Николай Бахрошин - Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь! Страница 33

Задумавшись, Кутря не услышал чужих шагов. Или их просто не было слышно, подумал потом. Когда он вскинул глаза, увидел прямо перед собой огромного волхва Ратня. Тот всхрапнул рассеченным носом, покосился на спящую Сельгу, неслышно присел рядом с костром на корточки. Глянул на Кутрю блестящими внимательными глазами.

В руках кудесник держал большой полотняный узел. Положил его на землю. Узел глухо, железно звякнул.

– Не спишь, Кутря? – спросил кудесник. Кивнул на спящую девушку, понимающе, как обычный мужик, усмехнулся. – Понятное дело… Ко мне вот тоже сон не приходит. Решил вас найти. Кольчугу принес для Сельги. Хорошая кольчуга, железо крепкое, и плетение знатное. Дорогая работа, давно лежала на капище. А зачем она нам, на капище-то? Вот ей нужна, раз такие дела…

Ратень размотал узел. Выложил перед собой небольшую, на щуплое юношеское тело, кольчужную рубаху чрезвычайно тонкого и многослойного плетения. Кольчуга тускло блестела и лоснилась недавним смазочным жиром. Как бывший воин, Ратень умел сохранять оружие.

Волхв бережно разложил ее на траве, перебирая в пальцах. Красивая кольчуга, ладно и крепко скованная. Мелкие кольца текли по его рукам, как вода. Отдельно кудесник положил остроконечный шлем с защитной бармицей-сеткой, прикрывающей затылок и уши. Дорогие подарки, конечно, дороже трудно найти. Иной бы все отдал за такую броню. Кутря знал, на шумных южных базарах за такие добротные доспехи отсыпают по весу червонным золотом.

– Такие дела, – повторил Ратень. – Пусть берет. Щит ей сами сколотите, чай, не малые.

– Спасибо тебе, кудесник.

– Не на чем. Береги ее. Она – нужная. Олесь сказал, большая от нее будет польза родичам. И Тутя-молчальник подтвердил. А он тоже зря не скажет.

– Молчальник подтвердил? – удивился Кутря.

– Подтвердил, – повторил Ратень. – Не словами, конечно, по-другому. По-разному можно говорить…

– Понятно… Спасибо тебе, волхв, за доспехи, – сказал Кутря. – Я и то боюсь за нее, пошла вот девка с дружиной, а ну как стрела шальная… Чем прикроется? Я твой должник теперь!

– Что ж, слово сказано… – Ратень принял его благодарность. – Может, когда и спрошу должок… Да, о чем еще хотел говорить: где думаешь брать земляную кровь и серный камень, воин?

– Земляную кровь возьмем за Олень-горой, там видел недавно, как раз где болото начинается. Там много крови сочится, большая, видать, была рана у Сырой Матери, – ответил Кутря. – А вонючий камень… Не знаю пока, надо мужиков поспрошать. Найдем, думаю.

– Идите за Черный лес, – посоветовал кудесник. – Оттуда прямо на закат держи. Увидишь синие скалы, там есть выход серного камня, много его.

– В Черном лесу Ети живут. Как же через них пройти? – задумался Кутря. – Да и у синих скал охотничьи угодья оличей начинаются. Пустят ли?

– Пройдете… Не пойму, однако, что вы, родичи, их так боитесь? Я про Ети говорю, конечно, не подумай, что обижаю оличами. Мохнатые люди сами по себе никого не трогают, если их не заденешь. Они – равнодушные, усталые духом. Давно живут, еще на древних дощах про них писано, я читал. Тут главное дело в глаза ему не смотреть, в глазах у них сила, конечно, осталась.

– Да, не трогали. А если тронут? – живо возразил Кутря. – Вон они какие огромные! Мужик Ети мою голову в кулаке спрячет и сам забудет, где лежит.

– Пройдете, – опять повторил Ратень. – Сельгу слушай, она проведет.

Он подкинул в затухающий костерок пару веток, и огонь опять оживился. В его отблесках крупное скуластое лицо волхва с сильным подбородком и гладким высоким лбом над широко расставленными глазами показалось Кутре по-мужски красивым и совсем молодым. Ну и что – нос разрублен, у иного и не разрублен, а все одно торчит, как кривой сучок… А сколько ему лет-то на самом деле? Ненамного ведь старше… А волхв! Охраняет родичей и все вокруг от набегов черной нечисти из Нави и подземного мира, имеет такую силу…

Кутря задумчиво почесал затылок. Удивительно все-таки. Он-то давно знал, что Сельга – особенная, но откуда об этом знают все остальные? Даже волхвы, которые испокон веков оружием брезгуют, кольчугу и шлем ей подарили… Чудеса!

Сельга словно услышала, как ее поминали. Проснулась, позевывая в кулачок, выбралась из-под шкуры. Голая, не накидывая рубаху, тоже подсела к костерку, поеживаясь от прохлады. Улыбнулась Кутре, кивнула кудеснику, погрела над мелким пламенем маленькие ладошки. Тот, даром что чародей отрешенный, цепким мужским взглядом рассмотрел ее гладкое, розовое после сна тело. Одобрительно захрюкал носом, покрутил косматой головой. Кутря вместе с ним засмотрелся на ее обнаженную красоту. Обрадовался ей, как ребенок резной деревянной чурочке. А Сельга, рассмотрев подарки, заиграла с ними, словно с новыми украшениям. Тут же принялась прикидывать красивую кольчугу прямо на голое тело, не боясь поцарапать кожу. Ну точно дева-воительница…

Мужики из дружины тоже просыпались. Было слышно, как в отдалении забубнил глуховатый голосок Яти. Потом его накрыл пронзительный говор бабы Шешни, как набегающая вода накрывает прибрежный песок. Из-за чего свара, было непонятно, слова поодиночке не долетали издалека, только крикливые голоса слышались. Но понятно, где Шешня, там и хай до небес, как дым столбом.

– Ох и надоела же мне эта баба! Как заноза на заднем месте, забодай ее муха! – сказал вдруг Ратень. – Хоть бы вы ее с собой забрали, что ли…

– Куда я ее заберу, на рать же идем! – тут же возразил Кутря.

Ратень согласно кивнул, но по глазам было видно, что он готов спровадить вздорную бабу хоть в самую сечу…

Начинался день, начинались заботы.

За излучиной реки, в редколесье, откуда с высоты холма можно было далеко заглянуть в глубь Яви, широко раскинувшейся синими лесами, серыми камнями и голубыми водами, Кутря, Сельга и остальные набрели на стан родичей. Хорошее место выбрали родичи, с высоты надежно просматривались все водные и пешие подступы.

Дозорный, малый Весеня, заметил их первый. Окликнул, указал дорогу. Тут же успел похвастаться свежей раной поперек плеча и своей отважной рубкой в бою со свеями. Похвастался, что рубился сразу с тремя, а то четырьмя воинами. Правда, одолел или нет, скромно умалчивал. Кутря, слушая его хвастливую сказку, сразу почувствовал, заливает паря, трещит без толку, как сорока на ветке.

– Послушать тебя – точно бы победили свеев, найдись еще хоть один такой удалец, – проворчал Ятя, всегда раздражающийся от чужой лихости.

От таких слов старшего Весеня смешался и умолк. Покраснел густо, как брошенный в кипяток рак. Смешной он, конечно. Совсем еще малый, птенячий пух на щеках не оформился в мужскую бороду улыбнулся про себя Кутря.

Раненых было много, это он сразу заметил. Тут и там мелькали окровавленные тряпицы. Значит, лютая была сеча, многих попятнали свеи. Несколько мужиков казались совсем плохими, стонали в отдалении под навесом из веток, собранным на скорую руку. Даже издалека было видно, как вьются под навесом крупные мухи. Сельга сразу направилась туда. Старая Мотря не зря передавала ей сызмальства искусство целительства, больше Сельги в ранах и хворях никто из родичей не понимал, это все признавали.

Кутря и остальные смешались с ратными мужиками, толпящимися на ровной поляне, выбранной под толковище. На них почти не обратили внимания, не до них было. Родичи занимались любимым делом – лаялись друг на друга до хрипоты, выясняя, кто кого дурнее.

Громкий гомон был слышен еще на подходе. Мужики спорили между собой истово и, видимо, уже долго. Только что не цепляли друг друга за бороды и волосья, но и за тем, понятно было, дело не заржавеет. Хорошо хоть за оружие не хватались. Впрочем, уже намахались мечами, свежие раны не затянулись еще…

Кутря, прислушавшись, постепенно разобрался, в чем причина лая.

С утра дозорные Опеня и Весеня поймали в лесу полонянку-косинку. Привели в становище, где старейшины допросили ее перед всеми. Та рассказала, что́ велел передать поличам железный конунг.

Полонянку выслушали. Для начала хотели прирезать ее. Но потом заспорили, забыли о ней. Без того было о чем поломать голову.

Пойти по домам? Или не пойти?

А если обманут свеи? А если нет?

Конечно, кровь легла между поличами и свеями. Как им верить? Но и родичей, посеченных на ратином поле, тоже пора провожать огнем, пока еще не запахли, пока зверье не растащило тела. Если свеи не разрешат, их не забрать, понимали все. А не забрать, не проводить огнем в небо, Кощей утащит к себе под землю, будут маяться… Вдруг все-таки не обманут пришлые? Вспотеешь, соображавши…

Те, кто побойчей да позлей, уверяли – как раз обманут. Кровь легла. Больше сотни мужиков посекли у крепости железные свеи, виданное ли дело? Небось, когда с оличами, или витичами, или косинами воевали, сроду не клали столько народу. А эти словно косами прошлись по родичам, осиротили детей, оставили без призора долговолосых баб. И все простить, получается? А сами свеи простят ли поличам своих павших? Нет-нет, теперь только высунься, начнут и остальных рубить… Они лютые. А что косинку прислали, так это как раз ради хитрости! Вот как раз для таких, которые каждому губошлепу верят!