Генрик Сенкевич - Камо грядеши (пер. В. Ахрамович) Страница 34

XIX

Когда Винипий кончил читать письмо, в библиотеку неожиданно проскользнул неоповещенный Хилон, потому что слугам было приказано пропускать его без доклада во всякое время дня и ночи.

— Пусть божественная мать твоего великодушного предка Энея, — сказал он, — будет милостива к тебе, господин, как был милостив ко мне божественный сын Майи.

— В чем дело?.. — спросил Виниций, вскакивая с кресла, на котором сидел. Хилон закинул голову вверх и сказал:

— Эврика!

Молодой патриций был так взволнован, что долго не мог сказать ни слова.

— Ты видел ее? — спросил он наконец.

— Я видел Урса, господин, и я говорил с ним.

— И ты знаешь, где они скрываются?

— Нет, господин. Другой на моем месте из самолюбия дал бы понять лигийцу, что угадал, кто он такой, иной старался бы выпытать, где он живет, и, наверное, получил бы в ответ либо удар кулаком — после чего все мирские дела стали бы ему безразличны, либо возбудил подозрение великана, и для девицы поискали бы той же ночью какого-нибудь еще более скрытого убежища. Я поступил не так, господин. С меня достаточно знать, что Урс работает у мельника Дема близ хлебных складов, потому что теперь любой из твоих верных рабов может утром пойти за ним и открыть их тайное убежище. Я приношу тебе, господин, уверенность, что если Урс здесь, то и божественная Лигия в Риме, а кроме того, известие, что сегодня ночью она, наверное, будет в Остриануме…

— В Остриануме? Где же это?

— Старые катакомбы между Саларийской и Номентанской дорогами. Верховный жрец христиан, о котором я уже говорил тебе, господин, и которого ожидали значительно позже, приехал и сегодня ночью будет крестить и поучать на этом кладбище. Они скрывают свое учение, потому что, хотя и нет эдиктов, запрещающих его, население их ненавидит, и потому они должны быть осторожны. Сам Урс говорил мне, что все без исключения христиане соберутся сегодня в Остриануме, потому что каждый хочет видеть и слышать того, кто был первым учеником Христа и которого они зовут Его посланником. Так как у них и женщины и мужчины вместе слушают поучение, то из женщин не будет, пожалуй, одна лишь Помпония, потому что ей нечем было бы оправдаться перед Авлом, который придерживается старых римских обычаев, требующих, чтобы женщина не покидала ночью своего дома. Но Лигия, которая находится на попечении Урса и старейшин общины, пойдет, конечно, вместе с другими женщинами.

Виниций, который жил в последнее время лихорадочной надеждой, теперь, когда надежда, казалось, осуществилась, почувствовал вдруг такую слабость, какую чувствует человек после чрезмерно тяжелого путешествия у самой почти цели. Хилон заметил и решил воспользоваться этим.

— У ворот стоят твои люди, господин, и христиане знают об этом. Но им и не нужны ворота. Они пройдут по берегу Тибра, и, хотя это значительно дальше, желание видеть великого апостола заставит их сделать лишний кусок дороги. У них тысячи способов проникнуть за стены. В Остриануме ты, господин, найдешь Лигию, если же, паче чаяния, она не придет, то, наверное, будет Урс, потому что он обещал мне убить там Главка. Он сам сказал мне, что совершит это, — слышишь ли, благородный трибун? И вот ты пойдешь за ним следом и узнаешь, где живет Лигия, или же велишь схватить его своим людям, как убийцу, и вынудишь у него признание, где скрыл он Лигию. Я свое сделал. Другой на моем месте сказал бы тебе, господин, что выпил с Урсом десять бочонков лучшего вина, прежде чем выведал у него тайну; иной уверял бы, что проиграл ему тысячу сестерций в кости или же купил у него это известие за две тысячи сестерций… Знаю, что ты вернул бы мне это вдвойне, но, несмотря на все это, раз в жизни… я хотел сказать, как всегда в жизни, я буду честным, так как верю, что, по словам великодушного Петрония, все мои расходы и надежды твоя щедрость превзойдет во сто крат.

Виниций, который был солдатом, привык не только принимать быстрые решения, но и действовать, тотчас овладел собой, поборол минутную слабость и сказал:

— Ты не ошибешься в моей щедрости, но прежде пойди со мной в Острианум.

— Я? Пойду туда? — Хилон не имел ни малейшей охоты идти с Виницием. — Я обещал тебе, благородный трибун, указать, где находится Лигия, но не брался похищать ее… Подумай, господин, что со мной будет, если этот лигийский медведь, убив Главка, догадается наконец, что убил его напрасно? Не сочтет ли он меня (совершенно, впрочем, неправильно) виновником совершенного преступления? Помни, господин, что чем больше человек философ, тем труднее ему отвечать на глупые вопросы простаков. Что же сказал бы я ему, если бы он спросил меня, зачем я оклеветал Главка? Однако если ты думаешь, что я обманываю тебя, то вот что я скажу: заплати мне лишь тогда, когда я укажу тебе дом, в котором живет Лигия, а сегодня дай мне небольшую часть от твоей щедрости, чтобы в случае (от чего да хранят тебя боги!), если с тобой произойдет что-нибудь, я не остался бы совсем без награды. Сердце твое никогда не было бы спокойно в таком случае.

Виниций подошел к ящику, стоящему на мраморном пьедестале, называемому "area", и, достав оттуда кошелек, швырнул его Хилону.

— Это скрупулы, — сказал он, — когда же Лигия будет у меня в доме, ты получишь такой же, наполненный денариями.

— О Юпитер! — завопил Хилон.

Но Виниций сдвинул брови.

— Ты получишь здесь пищу, после чего можешь отдохнуть. До вечера отсюда не выйдешь; когда наступит ночь, ты поведешь меня в катакомбы.

На лице Хилона некоторое время написан был страх и колебание, потом он успокоился немного и сказал:

— Кто может противиться тебе, господин! Прими слова эти как доброе предсказание, как принял их наш великий герой в храме Аммона. А меня эти скрупулы (он помахал кошельком) несколько утешили, не говоря уж о том, что придется провести время в твоем обществе, которое для меня является источником счастья и радости…

Виниций прервал его с нетерпением и стал расспрашивать о подробностях разговора с Урсом. Для него стало ясно: или сегодня ночью будет наконец открыто местопребывание Лигии, или же ее самое можно будет захватить на обратной дороге из Острианума. При мысли об этом Виниция охватывала безумная радость. Теперь, когда он был почти уверен, что найдет Лигию, гнев против нее, который жил в его душе, исчез. За эту радость он готов был простить всю ее вину. Думал лишь о ней одной, как о дорогом и желанном существе, и у него было такое чувство, что она возвращается после долгого путешествия. Ему хотелось призвать рабов и велеть им убрать дом зеленью. В эту минуту он не сердился даже на Урса. Готов был все всем простить. Хилон, к которому, несмотря на его услуги, чувствовал до сих пор отвращение, впервые показался ему человеком забавным и непохожим на других. Дом стал уютнее, у Виниция просветлели глаза, прояснилось лицо. Снова почувствовал он молодость и радость жизни. Мрачное страдание мешало ему осознать, как велика любовь его к Лигии. Он понял это лишь теперь, когда явилась надежда найти ее. Просыпалась любовь к ней, как просыпается земля весной, пригретая солнцем, но теперь страсть его была менее слепой и дикой, а потому радостной и нежной. Он чувствовал в себе безграничную энергию, он был убежден, что стоит увидеть Лигию собственными глазами, и тогда ее не отнимут больше у него все христиане всего мира и даже сам цезарь.

Хилон, к которому вернулась смелость при виде радости Виниция, снова заговорил и стал давать советы. По его мнению, дело еще не следовало считать выигранным и нужно соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не погубить и того, что было сделано. Он умолял Виниция не похищать Лигии в Остриануме. Они должны отправиться туда с капюшонами на головах, с закрытыми лицами и удовольствоваться осторожным наблюдением из какого-нибудь темного угла. Когда увидят Лигию, самое лучшее издали следовать за ней, посмотреть, в какой дом войдет она, и лишь на другой день утром явиться с большим числом рабов, окружить дом и взять ее. Так как она — заложница и, собственно говоря, принадлежит цезарю, то можно сделать это без нарушения закона. В случае, если они не увидят ее в Остриануме, то они пойдут за Урсом и результат будет тот же. В катакомбы явиться с большим числом рабов невозможно, потому что они легко могли бы обратить на себя внимание, и тогда христианам стоило лишь погасить светильники, как они и сделали при похищении Лигии, чтобы все успели попрятаться в темноте и одним им известных скрытых тайниках. Теперь им нужно вооружиться, а еще лучше — взять с собой двух верных и сильных рабов, чтобы они в случае нужды могли оказать помощь и защиту.

Виниций вполне согласился с мнением Хилона и, вспомнив также совет Петрония, велел своим рабам разыскать и привести к нему борца Кротона. Услышав имя известного всему Риму атлета, Хилон значительно успокоился; он не раз удивлялся силе его в цирке и теперь решительно заявил, что идет с Виницием в Острианум. Кошелек, наполненный золотыми денариями, казался ему гораздо более достижимым при помощи Кротона.