Александр Лоза - Не изменяя присяге Страница 33

Прервем столь гладкие, без подробностей, воспоминания матроса П. Малькова с крейсера «Диана» — видимо, за прошедшие годы подробности стерлись у него в памяти, и предоставим слово еще одному очевидцу: «В тот же вечер начала вести себя крайне вызывающе команда на крейсере “Диана”. Старший офицер капитан 2-го ранга Б. Н. Рыбкин и штурман были арестованы. К вечеру они узнали, что их якобы решено отвести на гауптвахту и потом судить. С караулом в три или четыре человека их вывели на лед и повели по направлению к городу. Конвой по отношению к ним вел себя очень грубо. Когда их группа уже была на порядочном расстоянии от корабля, они увидели, что им навстречу идут несколько человек в матросской форме и зимних шапках без ленточек, вооруженные винтовками. Поравнявшись с арестованными офицерами, они прогнали конвой, а сами в упор дали несколько залпов по несчастным офицерам. Те сейчас же упали, обливаясь кровью, так как в них попало сразу по нескольку пуль. Штурман хотя и был ранен, но не сразу потерял сознание. Он видел, как убийцы подошли к капитану 2-го ранга Рыбкину. Тот лежал без движения, но еще хрипел; тогда они стали его добивать прикладами и еще несколько раз в него выстрелили. Только убедившись окончательно, что он мертв, подошли к штурману. Тот притворился мертвым, и они, несколько раз ударив его прикладами, ушли». Матрос П. Мальков не мог знать, что расстрелянный штурман с крейсера «Диана» выжил. Этой же ночью его случайно обнаружил финский мальчик, оттащил в сторону от протоптанной дороги, побежал за извозчиком и на санях привез в частную лечебницу в Гельсингфорс. Через месяц, несмотря на три сквозных пулевых ранения, штурман поправился и смог уехать из Финляндии за границу. Его воспоминания и записал капитан 2-го ранга Г. К. Граф и впоследствии издал их. Как видим, никакого суда и следствия над офицерами не было. Люди-звери в матросской форме просто убили офицеров, и все. Но вернемся к воспоминаниям матроса с крейсера «Диана» П. Малькова. Далее он пишет: «Лютой ненавистью ненавидели матросы своего командующего флотом адмирала Непенина, прославившегося своей жестокостью и бесчеловечным отношением с матросами».

Когда же успел прославиться своей жестокостью и бесчеловечным отношением к матросам адмирал А. И. Непенин, если командующим флотом он был назначен всего за пять месяцев до февральских событий, в сентябре 1916 года?! Тысячи матросов его просто в глаза не видели, чтобы ненавидеть лютой ненавистью. Они просто не успели. А. И. Непенин — тот самый адмирал, который распорядился организовывать катки, матросские лыжные и хоккейные команды, открывать на кораблях библиотеки и кинозалы для нижних чинов. Питание матросов при нем было куда лучше, чем в армии или у мастеровых Петрограда. Лукавит матрос с «Дианы» П. Мальков насчет лютой ненависти матросов, лукавит — для оправдания убийства. Далее он пишет: «Когда утром 4 марта Непенин отправился в сопровождении своего флаг-офицера лейтенанта Бенклевского в город, на берегу их встретила толпа матросов и портовых рабочих. Из толпы загремел выстрел, и ненавистный адмирал рухнул на лед». Бывший матрос Балтийского флота, не стесняясь, а может быть, до конца не понимая или делая вид, что не понимает, признается в своей книге, что без суда и следствия, по прихоти команд, в Гельсингфорсе во время войны с Германией в собственной главной базе флота в 1917 году расстреливались русские офицеры и адмиралы.

В официальном документе — Флагманском историческом журнале Минной дивизии Балтийского моря, хранящемся в РГАВМФ, за 4 марта 1917 года сделана следующая запись:

«Гельсингфорс 4 марта, суббота. 13 час. 40 мин. Убит Комфлота, вице-адмирал Андриан Иванович Непенин. Лейтенант Римский-Корсаков».

(РГАВМФ. Ф. 481. Оп. 1. Д. 77)

Балтийский флот за два дня кровавой бойни 3–4 апреля 1917 года потерял офицеров и адмиралов больше, чем во всех морских сражениях Великой войны. В кровавой вакханалии этих дней мичману Садовинскому повезло. Он уцелел. «Бог миловал», — думал он, целуя образок, подаренный ему Ириной.

В эти дни офицеров в Гельсингфорсе избивали сотнями. На мичмана Садовинского напали на окраине недалеко от завода. Темнело. Заводской сторож открыл ему калитку, мичман вышел из проходной завода, свернул на узкую боковой улочку и пошел по ней. Набросились подло, толпой. Крепкий, с юности занимающийся боксом, за все годы службы ни разу не поднявший руку на матроса, Бруно дал сильнейший отпор, но нападающих было много. Тяжелая матросская бляха, с изображением двуглавого орла и двух скрещенных якорей, просвистела у него над ухом, и мичман понял: удар в висок, и с ним будет все кончено. Случилось то, что крайне редко бывало в предыдущей жизни Садовинского. Глаза его стали белые от бешенства, ненависти и злобы. Что-то невидимое толкнуло его в спину, подняло с колен, оторвало от растоптанного грязного снега, вызвав прилив сил, вложенных в бешеный удар, сваливший с ног самого здоровенного из нападавших клешников. Увидев, а скорее почувствовав бешенство мичмана, кто-то из матросиков завизжал:

— Да черт с ним, с сумашедшим! Позже добьем! Мало мы их побили вчерась!

И матросы разбежались.

Возвращаться в завод на корабль мичман не стал. Стерев кровь с лица и с костяшек пальцев снегом, засунув кровоточившие руки в карманы шинели, Бруно побрел к Ирине, огибая скопления мастеровых, матросов, каких-то личностей, сбивавшихся в кучи и толпы на улицах Гельсингфорса.

— Что с тобой? — воскликнула Ирина, увидев разбитые в кровь лицо и руки Бруно, как только он переступил порог квартиры. — Идем, я промою и перевяжу, — заволновалась она. Бруно не стал сопротивляться.

Бунтовали матросы не только на кораблях, но и в береговых крепостях.

5 марта 1917 года взбунтовавшиеся матросы расстреляли коменданта Свеаборгской крепости генерал-лейтенанта по Адмиралтейству Вениамина Николаевича Протопопова. Как пишет очевидец:

«5 марта, на территории военного порта в Свеаборге был убит командир порта генерал-лейтенант флота В. Н. Протопопов — и тоже выстрелом в спину. А заодно — и оказавшийся рядом поручик корпуса корабельных инженеров Л. Г. Кириллов».

Отец Ирины, офицер-артиллерист, служивший в Свеаборге, пропал без вести во время разгула распоясавшейся черни и матросов в Свеаборгской крепости. Скорее всего, он погиб, а тело его восставшие матросы сбросили под лед.

От этого известия Ирина была в шоке. Мать ее находилась в Петрограде и еще не знала о случившемся.

— Это убьет ее, — твердила Ирина. — Это убьет ее!

В тяжком горе и трауре Ирина покинула Гельсингфорс и уехала к матери в Петроград.

Видя, зная, что творилось и творится в Гельсингфорсе, в Свеаборге в эти «революционные дни»: кровавая бойня, предательство, подлость, мичман Бруно Садовинской тяжело, всем сердцем, переживал случившееся.

Откуда в матросах эта жажда не только физического, но и морального унижения офицеров?

Откуда в них эта разнузданность, садистская изобретательность не только в телесных, но в нравственных пытках, которым они подвергали арестованных офицеров?

Он чувствовал: матросы ходили как в угаре, большинство из них совершенно не понимало смысла происходящего.

— Вся психология матросов в этой революционной вакханалии, — пытался рассуждать мичман Садовинский, — была какой-то варварской, ничего, кроме стремления разрушить, ничего, кроме стремления удовлетворить свои животные инстинкты.

В душе Бруно кипели и бушевали страсти, проходящие все ступени бешенства, негодования, чувства мести и звериной тоски. Хотелось выть! Выть от собственного бессилия, от осознания того, что всему свершившемуся нет оправдания.

Служить на флоте он будет, но никогда, никогда он не подаст руки матросу, понимал Бруно.

Все! Между ними легла смертельная, обагренная кровью погибших офицеров, его боевых товарищей, пропасть.

И еще он думал, а вернее, пророчески чувствовал: революция заслонила от него будущее, и его, и Ирины. Надвигается тьма!

Была ли в действительности эта любовь, так внезапно нахлынувшая на двух молодых людей, далекой весной 1916 года? Любовь, сопровождавшаяся грохотом корабельных орудий, воем германских авиабомб и молчаливым холодом напичканных минами балтийских глубин.

Любовь под липами прекрасной Эспланады. Хочется верить — да, была!

Эти двое людей никогда больше не встретятся. Как сложилась судьба Ирины, неизвестно.

А кавалер ордена Святой Анны 4-й степени «За храбрость», лейтенант Бруно-Станислав Адольфович Садовинский будет расстрелян в 1920 году «альбатросами революции».

Но они ничего не знают о своей будущей судьбе. Для них жизнь продолжается.

В Российском государственном архиве Военно-морского флота в Санкт-Петербурге сохранился документ: «Список офицеров и чиновников, выбывших в связи с переворотом».