Польский бунт - Екатерина Владимировна Глаголева Страница 33

вот теперь прусский король и русский генерал фон Ферзен, присланный на смену Игельстрёму, осадили Варшаву, стянув к ней в общей сложности сорок тысяч солдат и двести тридцать пушек. Костюшко мог им противопоставить двадцать шесть тысяч человек и две сотни орудий. Чтобы не оказаться застигнутым врасплох, он разделил свои силы на четыре лагеря: свою главную квартиру устроил в Мокотове, Юзефа Зайончека поставил против деревни Воли, где была ставка Фридриха-Вильгельма, Юзефа Понятовского – при Марымонте, а в Праге, на правом берегу Вислы, три тысячи человек день-деньской рыли землю, строя укрепления.

Не надо горячиться, пусть противник нападет первым, а мы сумеем дать ему отпор. В Саратоге такая тактика оказалась успешной. Хотя, если быть совсем уж честным с самим собой, победу при Саратоге следует поставить в заслугу не генералу Гейтсу, выжидавшему за укреплениями, построенными Костюшкой, а Бенедикту Арнольду, который напал на англичан в лесу, использовав преимущества метких американских стрелков и тактику индейцев. Это была первая крупная победа американских инсургентов; в сердцах борцов за независимость тогда встрепенулась надежда, заклеванная вороньей стаей неудач. Но эта надежда нескоро расправила крылья: до капитуляции Корнуоллиса в Йорктауне оставалось долгих четыре года… В победу верили далеко не все; более того, далеко не все её желали. Не надо обманывать себя: народ никогда не действует, «как один человек», в «едином порыве», и рубашка ближе к телу, чем кафтан. Жители оставленного Вашингтоном Нью-Йорка клялись в верности англичанам; когда главнокомандующий делил невзгоды со своими голодными и босыми солдатами во время суровой зимы в Вэлли-Форж, фермеры посылали жен и детей в Филадельфию с телегами, нагруженными провиантом, а движимое имущество прятали от реквизиций в болотах. Твердые фунты были им дороже свободы. Да если бы только это… Солдаты дезертировали и бунтовали, высшие офицеры плели интриги друг против друга. Тот самый Бенедикт Арнольд, герой Саратоги, собирался сдать англичанам форт Вест-Пойнт (тоже построенный Костюшкой) – ему нужна была слава, почет и деньги, и неважно, от кого он их получит. Освободить рабов, чтобы они пополнили собой ряды борцов за свободу, не решился даже Вашингтон. Как это всё похоже на Польшу…

Без помощи французов американские колонисты ни за что бы не победили. Кого только ни влекла за океан жажда славы, деятельности или чинов: Ли – англичанин, Конвей – ирландец, Костюшко – поляк, Штойбен и де Кальб – немцы, Лафайет – француз… Но если бы Лафайет, совместными усилиями с Бенджамином Франклином, не уговорил Людовика XVI вступить в войну и прислать войска – флоты д’Эстена и де Грасса, пехоту под командованием Рошамбо, – перелом в войне не наступил бы. А от кого ждать помощи полякам?

Поляки тоже обращались за ней к французам. И только французы рассчитывали на одних себя… Но как же смогли победить французы, против которых ополчились все соседи? В прошлом году генерал Ушар снял осаду Дюнкерка, генерал Бонапарт отбил у англичан Тулон; Журдан нанес поражение австрийцам при Ваттиньи, и те передумали идти на Париж; пруссаки тоже обломали зубы о французские штыки. Новости из Европы сейчас доходят с большим опозданием; насколько можно судить, победа Революции ещё не провозглашена безоговорочно, но в ней уже никто не сомневается. Что же такого есть у французов, чего нет у нас? Воодушевление масс, желающих перемен в своей судьбе? Но приказ Конвента о мобилизации спровоцировал крестьянскую войну в Вандее, оттянувшую на себя силы с внешних фронтов. Французы тоже не выступали «в едином порыве». Что же тогда?..

Террор. Массы сплачивает страх. Не так уж много людей готовы отдать жизнь за свои убеждения, подавляющее большинство предпочитает сохранить её любой ценой. Цель оправдывает средства. Мечтатели, идеалисты, рыцари в сияющих доспехах революционному правительству не нужны. Короля, помогшего Америке обрести независимость, – «гражданина Луи Капета» – казнили за измену своему Отечеству. Рошамбо, проливавшего кровь за Францию ещё в Семилетнюю войну, его соотечественники бросили в тюрьму за службу тирану; Кюстин, сражавшийся при Йорктауне, а затем громивший пруссаков, защищая Революцию, сложил голову на гильотине; Лафайет, которого обвинили в защите короля, хотел через Голландию бежать в Америку, но был вынужден сдаться австрийцам, которые обвинили его теперь уже в измене королю и посадили в Ольмюц осенью девяносто второго года. Президент Вашингтон и министр финансов Гамильтон, друзья Лафайета, отказались после этого от почетного гражданства Франции… Даже Ушара гильотинировали за «трусость»: он не стал добивать бегущего врага.

Несомненно, в Польше тоже найдутся сторонники этого метода. (Внутренний голос сразу подсказал имя – Коллонтай.) Железной рукой расправиться с прошлым, вытравить самую память о нем – не зря же во Франции ввели новый календарь и летосчисление. Начать всё с чистого листа. Отнять неправедно нажитые богатства и поделить между патриотами, доказавшими свою верность Отечеству своей безжалостностью к его врагам. Лишить несогласных их вождей. Кто не со мною, тот против меня…

Неужели это тот путь, по которому следует идти Польше? Виселицы в каждом городе, расстрелы за дезертирство, баржи на Висле, чтобы топить в ней изменников Отечества? Отречься от религии тиранов и принять культ Разума и Высшего существа?.. Король Станислав Август по-прежнему сидит в своем Замке, как в мышеловке. Кто-то пустил слух о том, что его младший брат-примас давал прусскому королю указания, как взять Варшаву; на улицу снова выплеснулись толпы, требуя его повесить…

В начале августа прусский генерал Шверин потребовал у коменданта Варшавы Орловского сдать город; тот отвечал, что ультиматумы следует адресовать главнокомандующему польской армией. Тогда Фридрих-Вильгельм написал своему «брату» Понятовскому, грозя жестокой расправой населению столицы в наказание за упрямство и призывая его стать спасителем варшавян, убедив их сдаться без боя. Черновик своего ответа Станислав Август предусмотрительно отправил в Мокотов: боеспособность польской армии во главе с генералиссимусом Костюшко не дает оснований говорить о сдаче Варшавы, которой нет никаких оправданий. Его собственная жизнь не важнее жизни простых варшавян, но, пользуясь положением «брата» прусского короля, он хочет отвратить Фридриха-Вильгельма от помыслов о жестокости и мести, никак не вяжущихся с добрыми деяниями королей во имя своих народов и «чуждых его личному характеру». Разве это написал не поляк?

Король верит Тадеушу Костюшке и понимает, что жизнь его – в руках «генералиссимуса». И не только его собственная жизнь. Юзеф Понятовский – племянник короля; Станислав Мокроновский и Арнольд Бышевский никогда от него не отрекутся; ещё одна военная неудача – и кликушествующие патриоты во главе бесчинствующей черни разорвут на клочки последних опытных полководцев, которые еще способны отбивать удары вражеского меча…

Нужна победа. Пусть небольшая, которая ничего не