться. Если ты любишь этого человека так, как, судя по всему, любит тебя он, перестань искать оправдания и следуй велению своего сердца.

Она посмотрела на меня с нескрываемой тоской. Не думала, что однажды наступит день, когда моя верная подруга будет выглядеть столь несчастной.

— Но нам пришлось бы жить в Сеговии, — сказала она. — Кабрера остается управляющим алькасара и хранителем королевской казны, хотя этот дьявол Вильена не раз пытался сместить его с поста лишь потому, что он полностью предан тебе. Как я могу уехать столь далеко от тебя?

— Полагаю, это будет нелегко для нас обеих, — тихо произнесла я, — но мы справимся.

Я хлопнула ее по руке и, подмигнув, добавила:

— К тому же твоя близость к казне может оказаться весьма полезной. Кто знает, когда мне могут срочно потребоваться деньги?

Беатрис рассмеялась.

— Андрес за нее жизнь отдаст ради тебя! — Она обняла меня, и я не сумела сдержать слезы.

— Возможно, ты следующая, — прошептала она. — Уверена, Фернандо тебя не забыл.

Она пошла писать письмо Кабрере, а я задумчиво отвернулась к окну. Прошло два месяца с тех пор, как Каррильо послал известие о нашем предложении в Арагон, но в ответ мы получили лишь формальное сообщение от короля Хуана, зрение которого восстановилось после опасной операции, о которой писал Фернандо. Несмотря на немалый интерес, проявленный им к предлагаемому союзу, он не выразил определенного мнения. Каррильо заверял меня, что задержка связана с выкупом за невесту. Арагону вечно не хватало средств, а бракосочетание с принцессой Кастилии — дело нешуточное. Мне не понравилась усмешка Каррильо, с которой он об этом говорил. Меня нисколько не волновало, что привезет Фернандо на нашу свадьбу, кроме себя самого, но Каррильо настаивал на соблюдении всех формальностей.

Фернандо также прислал мне письмо — выразил соболезнования в связи со смертью Альфонсо и подробно описал продолжающуюся битву за возвращение пиренейских графств, узурпированных Луи Французским. Но, к моему разочарованию, ни словом не упомянул о свадьбе. Конечно, в том не было ничего удивительного, поскольку переговоры должны были идти через наших назначенных представителей, но все же его умолчание задело меня сильнее, чем я ожидала. Письмо выглядело чересчур натянутым и лишенным обычного его многословия, словно ему не хотелось писать — хотя, как мне казалось, даже строчки на бумаге должны были подпрыгивать от радости, что я наконец затронула тему нашего совместного будущего.