Виктор Дьяков - В году 1238 от Рождества Христова Страница 33

Милован, конечно, понимал, что Ждан абсолютно прав, и хоть ему было совестно, не по себе, он скрепя сердце скомандовал:

– Всем мужикам-смердам вниз…

По гати непрерывным потоком шли люди, с поклажей и без оной, все движение застопоривалось, когда кто-то оступался и падал, самых немощных вели под руки. Идти, вроде, не так уж далеко, всего двести с небольшим сажен до твердой земли. Но гать была зыбкой, скользкой и узкой. Организованные старостой молодые и средних лет смердки, худощавые, крепкорукие, скорые на ногу, переносили поклажу с саней и тут же возвращались назад и брали следующую – большинству русских женщин всегда приходилось надрывно работать во все времена. Таким образом, перенесли имущество и из церкви и из княжьего и поповского домов. Далеко не так сильны и сноровисты были дворовые княжьи и поповские женщины. Но тяжелее всех пришлось матушке Марфе. Для нее даже езда от церкви до гати на санях далась с трудом. А по гати дородную попадью повели под руки две крепкие девки-смердки. Нелегко пришлось и хрупкой Веселине, но она все же без посторонней помощи пошла по гати, украдкой поглядывая на отца Андрея, который шел, не выпуская из рук все тот же сундучок с книгами. Голуба во время езды на санях до гати немного пришла в себя… но пройдя по гати совсем немного у нее вдруг закружилась голова и она упала, неловко подвернув ногу. Ей попытались помочь находящиеся рядом дворовые девки, но Голуба вообще не могла наступить на ногу, и ее даже вести под руки как матушку Марфу было невозможно. Движение застопорилось на этот раз из-за княгини. Крепких смердок способных нести столь тяжелую ношу, не говоря уж о мужиках, рядом не оказалось. Бояна, шедшая позади всех, спросила, почему встали. Ей ответили, что княгиня Голуба упала и ее не могут поднять. Бояна протолкалась к месту «затора» и увидела, как дворовые девки безуспешно пытаются приподнять стонущую Голубу…

– Отойдите… я ее понесу…

Закинув меч за спину, Бояна просунула руки под шубу одетую на Голубе, поднатужилась, подняла и понесла… Все остававшиеся без малого двести сажен Бояна ни разу не остановилась и не передохнула. Сначала вроде показалось даже не очень тяжело, потом нелегкая сама да еще в зимней одежде Голуба словно стала прибавлять в весе. Руки затекли, ноги стали дрожать… Едва ступив на берег, Бояна опустила свою ношу и сама тут же рухнула без сил. Чуть отдышавшись и перепоручив Голубу ее дворне, она побежала по гати назад, чтобы там, если понадобиться встретить татар…

Оружники во главе со Жданом, даже в своем небольшом количестве сумели сдерживать татар до тех пор, пока к ним с тыла не подошли татары от оврага. Тогда Ждан приказал оставить тын и пробиваться к гати. Это, конечно же оказалось невозможно. Уже на ровном месте их окружило несколько сот татар и стали беспощадно рубить. Но и из этого «кольца» человек пятнадцать сумели вырваться. Ждан не вырвался. Для этого надо было иметь молодые ноги и молодые легкие. Всадив в старого воина не менее десятка стрел, его добили ударом сабли по голове. Но даже оставление оружниками тына и их гибель почти в полном составе не позволили сразу ворваться в село татарской коннице. Сначала пришлось разбирать тот самый завал из бревен за воротами. Это дало дополнительное время для переправы по гати не только ополченцев ушедших с Милованом, но и тем оружникам, сумевших вырваться из татарского окружения. Когда же завал разобрали, ворота распахнули и больше тысячи тяжеловооруженных монголов ворвались в горящее село… арканами там ловить было уже некого. Всадники помчались по следам к гати. Попытались ехать и по самой гати… Но копыта заскользили, лошади стали проваливаться и в конце концов отказались ступать на эту зыбкую переправу из бревен и хвороста. Спешились и побежали по гати… но не прошли и половины их обстреляли с той стороны из луков. Дабы не быть мишенями на узком пространстве, повернули назад.

Бурундай как только понял, что жители и большая часть защитников села его покинули, приказал тушить пожары – тумену надо было где-то располагаться, к тому же из домов хозяева наверняка далеко не все унесли и будет хоть какая добыча. Темник проехал до гати и сразу понял, что штурмовать по этой узкой «дороге» укрывшихся на той стороне орысов будет невероятно тяжело. Несколько десятков искусных лучников здесь остановят любую армию. Оставалось взять строптивого князя измором или искать другой путь проникновения на ту сторону… В одном из погребов нашли прячущегося там мужика-смерда. Он не пошел защищать тын, сказавшись больным, и спрятался, потому пропустил момент, когда все побежали к гати. К тому же его избу запалили татары, и он не смог выбраться из-под пола. Когда огонь потушили, он полузадохнувшийся сам вылез.

– Говори, как дойти туда, куда ваш коназ увел людей? Покажешь, тогда жить будешь, – через толмача обратился Бурундай к мужику.

– Только по гати, окромя нее пути нет. Вот если бы в самую студеную пору, тогда тут еще места были, где по льду пройти можно, а сейчас уже все растаяло, нигде не пройти, – дрожа от страха, то и дело кланяясь в поясь сидящему за княжеским столом Бурундаю, отвечал мужик.

– Завтра покажешь эти пути… И сам пойдешь первым. Найдешь путь – жить будешь, не найдешь – не будешь, – перевел слова темника толмач, после чего мужика посадили под стражу.

Тут же к Бурундаю привели еще одного пленного. Он был весь в крови и едва держался на ногах.

– Это толмач из отряда Мансура. Он вместе с орысами сражался против нас. Крепко бился, не одного нашего посек, хотели ему, как раненым орысам, хребет сломать, да подумали, может он чего важное знает, раз орысы ему доверяли и оружие дали, – доложил нукер.

– Говори, зачем нас предал и к орысам перебежал? – сурово нахмурился Бурундай.

– Я никого не предвал… я не монгол и не кипчак, я булгарин и ваш враг, – еле шевеля спекшимися от выступившей крови губами, произнес раненый.

– Так-так… – Бурундай задумался. – Хорошо я окажу тебе милость, предам легкой смерти, если ты расскажешь мне то, о чем я спрошу.

– Спрашивай, только поторопись, из меня жизнь уходит, могу и не успеть рассказать, что тебе надо, – злая усмешка исказила бледное, заросшее щетиной лицо.

– Ты здесь успел пожить среди орысов. Расскажи про их коназа, что он за человек, – Бурундай сделал паузу и добавил. – И про невесту его расскажи, действительно она такая красавица, каких я люблю? – Бурундай не сомневался, что толмач, долго пробывший в монголо-кипчакском войске, отлично осведомлен, какие женщины нравятся темнику Бурундаю, самому прославленному монголо-кипчакскому полководцу.

Пленный ответил не сразу, некоторое время он преодолевал какую-то свою собственную внутреннюю боль, потом он засмеялся. Этот смех совсем лишил его сил, и он повалился в бок, тяжело хватая воздух широко открытым ртом. Бурундай подумал, что пленный умирает, но тот вдруг снова «ожил», попытался встать, но не смог и остался сидеть на полу и заговорил слабым, но четким голосом:

– Князь Милован умный и храбрый воин, такой же, как и ты темник, и будь у него побольше войска, не знаю, смог бы ты одолеть его. А невеста… она уже не невеста, а жена ему. Незадолго до вашего прихода они по их обычаю венчались в доме орысского Бога, а потом вместе спали на той самой постели, на которой ты сегодня спать будешь. Я знаю каких ты женщин любишь… Да, она именно такая, хоть еще совсем молода. Но она тебе не достанется, через это болото твоим воинам не пройти. Если прикажешь идти, только людей зря погубишь, лучше уходи сразу… – булгарин вдруг зашелся кашлем, вновь повалился на пол, захрипел, и у него ртом пошла кровь…

Обустройство на болотном острове шло тяжело. В одном из сенных сараев поселился весь княжий двор, во втором устроили что-то вроде временной церкви, в других сложили запас продуктов. Ввиду того, что рыть землянки оказалось невозможно из-за сильного снеготаяния и высокого стояния грунтовых вод, стали массово строить шалаши, в которых селились семьями, а то и разом по нескольку семей. Подсчитали, кого не хватает. Оказалось, что не только при обороне тына киверичане сложили свои головы. Немало мужиков погибло и в схватках с татарами-поджигателями и при отступлении от тына к гати, когда татары обстреливали их из своих дальнобойных луков. Не смог добраться до гати и отец Амвросий, до конца остававшийся в селе и организовывавший эвакуацию. По словам очевидцев, он своей рясой слишком выделялся изо всех, и татары специально стремились его подстрелить. В него попало несколько стрел, и он истек кровью на том берегу… Во многих семьях оплакивали своих погибших. Плакали по отцу и Голуба с Веселиной, убивалась матушка Марфа. За несколько дней она так похудела и постарела, что уже ни чем не напоминала прежнюю величавую, цветущую матушку-попадью. Горевала по отцу Амвросию и Бояна, но куда сильнее переживала гибель дяди. Ждан уцелел в стольких сражениях, что Бояна с малых лет привыкла воспринимать неуязвимость дяди как само собой разумеющееся, а тут… Но предаваться частной и всеобщей горести было некогда. Необходимо было как можно скорее наладить хоть какое-то подобие нормальной жизни на этой пяди земли затерянной среди болотных топей. Необходимо чтобы выжить, дождаться когда, наконец, уйдут татары. А то, что выжить на «острове» будут нелегко, стало ясно уже на второй день. Колодец, вырытый здесь в незапамятные времена и которым пользовались только в летнее время косари во время сенокоса, когда сходила верховая вода… Сейчас эта болотная верховая вода как раз поднялась и оказалась малопригодной для питья – у людей стали от нее болеть животы. Пришлось искать места, где лежал наиболее чистый снег, топить его и таким образом добывать воду…