Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2 Страница 34

Отлавливая случайно отбившихся от родного сундука горожан и ораторствуя на всех перекрестках, Ганнибал лишь привлек к себе излишнее внимание могущественных людей, которые так и назывались «могущественные», что переводилось с пунийского языка как «знать», в отличие от простых людей, именовавшихся «малыми». Олигархи вознамерилась осадить непоседу и затеяли против него суд. Это начинание с воодушевлением подхватили бывшие соратники Ганнибала, сообразившие, что процесс по делу побежденного полководца можно превратить в очистительный ритуал, призванный смыть с их партии проклятье неудач и проступков, дабы, похоронив своего бывшего лидера в грязи сточной клоаки людской злобы, они могли бы возвратиться в тронный зал политики очищенными от скверны.

Ганнибала обвинили в присвоении италийской добычи и в том, что из-за чрезмерной, даже по пунийским понятиям, корысти, он упустил возможность одолеть Рим, так как после великой каннской победы слишком долго продавал пленных и очень уж скрупулезно делил захваченное в битве имущество, а затем и вовсе ударился в разгул, всем войском вкушая прелести развратной Капуи. К этому официальному обвинению добавилось множество частных претензий и нападок. Все чем-либо недовольные карфагеняне несли ком грязи, чтобы швырнуть им в пошатнувшегося колосса и тем самым отвести душу, забыть на миг о собственных бедах при виде несчастья гораздо большего. Обделенные им офицеры упрекали полководца в тираническом типе командования, в том, что он пригревал у себя в штабе только посредственностей и не терпел рядом с собою талантливых, крупных людей, ввиду их требовательности, ибо всеми фибрами своей пунийской души страшился раздела добычи и не переносил страданий этой процедуры. В качестве примера приводили случай с его братом Магоном, которого он после первых италийских побед сослал в Испанию, вспоминали в этой связи и других легатов. На поверхность бытия всплыли и совсем давние события, произошедшие в Испании двадцать пять лет назад, когда Ганнибал пришел к власти в результате предательского убийства его предшественника Газдрубала подосланным наемником, объявленным потом сумасшедшим маньяком. Однако темные обстоятельства его воцарения в Испании ныне дополнительно покрылись мраком времени, и что-либо конкретное по этому вопросу выяснить не удалось, но эмоциональный фон вокруг Ганнибала стал еще более черным. «Никто не извлекал блага из власти, добытой преступлением», — поучительным тоном изрекали патриархи. «Он еще тогда разгневал богов, покаравших за его грехи всех нас!» — в тон им восклицали обыватели. Ему ставили в вину также и то, что некогда в Испании он отказался принести в жертву своих детей, как того требовал пунийский закон, и вместо них велел зарезать три тысячи пленных иберов. Но более всего Ганнибала проклинали за безобразно проигранную африканскую кампанию. Люди поносили его самомненье и говорили, что ради Отечества он обязан был смирить гордыню, признав превосходство вражеского полководца, и вести войну более осторожно, применяя методы, исключающие риск полного провала.

Земля шипела и плавилась под ногами Ганнибала от обрушившегося на него шквала ненависти сограждан, но он, не раз видевший атаки римских легионов, не устрашился этого нападения и как опытный военачальник, понимающий, что лучшей защитой является наступление, сам пошел вперед на врага. Он выступил с ответными обвинениями в адрес олигархического карфагенского совета, заявив, будто сражался с Римом в одиночку, брошенный государством на произвол судьбы. Полководец без устали перечислял свои италийские успехи, после которых ему, по его мнению, не хватало до окончательной победы какой-то тысячи талантов. «Вместо того чтобы закупить еще одну, последнюю партию наемников, они, эти бессильные «могущественные», закупали родосское вино и замысловатые эллинские безделушки для ублажения извращенного вкуса и неимоверной лени! — яростно громил неприятеля Ганнибал. — А ведь стоило нам купить еще несколько десятков демагогов италийских общин и бросить на римлян десяток тысяч даровых иберийских рубак, и я залил бы Карт-Хадашт фалернским вином, так, что оно перехлестывало бы через стены, забил бы ваши мастерские и именья патрициями, а постели наполнил бы гордыми римлянками, которые были бы вам мягче перин! Расправившись с Италией, я шагнул бы в Македонию, затем — в Азию, ведь покорителю Альп не страшны никакие преграды! Все сокровища мира стеклись бы в Африку, простой булыжник здесь был бы дороже золота! Еще немного, и вы стали бы богаче самих богов! Но вот они! — выкрикивал Ганнибал, указывая на благодатный склон Мегары, где увитые плющом и декоративным виноградником нежились в тени высоких пальм дворцы толстосумов, включая и грандиозный замок самого оратора. — Вот они украли у меня победу, а у вас — все земные блага!»

У зевак, ненароком попавших под этот град восклицательных знаков, текли слюнки от мысленного поглощения перечисляемых роскошеств, и они бежали к знакомым, чтобы поведать им, сколь вкусными речами угощают на главной площади. С каждым днем перед регулярно декламирующим лозунги, обещания и прочую патетику Ганнибалом млели от восторга все большие толпы гурманов. Число поклонников отставного полководца быстро росло. Особенно его энергичная манера и уверенный пророческий тон, пересыщенный притязаниями на сокрушение устоявшихся понятий и авторитетов, нравился молодежи, преклоняющейся перед всякой игрой бицепсами.

Теперь Ганнибала уже нельзя было убрать с дороги без всеобщего скандала. Тогда партия Ганнона усилила натиск на всю группировку Баркидов, перенеся центр тяжести этой кампании из области мелочной персональной критики в сферу массированной идеологической борьбы с целью дискредитации в принципе всей политики своих противников. Для этого олигархи стали активно разрабатывать испанскую тему.

«Баркиды, — говорили они с различных трибун, — сначала Гамилькар, затем его зять Газдрубаал, далее убивший его Ганнибаал и наконец братья Газдрубаал и Магон, завоевав эту богатую страну за счет казенных средств, превратили ее в личное владение, в собственное царство, передаваемое по наследству, практически оторвав ее от государства. Эти новоявленные владыки, уподобляясь восточным монархам, самостоятельно чеканили монеты, причем под видом бога Мелькарта давали на аверсе собственные портреты в диадеме! Они сгребали в свои сундуки, вздымавшиеся выше египетских пирамид, все иберийские богатства. Сам Ганнибаал только с одного рудника, называемого Бебелон, имел более тысячи талантов серебра в год! Вполне достаточно, чтобы купить целый Вавилон! И, присвоив себе все это, они спустили несметные богатства в бездну своих бредовых агрессивных затей!

Тут вам этот Баркид расписывал радужные перспективы своей карьеры в том случае, если бы мы продали весь Карт-Хадашт в обеспечение его авантюры. Так неужели вы, граждане, думаете, что он стал бы делиться с вами Италией, Македонией и Азией после того, как не поделился даже добытой вашим золотом Испанией? Заверяем же вас, что, добившись победы в Италии, он возвратился бы к нам тираном, и нам было бы хуже, чем теперь! Но, хвала богам, этого не произошло, планы Баркидов рухнули под ударами римской доблести. Они потерпели крах!

Ну и пусть бы сами страдали за это! Так нет же, этот обанкротившийся авантюрист свалил свои беды на нас, и теперь мы должны платить римлянам по двести талантов в год! А где нам взять такие деньги, ведь мы не Ганнибаалы, мы не присваивали италийской добычи и у нас нет Бебелонов! Ему же все мало. Он обвиняет нас, доблестный совет старейшин Карт-Хадашта, и даже весь совет ста четырех! Он хочет лишить Отечество защиты лучших людей, стоящих на страже мира и порядка! Он стремится к власти, он жаждет царствовать в нашем городе, как царствовал в Испании!»

Отрекшаяся от своего лидера баркидская партия пыталась отмежеваться от поносимой теперь со всех сторон завоевательной политики, выставляя себя перед толпою партией нового толка. Но все же упреки, сынициированные судебным процессом, разросшимся до масштабов общегосударственного скандала, падали и на нее. Поэтому торговые магнаты были вынуждены защищаться вместе с Ганнибалом, и это несколько сблизило его с ними, после чего они прекратили свои нападки на него. Помимо замирения с бывшими соратниками, Ганнибал снискал еще и расположение простолюдинов, сочувствующих преследуемой стороне всегда, когда преследование ведется недостаточно квалифицированно.

Таким образом, в ходе длительной борьбы группировка плантаторов не добилась сколько-нибудь заметных успехов и, очернив конкурентов, пострадала также и сама. В общем, судебный процесс пошел не совсем так, как того хотели аристократы, а потому его организаторы, в конце концов, согласились на весьма умеренные взятки за то, чтобы прикрыть это дело, и Ганнибал истратил на подкуп судей лишь незначительную часть тех сокровищ, за сокрытие которых его судили.