Генри Хаггард - Элисса Страница 34

Индуны отвернулись, сделав вид, что рассматривают изгородь.

— А ты что-нибудь смыслишь в изготовлении ружей, Белый человек? — спросил Сетевайо.

— Нет, король, я умею только чинить их.

— Если я хорошо тебе заплачу, Белый человек, не возьмешься ли ты чинить ружья здесь, у меня в краале?

— Смотря, сколько ты предложишь, — ответил Хадден. — Но сейчас я устал от работы, хочу отдохнуть. Разреши мне поохотиться в твоих владениях и дай несколько сопровождающих; возможно, после моего возвращения мы и договоримся. Если нет, я попрощаюсь с тобой и вернусь в Наталь.

— Чтобы донести обо всем, что ты видел и слышал, — пробурчал себе под нос король.

Тут появились воины, те самые, что некоторое время назад увели старого индуну на казнь. Они молча простерлись перед королем.

— Он мертв? — спросил король.

— Он перешел через королевский мост, — мрачно ответили они, — и умер, вознося хвалебную песнь в честь своего повелителя.

— Хорошо, — сказал Сетевайо, — больше я не буду спотыкаться об этот камень… Расскажите о его судьбе Сомпсю и королевскому индуне в Натале, Белый человек, — сказал он с горькой усмешкой.

— Баба! Слушайте, что говорит наш отец! Слушайте трубный глас Сотрясающего-землю! — подхватили индуны, почувствовав угрозу, скрытую в словах Сетевайо, а один, посмелее других, добавил: — Скоро мы споем этим белым с их извергающими огонь трубами другую песнь, красную песнь копей, все наши полки споют им эту песнь!

С той же внезапностью, с какой вспыхивает иссушенная зноем трава, зулусов охватил пылкий энтузиазм. Они вскочили с земли и, дружно подтаптывая ногами, затянули:

Красную песнь!Красную песнь!Песнь копийНаши полки им споют!

Один из них, яростного вида верзила, подошел к Хаддену и потряс своим кулачищем у него перед носом, — хорошо еще, что у него не было с собой ассегая, — и прокричал эти фразы прямо ему в лицо.

Король заметил, что разожженный им огонь пылает слишком жарко.

— Молчать! — прокричал он своим громовым голосом, знаменитым на весь Зулуленд; и все сразу же замолчали, застыв каменными изваяниями; только эхо вновь и вновь доносило: «Песнь копий наши полки им споют».

«Здесь мне не место, — еще раз подумал Хадден. — Будь этот негодяй вооружен, дело могло бы кончиться плохо. Но кто это?»

В ворота вошел великолепный представитель зулусского народа, лет тридцати пяти на вид, в полном боевом облачении военачальника полка Умситую. Над его лбом, обвитым шкуркой выдры, красовался высокий плюмаж; туловище, руки и ноги были украшены Длинной бахромой из черных бычьих хвостов; в одной руке он держал небольшой щит, какие обычно носят танцоры, также черного цвета. Другая его рука была свободна, ибо он оставил оружие у входа. Зулус был очень красив, глаза, хотя и омраченные беспокойством, смотрели приветливо и прямо, в очертаниях губ таилась чувственность. Ростом он был примерно в шесть футов и два дюйма, однако не казался очень высоким, благодаря, вероятно, широкой груди и мощным рукам и ногам, ничуть не похожим на небольшие почти женственные руки и ноги, отличающие обычно зулусскую знать. Короче говоря, то был типичный полный достоинства и отваги, зулусский аристократ. Его сопровождал человек в муче[15] и одеяле, судя по седым волосам уже достаточно пожилой, за пятьдесят. И у него тоже было приятное, благородное лицо, но в глазах проглядывала робость, а рот свидетельствовал о недостаточной воле.

— Кто эти люди? — спросил король. Вошедшие пали на колени, низко, до самой земли, поклонились, вознося королю традиционные хвалы — сибонгу.

— Говорите! — нетерпеливо приказал он.

— О король! — начал молодой воин, усаживаясь по зулусскому обычаю. — Я Нахун, сын Зомбы, один из начальников полка Умситую, а это мой дядя Умгона, брат одной из моих матерей, младшей жены моего отца.

Сетевайо сдвинул брови.

— Почему ты не в своем полку, Нахун?

— С позволения старших начальников, о король, я пришел просить тебя об одной милости.

— Тогда поторопись, Нахун.

— О король, — заговорил рослый зулус не без некоторого замешательства, — недавно ты оказал мне высокую честь, возведя меня в сан кешлы. — Он притронулся к черному кольцу на голове. — Будучи отличен тобой, я прошу тебя разрешить мне воспользоваться своим правом — правом женитьбы.

— Ты говоришь о правах? Будь поскромнее, сын Зомбы, — у моих воинов, как и у моего скота, нет прав!

Поняв свою оплошность, Нахун прикусил губу.

— Прости меня, о король. Дело обстоит так: у моего дяди Умгоны — он здесь, со мной — есть красивая дочь Нанеа; с ее согласия я хотел бы на ней жениться а ожидании твоего позволения, король, я обручился ней и даже уплатил лоболу (выкуп) коровами и телятами. Но рядом с Умгоной живет могущественный старый вождь Мапута, Страж Крокодильего брода; король, конечно, его знает; этот вождь также хочет цениться на Нанеа, угрожая Умгоне, в случае, если его сватовство будет отвергнуто, жестокими карами. Но сердце Нанеа благоволит мне и не благоволит Мапуте; поэтому мы и пришли просить короля о милости.

— Да, это так, он говорит правду, — подтвердил Умгона.

— Замолчи, — сердито оборвал его Сетевайо. — Время ли сейчас моим воинам думать о женитьбе? Женатый мужчина уже не мужчина, а тряпка. Только вчера я повелел удавить двадцать девушек за то, что они без моего разрешения посмели выйти замуж за воинов из полка Унди: их тела вместе с телами их отцов брошены на перекрестках дорог, чтобы все знали об их преступлении: это хороший урок для всех! Ты поступил благоразумно, Умгона, обратившись ко мне за позволением: тем самым ты спас и себя и свою дочь. Объявляю вам всем свое решение. Я отказываю тебе в твоей просьбе, Нахун; тебя, Умгона, я избавлю от преследований старого вождя Мапуты, которого ты не хочешь взять в зятья. Нахун уверяет, что девушка, — красавица, поэтому я окажу ей свою милость: возьму себе в жены. Через тридцать дней, когда народится новая луна, приведи ее в сигодхлу (часть крааля, отведенная для жен), а заодно коров и телят, которых дал тебе Нахун в качестве лоболы; такое наказание я назначаю ему за то, что он осмелился помышлять о женитьбе без моего позволения.

Глава II

Пчела пророчествует

«Пророк Даниил призван к суду царскому, — подумал Хадден, не без интереса наблюдавший за этой трагикомической сценой. — Наш влюбленный друг явно не ожидал такого исхода. Полагаться на справедливость цезаря — дело опасное». Он повернулся и стал рассматривать обоих просителей.

Старый Умгона, слегка вздрогнув, принялся изливать традиционные похвалы и благодарность славя доброту и милосердие своего повелителя. Сетевайо выслушал его молча, а когда тот наконец договорил, резко напомнил, чтобы он привел Нанеа точно в назначенный им срок, иначе и она и он будут украшать собой ближайшие перекрестки дорог.

Из них двоих Нахун, безусловно, заслуживал большего внимания. После того как король вынес свой непререкаемый приговор, на его лице выразилось полнейшее замешательство, тут же сменившееся яростным гневом — справедливым гневом человека, которому нанесли незаслуженную жестокую обиду. Все его тело пронизала дрожь, на шее и на лбу вздулись узлы вен, пальцы плотно сжались, как будто стискивая рукоятку копья. Вскоре, однако, его ярость улеглась: роптать на зулусского деспота — то же самое, что роптать на саму судьбу; его лицо воплощало теперь лишь безнадежность и отчаяние. Гордые темные глаза утратили свой блеск, осунувшееся медное лицо стало пепельно-серым, уголки рта обвисли, с закушенной губы закапала кровь. Высокий зулус поднял руку, прощаясь с королем, встал и нетвердой походкой побрел к воротам.

— Погоди, — внезапно остановил его Сетевайо. — Я хочу поручить тебе важное дело, Нахун, которое вышибет из твоей головы все эти дурацкие мысли о женитьбе. Видишь этого Белого человека; он мой гость и хочет поохотиться на буйволов и другую крупную дичь. Поручаю его твоим заботам: возьми с собой несколько охотников и следи, чтобы с ним не случилось никакой беды. Через месяц приведи его обратно — и помни: ты отвечаешь за него головой. Как раз в это время, когда народится новая луна, приведут и Нанеа, и я скажу, так ли она хороша, как тебе представляется. А теперь иди, сын мой, и ты тоже, Белый человек; остальные присоединятся к вам на заре. Счастливого тебе пути, чужестранец, но не забудь, что мы встретимся в следующее новолуние, тогда и решим, сколько ты будешь получать за починку ружей. И не пытайся меня обмануть, Белый человек, не то я пошлю за тобой своих людей, а они могут обойтись с тобой грубовато.

«Это означает, что я пленник, — заключил Хадден. — У меня один выход — удрать. Если объявление войны застанет меня в этой стране, из меня изготовят мути (колдовское снадобье), выколют мне глаза либо сыграют еще какую-нибудь милую шутку в том же духе».