Евгений Салиас - Атаман Устя Страница 33

— Что-жь ты надумалъ? вымолвила Устя, удивляясь, такъ какъ лицо Орлика вдругъ просвѣтлѣло.

— Надо хитрить, Устя; силой мы столько оружейныхъ солдатъ не одолѣемъ съ нашей татарвой. Надо инако взяться, обманомъ.

— Кого же ты обманешь? Какъ? Господь съ тобой, болтаешь зря.

— Ну, вотъ — увидимъ, дай подумать, ввечеру разскажу, а теперь пойду сидѣть да раздумывать, можетъ, и высижу какое колѣно.

Орликъ ушелъ, а Устя задумчиво понурилась.

— Неужели конецъ этой жизни на Волгѣ? думалось, ей. Быть убиту? Да, лучше быть у биту, конечно, чѣмъ итти въ острогъ, подъ кнутъ и на каторгу, а то еще и ноздри вырвутъ и клейма поставятъ.

И Устя вздрогнулъ отъ этой мысли. Всякій разъ, какъ возможность подобной казни надъ ней приходила ей на умъ, она начинала волноваться и просто трусить.

— Лучше два раза сподрядъ помереть, лучше утонуть! лучше бытъ застрѣленной…

Не успѣлъ еще Орликъ дойти до своей хаты, какъ завидѣлъ ѣдущаго шибкой рысью Ваньку Чернаго; онъ бросился къ знахарю на встрѣчу.

Черный соскочилъ съ лошади и тоже кинулся къ эсаулу. Онъ былъ встревоженъ, но въ глазахъ проглядывала изрѣдка радость.

— Пропали! было его первое слово, пропали, эсаулъ, продалъ насъ Петрынь, жди посылки команды.

— Она уже идетъ, ужь за полета верстъ отсюда! разсмѣялся Орликъ.

Они объяснились. Черный привезъ теперь уже запоздалую вѣсть отъ Хлуда, что Петрынь въ Саратовѣ выдалъ всѣхъ въ намѣстническомъ правленіи, все разсказалъ и взялся помогать, какъ укажутъ.

— Зачѣмъ же онъ здѣсь, поганецъ? спросилъ Орликъ.

— Вотъ этого и я не разберу, эсаулъ; ему бы съ ними быть, на насъ ихъ вести.

— То-то, съ ними; стало быть, у него, подлаго, еще худшій умыселъ есть какой.

— Вотъ ужь и ума не приложу! сказалъ Орликъ. Укажу Ефремычу поглядывать за складомъ, гдѣ порохъ; чего добраго, надумалъ насъ безъ зарядовъ оставить.

Однако, пославъ Чернаго къ атаману, Орликъ пошелъ къ себѣ ухмыляясь.

— Небось, склада не подпалишь; трусъ какихъ мало; а коли ты въ городѣ все подстроилъ, то и хорошо, бормоталъ онъ. Лучше, чѣмъ если бы само начальство поднялось на насъ. Теперь все дѣло — какъ намъ съ тебя кожу содрать. Надо подумать, коли удача — будемъ цѣлы… авось.

Уже подходя къ хатѣ, эсаулъ остановился и поглядѣлъ на нее.

— А отсюда все-таки выбраться придется; Устину Яру конецъ, хоть двѣ команды разобьемъ, а все-таки уходи на другое мѣсто; обозлятся воеводы всѣ и не оставятъ въ покоѣ, покуда не уберемся съ насиженнаго мѣста въ другое. Что жь? можетъ, мнѣ оно на руку, можетъ, Устя и броситъ совсѣмъ атаманство. Какъ располыхнутъ Тарасову шайку, Устя не соберетъ другой, стало быть, волей-неволей пойдетъ за мной за Кубань или хоть въ Грузію… Да это дѣло впереди, а теперь вотъ надо изъ бѣды вылѣзать и какое-нибудь колѣно надумать.

Орликъ, уже давно полюбивъ Устю, только и мечталъ о томъ, когда дѣвушка полюбитъ его и скажетъ ему это; она и теперь любитъ его, да не такъ, какъ ему надо было.

— Вѣдь вотъ сама говоритъ, что за стараго Тараса пошла бы! часто соображалъ Орликъ; стало быть можетъ она не юродствовать, можетъ какъ и всякая дѣвица полюбить… Да, можетъ… только не тебя вотъ! грустно прибавлялъ себѣ полудворянинъ Егоръ Соколовскій.

Эсаулъ всегда думалъ однако, что раньше или позже поселокъ разбойный разоритъ начальство; тогда его мечты могли бы сбыться: Устя лишится атаманства, шайка разбѣжится, а новую собрать не такъ-то легко. Если бы не шайка Тараса, которая досталась дѣвушкѣ-казачкѣ какъ бы по наслѣдству — она, можетъ быть, и во вѣкъ не попала бы въ атаманы.

Теперь Орликъ могъ бы радоваться вѣстямъ о командѣ. Но онъ боялся разгрома поселка по другой причинѣ; какъ еще поступитъ Устя? чтобъ хуже не вышло.

Во всякомъ случаѣ, Орликъ рѣшилъ теперь дѣйствовать и стараться вылѣзать изъ бѣды, перехитрить и Петрыня, и команду; а тамъ, что Богъ дастъ; пускай Устя увидитъ, что онъ дѣлалъ все, что могъ, ради нея, а не радовался разгрому ея поселка, сидя сложа руки.

V

Черный былъ, конечно, смущенъ вѣстью, что везъ отъ Хлуда; но за то у него была и новая радость. Притонодержатель терялъ всѣ свои доходы при разгромѣ гнѣзда разбойниковъ и уходѣ ихъ на другое мѣсто, болѣе отдаленное отъ Камышина. Единственное средство сохранить сношенія съ шайкой Усти — была женитьба Чернаго на его дочери. И Хлудъ теперь обнадежилъ Чернаго… Знахарь былъ въ восторгѣ. Если и одолѣетъ ихъ команда, то ему все-таки прибыль и счастье.

Устя, уже при извѣстіи изъ скита о командѣ увѣрившаяся вполнѣ въ предательствѣ, все таки была теперь озлоблена вѣстями Чернаго.

— Какъ Хлудъ узналъ обо всемъ? спросила она.

— Какъ ему, атаманъ, не узнать; онъ хлопоталъ уже давно. Когда я былъ у него въ послѣдній разъ, онъ мнѣ говорилъ, что Петрынь въ Саратовѣ, и что онъ своего человѣка тоже пошлетъ туда соглядатаемъ; ну, и послалъ. А тотъ, его человѣкъ, я знаю, ходокъ и умница, какого другого не выищешь на всей Волгѣ; самъ стрекулистъ, читаетъ и пишетъ; такъ умѣетъ мудрено написать грамоту, что самый что ни на есть грамотный не прочтетъ. Одну его такую челобитную въ намѣстническомъ правленіи, сказывалъ онъ мнѣ, всѣ писаря и самъ секретарь разбирали и не разобрали.

— Ну, ладно, прервала Устя болтуна, — сказывай дѣло. Этого онъ стрекулиста и послалъ въ Саратовъ.

— Да, этого самаго. Еще при мнѣ тогда наказалъ итти, все разузнать и денегъ двадцать рублей далъ ему. Вѣдь дядѣ Хлуду, коли мы пропадемъ да разбѣжимся, барышей отъ насъ не будетъ.

— Этотъ стрекулистъ самъ видѣлъ Петрыня, сказываешь.

— Да, видѣлъ; поганца къ самому намѣстнику допущали, и онъ все пояснилъ и всѣхъ предалъ. Сказалъ, что и денегъ у тебя — кладъ. Вотъ это ихъ, знать, и подняло на ноги — поживиться. Да, атаманъ, конецъ здѣшнему житію; да. Мнѣ-то одному гораздо на-руку: разгромятъ насъ да уйдемъ на другія мѣста, меня дядя Хлудъ пообѣщался женить на своей Аленкѣ, дочкѣ. Я ему тѣмъ дорогъ, что изъ твоей шайки бѣгаю къ нему и выгоду приношу. Что-жь теперь, атаманъ, какъ же мы?.. Что дѣлать-то будемъ? кончилъ Черный, радостно глядя на атамана, отъ мыслей о своей женитьбѣ.

— Ну, это не твоя забота, рѣзко отозвался атаманъ, — что порѣшу, завтра всѣмъ въ извѣстность будетъ. Ступай да вели посылать ко мнѣ Петрыня.

Черный ушелъ. Устя осталась одна и задумалась. Не чудилось ей, что такъ скоро кончится ея атаманство на Волгѣ. Неужели же итти за Орликомъ на Кубань и зажить тамъ женой, хозяйкой, бабой; бѣлье стирать, пироги печь да дѣтей рожать? Вотъ съ Тарасомъ — иное дѣло! думала теперь Устя; къ тому человѣку было у нея что-то на сердцѣ и все росло, все пуще всю ее захватывало; а Орликъ ей — добрый пріятель.

Сказавъ ему еще недавно, что у нея къ нему, можетъ быть, любовь дѣвичья, она обманула его. Въ ту минуту, боясь, что онъ себя застрѣлитъ, она почувствовала что-то вдругъ… но это была жалость простая, а не то чувство, что было къ Тарасу. Вотъ теперь опять будто ничего въ ней къ Орлику нѣту, кромѣ пріязни простой.

— Что-жь? Никогда, стало быть, и никого по-дѣвичьи не полюблю? спросила себя Устя. — Нѣтъ, сдается, что могла бы, могла бы, но не такого, какъ Ордикъ!

На лѣстницѣ раздались шаги и вошелъ Петрынь, робко озираясь кругомъ: онъ предчувствовалъ, что его зовутъ на допросъ; поэтому чудилось трусу, что у атамана спрятанъ уже его палачъ, т. е. Малина.

Устя сидѣла на скамьѣ у окна и озлобленнымъ взглядомъ встрѣтила Петрыня. Онъ сталъ предъ атаманомъ и невольно опустилъ глаза отъ его испытующаго и грознаго взгляда.

— На насъ команда выслана! рѣзко выговорила Устя.

Петрынь мелькомъ, косо глянулъ ей въ лицо, изображая удивленье и будто не понимая словъ.

— Команда? Не слыхалъ. Какая то ись… пробормоталъ онъ, скашивя глаза въ сторону.

— Та, что послалъ намѣстникъ послѣ твоего доноса.

— Что ты, Господь съ тобой, атаманъ. Опять ты на меня; я знаю, что меня всѣ здѣсь не взлюбили и облыжно на меня все валятъ. Что ни случись — я у васъ виноватъ.

— Ахъ, ты, Каинъ! Ахъ, ты, продувная душа! — невольно вырвалось у Усти отъ того голоса и лица, какіе себѣ состроилъ Петрынь.

Казалось, онъ сейчасъ заплачетъ отъ обиды.

— Отпусти меня, атаманъ, на волю. Богъ съ вами со всѣми, заговорилъ Петрынь. Пойду я въ другую какую шайку.

— Отпустить… Ахъ, ты…

И Устя расхохоталась злобно… Ей въ эту минуту казалось, что она способна застрѣлить этого человѣка, хоть и безоружнаго.

— Будь милостивъ, отпусти, шепталъ Петрынь.

— Ступай. Ты не запертъ.

— Одинъ? А Малина? Нѣтъ, будь милостивъ.

— Проводи, молъ, меня самъ до команды… А? Такъ, что-ли? снова разсмѣялась Устя глухимъ, безчувственнымъ смѣхомъ.

И будто что-то случилось въ ней мгновенно — она быстро встала, сцѣпила свой мушкетонъ со стѣны и направила его на Петрыня.