Олег Ерохин - Гладиаторы Страница 34

При этом ему должны будут помочь Аниций Цериал и один преторианец — с ними Сарт обещал переговорить и об их согласии сообщить дополнительно.

После того, как Бетилен Басс поклялся сделать все, что от него потребуется, египтянин направился к дому Аниция Цериала.

Пережитые волнения не отразились на аппетите сенатора. Аниций Цериал, вернувшись домой, плотно пообедал и лег отдыхать. Когда ему доложили, что его вызывает какой-то человек, называющий себя слугой императора, он недовольно поморщился. «Опять Калигула придумал какую-то гадость», — мелькнуло в голове у Аниция Цериала, и славный римлянин поспешил в атрий.

Увидев Сарта, Аннций Цериал несколько растерялся, но не подал виду. Деланно-равнодушным голосом он сказал:

— А, это ты, дружок… Наверное, императору понравилась моя исполнительность и он решил поручить мне еще какое-нибудь дельце вроде сегодняшнего?..

— Не совсем так, почтенный сенатор, однако то, что я хочу тебе сообщить, не менее важно, чем приказ императора. Поэтому проведи-ка ты меня в какое-нибудь укромное местечко, где бы мы смогли поговорить по душам, без посторонних, даже если эти посторонние — твои преданные рабы.

Аниций Цериал кивнул и молча повел египтянина в свой кабинет, на ходу пытаясь сообразить, что же еще может быть нужно от него этому прохвосту Каллиста.

Когда они вошли в комнату, Сарт огляделся и, убедившись, что они одни, сказал:

— Милейший Цериал, я явился к тебе по поручению Каллиста. Мы, верные слуги императора, привыкшие предугадывать желания своего господина, давно терзаемся оттого, что никак не можем собраться с силами да помочь ему осуществить его заветную мечту — сделаться богом. И вот сейчас мы твердо решили, что пришло время забыть наши маленькие нуждишки, нашу большую лень, и наконец-то помочь Калигуле покинуть презренную землю. Бетилен Басс уже согласился участвовать в этом достойном деле; надеюсь, и ты не огорчишь Каллиста своим отказом?

У Аниция Цериала отвисла челюсть.

Каллист хочет убить императора, а его, Аниция Цериала, сделать соучастником… Опять его втягивают в историю, которая отдает тюрьмой и казнью… И с чего только этот хитрец взял, что он, сенатор, подходит в заговорщики? Правда, он, как и многие другие римляне, никогда не разделял буйных развлечений Калигулы и никогда не восхищался ими, но ведь он никогда и не порицал их. Нетрудно сообразить, что если императора однажды все-таки погубит ненависть его многочисленных врагов, то и его приятелям не поздоровится, но сейчас, когда Калигула у власти, было бы самоубийством выражать ему свое неудовольствие. И вот его, Аниция Цериала, сначала толкнули в одну крайность, заставив выступить на суде и сделав, таким образом, в глазах римлян приверженцем императора, а теперь толкают в другую, стремясь сделать его убийцей императора. А ведь если покушение не удастся, то телохранители Калигулы его попросту растерзают на месте… Что же ему делать?.. Отказать?.. Но отказать, когда во всем этом замешан Каллист, значит — быть зарезанным или отравленным уже сегодня (проклятый грек, конечно же, побоится, как бы он, Цериал, не выдал сей опасный замысел, и подошлет к нему убийц).

Так Аниций Цериал колебался между страхом к Калигуле и страхом к Каллисту. В конце концов сенатор решил, что на сегодняшний день могущественный вольноотпущенник все же более опасен, чем его божественный патрон.

— Я согласен вам помочь, — сказал, запинаясь, Цериал. — Правда, я уже лет десять не держал в руках оружие, поэтому моя помощь вряд ли будет существенной.

На это Сарт успокоительно ответил, что «любезному Цериалу» не о чем беспокоиться, — у него есть несколько дней, чтобы поупражняться, хотя вообще-то особого воинского мастерства ему не потребуется: пару раз взмахнул кинжалом — и готово. Затем египтянин вкратце рассказал план операции и на этом распрощался с сенатором, оставив его наедине с собственной трусостью. Сарт отправился в преторианский лагерь, чтобы повидать Марка Орбелия.

Когда Сарт подходил к казармам, день уже клонился к вечеру, было сумеречно. Занятия уже закончились, а отбой еще не проиграли. В это время преторианцы, если они не стояли на страже, могли свободно выходить из лагеря, поэтому египтянину без труда удалось вызвать Марка.

После того, как друзья обменялись приветствиями, Сарт сказал:

— Помнишь, Марк, я рассказывал тебе о своей жизни, о том, за что я ненавижу Калигулу. Ведь это злодей и тиран! Он изломал мою жизнь, и он убивает все живое — подобно Медузе Горгоне, Калигула превращает всех, на кого падает его взгляд, в мертвых телом или духом. Ну а ты, как же ты можешь служить ему?.. Неужели тебе безразличны его злодейства?

— Я служу не ему, а Риму, — ответил юноша. — Мне не больше твоего нравятся его безумства, и я никогда не собираюсь делать то, что противно моей совести, — скорее я покину преторий и пойду служить рядовым воином в легион, в действующую армию.

Сарт усмехнулся.

— Ты думаешь, что в легионе будешь избавлен от его злодейств, от выполнения его безумных приказов?.. А хоть бы и так, но тогда скажи, какой же ты защитник отечества, раз бежал от врага? Ведь Калигула — враг Рима, он впился в самое сердце твоей Родины — в достоинство ее граждан… — Сарт на миг замолчал, словно какая-то новая мысль пришла ему в голову, и тут же опять продолжал: — Вот ты, Марк, наверное, думаешь сейчас: «Какой-то египтянин, бывший раб, напоминает мне, уроженцу Лациума, о римском гражданстве, чтобы я помог ему отомстить…» Конечно, два года назад Калигула приказал убить меня не потому, что ему никак не удавалось растоптать мое достоинство римского гражданина, недавнего раба, а потому, что ему захотелось уничтожить того, кто знал, как умер Тиберий. И вот ко мне, израненному легионерами, смерть подошла настолько близко, что жизнь стала измеряться мною не сестерциями (они, как оказалось, не нужны умирающему), а тем, что можно было донести до самого последнего проблеска мысли, то есть не тем, что нужно телу, а тем, что нужно душе… Кто-то назовет это чувством выполненного долга, кто-то — доброй памятью, достоинством, порядочностью… какая разница?.. Так я узнал цену собственной жизни — оказалось, она не бесценна, потому что конечна. Так я узнал, что жизнь значит столько, сколько в ней достоинства, и только достоинство в ощущении своем способно уничтожить страх смерти, а значит, и самую смерть, ведь то, чем смерть является нам, есть страх… И вот тогда я решил, что должен убить Калигулу. Ради этого я служу во дворце, ради этого я гну перед ним спину, ради этого я льщу и лицемерю. Хитрая змея Каллист задумал убить своего господина, который стал опасен даже для него, как взбесившийся кобель. Я и двое сенаторов также вошли в число заговорщиков. Покушение состоится через два дня в императорском дворце, и нам потребуется твоя помощь.

Марк нахмурился.

— Да, я ненавижу злодейства Калигулы, но он выручил меня: освободил меня от клятвы гладиатора, дал мне оружие преторианца, наградил деньгами, за которые я выкупил тебя… То, что есть в Калигуле хорошего, было обращено ко мне, так как же я могу убить его? Чем же я буду лучше его, если убью его — того, кто помог мне? Я могу убить убийцу, но не хочу сам становиться убийцей.

Сарт с досадой выслушал Марка и с горечью сказал:

— Калигула так же добр к тебе, как добр рыболов, угощающий какого-нибудь глупого карася червяком, надетым на крючок… Разве это тебя Калигула освободил и одарил?.. Нет, он одарил твою силу и освободил тебя от клятвы гладиатора только потому, что захотел связать тебя клятвой преторианца. Но наши тела не вечны — стоит тебе получить серьезную рану (от которой да хранят тебе боги!), и ты больше не будешь нужен ему… Впрочем, для того, чтобы показаться императору ничтожнее былинки, тебе совершенно не нужно терять силу: Калигула безумен и непредсказуем, если вдруг ему захочется узнать, какого цвета твоя кровь, то он, не задумываясь о твоей преданности, пошлет тебя обратно на арену…

Египтянин говорил, а Марк, потупив голову, молчал. В конце концов Сарт решил, что в необходимости того дела, которое он предлагал юноше, нельзя было убедить, хотя можно было убедиться.

— Я вижу, нам придется обходиться без тебя, — сухо сказал он.

Холодно попрощавшись, друзья расстались, недовольные друг другом. Задумчивый Марк повернул в казарму, а Сарт отправился во дворец, в свою каморку при зверинце.

Глава тринадцатая. Пир

Утром следующего дня Сарт доложил Каллисту о результатах своих хлопот: согласии сенаторов участвовать в заговоре и об отказе Марка Орбелия. Выслушав египтянина, влиятельный вольноотпущенник сказал:

— Ну что же, как и следовало ожидать, твой верный товарищ не пожелал рисковать своим здоровьем ради вашей трепетной дружбы. Позаботься о том, чтобы он, по крайней мере, не проболтался… Делать нечего, придется, видно, мне просить помощь у своих старых приятелей. Может, они любят мои сестерции… Так что наведайся-ка завтра с этим вот мешком к преторианцам Квинту Сентицию и Виписку Фламинию — ты на поверку убедишься, что такие скромные подарки вместе с благоразумной боязливостью огорчить дарителя способны связать людей надежнее, чем самая крепкая дружба.