Антон Хижняк - Сквозь столетие (книга 1) Страница 34

С нетерпением ждала дня, когда поедут в Полтаву, в консисторию. Успокоилась только тогда, когда получила разрешение на учительство. Сразу появились новые заботы — как с учениками разговаривать, что сказать им в первый день, как расположить их к себе, как найти тропинку к их детским сердцам, чтобы слушались ее? И решила: «А совету строгого архиерея не последую!» Он не только советовал, но и приказывал, чтобы стращала учеников розгами, чтобы не стеснялась применять их. Самой не следует пачкать руки, в сельской управе есть сторож, отставной солдат, он знает, как это делать. Погреет одного или двух горячими розгами, другие станут шелковыми, послушными.

И они стали послушными, но без розог. С детьми Мария Анисимовна обращалась ласково. Посещала родителей, просила отдать детей в школу. Не все удавалось сразу. И дети не каждый день приходили («не во что обуваться и одеваться») и не сразу возвращались в школу после летнего перерыва («пусть еще попасет коровку, а наука не убежит»). Самое главное, что Маша одержала победу, через несколько лет начали записывать в школу и девочек. Вот и этой осенью пришли в школу две девочки — Варенька и Ариночка — после долгих переговоров с их родителями. Пришлось, идя в школу, заходить за ними и провожать домой. А теперь Варенька и Ариночка с сумочками через плечо забегают за Машей. Легонько постучат в дверь (этому научила их Маша) и, услышав «Пожалуйста!», тихонько переступают порог и тут же подходят к Хрисанфчиковой люльке, а он, увидев их, аукает, сучит пухлыми ножками. «Смотрите, смотрите, Мария Анисимовна, а он улыбается нам!» — радостно восклицает Варенька. Рядом с ученицами стоит Харитина Максимовна, поглаживает их головки. Она приходит поутру к невестке и остается у нее с внуком, пока Маша находится в школе. Хотя уходит она и ненадолго, уроки ежедневно длятся три часа, но нельзя Хрисанфчика оставлять одного в хате.

За годы Машиного учительствования школа изменилась к лучшему. Вначале обе группы учеников сидели в одной комнате, хотя их было немного — первоклассников двенадцать и второклассников десять, однако нормальной учебе мешала теснота. Когда давала письменные задания первой группе, второклассники отрывались от книг и навостряли уши, наблюдая, что делают младшие.

Не раз Маша ходила зимой к отцу Василию и к своему свекру Пархому Паньковичу, умоляя их помочь ей — пристроить еще одну комнату. Это было новым для Запорожанки. Обычно прежде в хате строили большую комнату, и лишь лет двадцать тому назад некоторые сельчане начали возводить под одной стрехой еще одну небольшую комнатушку. Маша вцепилась в это новшество. Сперва ей отказали в просьбе. «Где же мы возьмем сволоки-матицы? — спрашивал Пархом Панькович. — Сторона у нас не лесная».

Действительно, каждый житель села, собиравшийся строить хату, сталкивался с большими трудностями. Сохи — угловые столбы — тяжело достать, но легче, чем матицы, которые являлись самой дорогой строительной деталью. Матица — это толстое, длинное, ровное дубовое бревно, на котором держался потолок. Об этом не знала Маша, да и зачем ей знать строительные тонкости, ее интересовало другое — ей нужна новая комната для школьного класса. Пархом Панькович понимал, как трудно Маше работать в таких условиях, и все строительные заботы взял на себя. «Знаешь что, Маша, — сказал он, — не забивай себе голову этой комнатой и матицей. Мы, мужики, сами что-нибудь придумаем, а ты учи детей грамоте». И к следующей осени сельчане придумали. Разрушили боковую стену хаты, увеличили ее длину, пристроив две комнаты-классы.

…Годы тянулись теперь не так медленно, как прежде, после приезда Маши из Петербурга. У нее было много хлопот. Нужно было присматривать за Никитой, как она выразилась в разговоре с ним. В ответ он расхохотался и с удивлением спросил: «Присматривать за мной! Что я, ребенок, за которым должна ухаживать мать?» На что Маша отвечала ему: «Едешь в поле пахать, а что будешь там есть? Сварю тебе борщ или затирку1. Замотаем горшки и крынки в старую дерюжку и поставим на телегу. В полдень подогреешь на костре и с аппетитом съешь». Во время жатвы на заре она варила что-нибудь повкуснее, и обедали в поле вместе.

Никита просил ее не надрываться, беречь себя, но она не давала ему и рта раскрыть, хотя очень уставала. В школе до самого лета учила детей, да еще и дома работы невпроворот. Она и прясть научилась. Хорошей ее наставницей была Харитина Максимовна, она научила Машу, как ровненькие ниточки сучить, как следить за цевкой, чтобы нитка-пряжа ровно наматывалась. Запорожанские женщины, думавшие прежде, что Никита взял на себя обузу, привез барыню-белоручку, теперь удивлялись: «Где он такую трудолюбивую и неугомонную хозяйку нашел? Наши хлопцы себе жен из соседних сел привозят, но они не такие, как эта из далекого Петербурга». А она такой работящей и усердной запорожанской молодицей сделалась, словно здесь и родилась. О Петербурге теперь и не вспоминала. Единственно, что ее беспокоило, — это мать. Не захотела она уезжать из города, где выросла, где похоронен муж. Так она писала в письмах к дочери. А на самом деле была еще и другая причина. Олимпиада Михайловна боялась оказаться в неведомой глуши, в чужом селе, где живут неотесанные мужики, дикие и страшные. Она не могла простить Маше ее неразумного замужества.

1 Затирка — род мучного блюда (укр.).

…Хрисанфчик рос, тянулся вверх точно крепкий дубок. Одиннадцатый год пошел ему, а выглядел пятнадцатилетним парубком, уже вот-вот догонит ростом отца и мать. Голенастый, длиннорукий, стройный, был заводилой среди ровесников. Летом мальчишки пасли скот на лугу, по нескольку раз в день купались в Орельчанке. Неглубокая речка и неширокая, но коварная. В двух местах в ней есть омуты, где вода вихрем кружится, образуя воронки. И если не заметишь, зазеваешься, тотчас попадешь в водоворот и не выплывешь — закружит-завертит человека и потянет на дно. Об этих омутах говорили всегда со страхом, ибо немало людей нашло там свою смерть. Много беспечных захлебнулось, но были и такие, кто по собственной воле укоротил в реке свой век.

Хрисанфчик уже дважды побывал в когтях жестокого водоворота. Однако пересилил его и стал победителем. Он смело бросался спасать тонущих. Женщины, неподалеку стиравшие белье, видели, как Хрисанфчик за волосы вытаскивал из воды лишившихся чувств мальчишек, и с восхищением рассказывали о храбром внуке Гамаев, который не боится ни грома, ни бури, ни омута, ни зверя.

Маша гордилась своим первенцем и волновалась за него, боясь, чтобы с ним ничего худого не случилось. И зимой не была спокойной. Сын, вернувшись из школы, дотемна пропадал за селом на речке, где собиралась детвора у колеса, к которому привязывали санки и раскручивали их как на карусели. Однажды у нее сердце обмерло от страха, когда увидела, как ее сын стремительно мчится с высокой снежной горы на льдине. А вдруг льдина расколется, и он полетит кубарем, ударится о дерево? Сколько ни просила его мать быть осторожным, ни предупреждала, но он не унимался. Несся на санках с другой, более крутой горы, да еще какую-нибудь девчушку сажал впереди себя. И стыдно и неудобно было следить за ним, ведь другие родители спокойно смотрели на то, как развлекаются их дети. А ее тянуло туда. Увидев мать, Хрисанфчик подбегал к ней и нежно уговаривал, чтобы она шла домой, не беспокоилась, что ничего с ним не случится, он будет кататься осторожно. Рядом стояла белокурая девчушка, испуганно-удивленными глазами смотрела на взволнованную мать и тайком дергала Хрисанфчика за рукав, тащила его на заманчивую горку… И думалось — как же вырос сынок, коль к нему льнет чужая девочка; льнет, потому что чувствует в нем крепкую опору, будущего мужчину, который вот-вот станет привлекательным юношей с густыми, уже сейчас пробивающимися усами.

…Теплым июньским вечером к Маше прибежала Фекла, служанка отца Василия, и передала, что отец Василий просит Марию Анисимовну с Никитой навестить его.

Заметив в глазах учительницы недовольство, Фекла смутилась. Она смекнула, в чем дело: видимо, учительница обиделась за мужа. Фекла вспомнила, как однажды она, разыскивая хозяев, принялась кричать: «Никита! Мария Анисимовна!» И тогда учительница заметила, что к ее мужу нужно обращаться по имени-отчеству. Фекла не сразу сообразила, за что сердится на нее учительница. И уже после того, как Мария Анисимовна сама назвала мужа по отчеству, она поняла свою промашку. И тут же подумала, как глубоко уважает и любит Мария Анисимовна своего Никиту Гамая. Хотя в селе не было принято называть мужчин по отчеству (да и женщин), тем более молодых, с легкой Машиной руки начали привыкать к такому обращению. Несмотря на то что остряки иронизировали по поводу нововведений учительницы, однако к пожилым людям все чаще обращались, называя их по имени и отчеству.