Владислав Бахревский - Разбойник Кудеяр Страница 33

И сказала ему Анюта на прощанье:

— И ты меня послушай. О всех ты помнишь — о себе не забудь. Жду я тебя.

Великий четверг начинался строго и благолепно. Монахи молились истово.

А Нифон, отстояв заутреню, и в четверг читал. Один сундук кончил, принялся за второй. Так бы и шло чтение, но вдруг Паисий вызвал к себе грека.

Спросил прямо, без словесных фокусов:

— Где ты был вчера ночью? Твоя келья была пуста, ряса лежала на полу, решетка на окне выпилена.

Нифон не увиливал от ответа. Лицо его стало надменным и непочтительным.

— Читай! — выхватил из-за пазухи тайную грамоту Никона.

Паисий грамотку прочитал и уже другими глазами посмотрел на грека: ученый, ученый, а хитер.

— Сколько лет я игуменом, таких вопросов еще не бывало…

— Никон собирает силы для великого дела. Православные церкви должны быть под одной митрой, под митрой Москвы. Великий замысел достоин Русского государства и государыни Москвы. Нужны деньги! Великие замыслы требуют великих денег.

— Пошли, я покажу тебе скудную казну.

Скрежетали ключи в замках, скрипели двери, гулькали шаги через пустые подвалы.

Казна и впрямь оказалась небогата. Нифон Саккас опечалился.

— Патриарх весьма рассчитывал на твой монастырь!

Паисий развел руками.

— Что же делать? Мы отдадим ради церкви нашей последний алтын. Пусть патриарх знает: мы с ним заодно, — вздохнул. — На Рязанщине люди безденежные.

Усмехнулся Нифон Саккас, и Паисий запомнил усмешку.

Ночью игумен был в тайнике. Увидал на пыльном полу следы двух людей. Велел позвать в келью свою Федьку Юрьева.

Утром Федька Юрьев и Нифон Саккас встретились, как обычно, в книгохранилище.

— Несчастье у нас, — сказал Федька, листая книгу. — Был при монастыре убогий, любил на колокольню лазить к звонарю. Да вот сорвался сегодня.

— Господи! — вырвалось у Нифона. — Кто же этот несчастный?

— Руки Кренделями, — сказал Федька и нагло посмотрел в лицо ученого монаха.

Ни тени, ни полтени; а у Федьки лицо сморщилось, как печеное яблоко, — улыбнулся.

Обедал Нифон Саккос с Паисием. Разговор все время рвался, как ветхая сеть. Опасность носилась в весеннем воздухе.

Отстояв вечерню, Нифон простился с монахами, пошел к себе в келью. Шел, по сторонам поглядывал — никого. С облегчением отворил дверь кельи, запер, и тут его ударили под лопатку.

Лязгнула сталь о сталь. Сломался кинжал!

Кудеяр ударил кулаком наугад, но попал точно. Чье-то тело мягко сползло по стене на пол.

Кудеяр зажег свечу. На полу сидел Федька, рядом валялся сломанный кинжал.

— Не знал я, что ты кольчужку носишь, драгоман, — сказал Федька, отирая руками разбитое лицо.

— И я не знал, что помощник мой затеял убийство. Не привести ли мне сюда отца Паисия?

— Не надо. Он накажет меня за плохой удар.

Кудеяр подошел к иконам, закрывавшим стену, поднял руку для крестного знамения и вдруг быстро выхватил из-за образа Параскевы Пятницы саблю. Ту саблю, которую принес из тайника.

— Молись! Да живо!

— Погоди! Я знаю, где ты был с Руки Кренделями. Я его пытал перед смертью.

— Тем скорее надо убить тебя.

— Ты один не уйдешь отсюда. Я помогу тебе, но ты должен показать мне тайник… Мне надоело быть верным слугой. Служишь кровью, платят угрозами… Я возьму самую малость и уйду. Сгину!

Кудеяр спрятал саблю под рясу.

Они вышли из келии. И сразу от стены отделилась тень.

— Здесь храм Господа нашего! — сказал Федька, и тень исчезла.

Вышли во двор. Прячась у стен, прокрались к книгохранилищу. Федька открыл его.

— Почему у тебя такая власть в монастыре?

— Я — руки Паисия.

— Почему же ты не знаешь секретов тайника?

— Но я только руки!

Кудеяр указал на стол.

— Поверни крышку направо.

Федька посмотрел недоверчиво, но приказ выполнил. Тайник открылся.

— Пошли! — пригласил Кудеяр жестом руки, как радушный хозяин. — Здесь в сундуках не золото. Здесь книги, за которые патриарх Никон преследует врагов своих.

Наклонился над сундуком, а в следующий миг ему пришлось прыгнуть через голову. Клинок со свистом чиркнул по спине, рассекая рясу и отскочив от кольчуги.

Кудеяр выхватил свою саблю из-под рясы.

— Ты за старое?

Федька сделал выпад, пытаясь достать Кудеяра саблей.

— Предателей надо бить, как мышей! — Кудеяр прыгнул на сундук, сабли скрестились.

Федька сражался молча, ловко и яростно. Но Кудеяр был сильнее, Они обменивались ударами, звону — на весь тайник. И вдруг Кудеяр сделал неудачный выпад и открылся. Федька, забыв про кольчугу противника, хлестко, будто бичом, стеганул Кудеяра по груди. Сабля отскочила, и в тот же миг Кудеяр рубанул. Федька закрылся плечом. И плечо было разрублено.

— Почему ты хотел меня убить?

— Я не люблю делиться добычей.

— Но я не показал тебе тайника с деньгами и драгоценностями!

— Но я не знал, что есть еще один тайник!

— Я тебе его покажу.

И Кудеяр поднял саблю. Федька все еще защищался. Кудеяр загнал его в угол, к большому сундуку и нанес удар по голове. Федька упал.

— Каюсь, что был врагом твоим, — прошептал он, умирая, — прости мне грехи мои и мое коварство. Я был слуга!..

И Кудеяру стало жалко умирающего. Он склонился над ним, а Федька вдруг поднял саблю, но не удержал ее.

— И в смерти лгал!

Пора было подумать о себе. Но что это? По лестнице книгохранилища топот сапог. Скрыться в следующий тайник? Поздно. И тут только Кудеяр увидел, что потолок тайника обтянут сетью. Зачем? Некогда гадать — в тайник ворвалось десять вооруженных людей. Это были не монахи. Кудеяр прижался спиной к стене, поднял саблю.

В тайник вошел Паисий.

— Не надо крови, — сказал он, — сдавайся!

— Я умру в бою.

— Мне жаль тебя.

Паисий дернул за кольцо в стене, и рыбацкая сеть упала на Кудеяра.

Так вот она для чего!

Кудеяр сидел на цепи. Утомленный боем, он заснул, но его не оставили в покое. Пришел Паисий с незнакомцем.

— Кто ты? — спросил незнакомец Кудеяра. — Ты выдаешь себя за Нифона Саккаса, но я сам давал ученому монаху подорожную грамоту.

Кудеяр молчал. Незнакомец замахнулся плетью, но Паисий удержал его.

— Не чини расправу на моих глазах. И не делай мучеником самозванца в дни, когда терновый венец принял Иисус Христос.

Часть 11

Петр-сеятель

Глава 1

Торжественно и тревожно было в Можарах в ночь с субботы на воскресенье. Мытарства сроднили можарцев, и теперь, придя в церковь, мужики все перемигивались да переглядывались. Анютина весть о набеге Шишки не испугала Петра-сеятеля. Обошел он все дворы, поговорил с мужиками, и решили мужики не поддаваться разбойнику. Топоры да косы наточили, поклялись друг другу до смерти стоять.

Пришел в церковь и Вася Дубовая Голова. Службу стоял в задних рядах. Тут и услыхал плач. Плакала горемычная Федора, вдова убитого Шишкой мужика Никиты.

Спросил Вася Анюту:

— Что она плачет?

— Как же ей не плакать? Полна хата детей малых, а еды небось никакой. У всех праздник, а Федоре разговеться нечем.

— Где изба ее?

— Возле колодца, вестимо! — удивилась Васиным вопросам Анюта. — Я уже говорила про нее Петру, обещал просить мир, чтоб хлебом поле ее засеяли.

Говорила Анюта шепотом, глядя перед собой, а покосилась на Васю — Васи-то и нет.

Емельян в этом году разговлялся как барин. Жег свечи — у других-то лучина. Пирогов разных испекли две дюжины. Выставили жареных индеек, соленья, настойки, потроха, студень. И конечно, крашеные яйца, пасху и такой кулич — десяти дворам не съесть.

Жена Емельяна сказала молитву. И все пошли целоваться друг с другом. За столом были девицы, теперь уже невесты, хозяин с хозяйкой, главные мастера гончарного дела.

Обиды были прощены. Верилось — начинается жизнь заново: без злого сердца, без обмана, без рукоприкладства.

Поцеловались, сели за стол, съели по кусочку освященного кулича. И тут дверь в горницу отворилась и вошел Вася Дубовая Голова.

— Христос воскресе! — сказал он сидящим.

— Воистину воскрес! — ответил Емельян, вглядываясь в лицо незваного гостя. — Чего тебе, Петра-сеятеля работник?

— А вот его! — и Вася указал на стол.

Емельян мигнул мастерам, но Вася подошел к столу, огромному, дубовому, и поднял его. Поднял и поставил.

— Ох! — сказала Емельянова жена, и наступила та самая тишина, которую называют гробовой.

— Мне нужна еда и свечи! — пояснил Вася. — А больше ничего.

— Принесите свечей! — попросила хозяйка.

А Вася уже связывал узлом скатерть со всем, что стояло на ней, Завалил узел за спину и сказал на прощанье: