Василий Балябин - Забайкальцы. Книга 4. Страница 35

Беляки, не раздеваясь, сняв лишь папахи, сидели в горнице, окруженные партизанами. Как ни хотелось Луке глянуть еще разок на белых казаков, это ему никак не удавалось. Он видел спины лишь да затылки партизан, окруживших пришельцев, да слышал их разговоры.

— Обилизованные мы, — виноватым, с хрипотцой голосом говорил одни из них.

— А чего же в красные не пошли? — гудел чей-то хриплый простуженный бас. — Станицы-то какой?

— Манкечурской.

— Тогда все понятно! Самая что ни на есть семеновская станица, сплошная контра.

— В богдатском бою-то был?

— Нет. Я из дому-то всего как месяц взятый!

В доме появился Макар, один из партизан обернулся к нему, пояснил:

— К тебе тут, Макар Михайлович, семеновцы прибыли с пакетом.

Казаки, сообразив, что перед ними красный командир, поднялись со скамьи, вытянулись в струнку, руки по швам. Макар быстрым взглядом окинул "парламентеров", поздоровавшись, спросил:

— С чем прибыли?

— От полковника Резухина мы, — заговорил пожилой рыжебородый казак с тремя нашивками на погонах и передал Макару пакет под сургучной печатью, на котором крупным почерком написано: "Командиру красногвардейского отряда Макару Якимову, лично".

Макар взял из рук казака пакет, передал писарю: "Читай!"

Мишка распечатал и, попросив тишины, зачитал:

"Здравствуй, друг Якимов!

К тебе обращаюсь я, твой бывший командир сотни есаул, а ныне полковник Резухин. В германскую войну ты был у меня трубачом, а теперь у красных стал большим начальником. Но я не сержусь на тебя, ибо знаю, что стал ты на неверный путь в силу своей темноты и невежества. Я даже горжусь тобой за то, что ты, рядовой казак, разбиваешь наших генералов. Жалеючи тебя, я позаботился о твоей судьбе и уже согласовал вопрос с бароном Унгерном о твоем переходе на службу к нам. Ваши головы таловы, да казаки молодцы, но рыльце у вас все же в пуху. Так вот, подбери-ка самых лучших казаков, четыреста — пятьсот человек, и лучших командиров эскадрона, остальную шатию распусти и переходи ко мне. Этим ты не только искупишь свою вину, но и сделаешь себе отличную карьеру. Знай, твои командиры будут произведены в есаулы, тебе будет дан чин полковника. Когда будешь переходить, пошли самого лучшего казака, чтобы не было у нас недоразумений между собою.

Полковник Резухин"[11].

Рыжебородый урядник, глаз не сводивший с Макара, как только писарь кончил читать, еще более подтянулся, кашлянув, осведомился:

— Дозвольте спросить, как вас называть, извиняйте, не знаю, а какой ваш ответ будет?

— Насчет ответа, хм! — Макар помедлил, ребром ладони разглаживая усы. — Скажи Резухину так: я подумаю и дня через три пришлю ответ, попял?

— Так точно, понял, только вот расписочку бы мне, чтобы, значить, форменно было.

— Это можно, — Макар расписался на конверте, передавая его казаку, улыбнулся: — Кланяйся Резухину.

— Слушаюсь. Дозвольте еще, печать бы вашу тут приложить можно?

— Нету у нас печатей. Да Резухин мне и так поверит. Михайло, дай им провожатого до поскотины.

Вечером Макар созвал у себя военный совет, на который пришли командиры полков и эскадронов. В горнице за плотно прикрытой дверью собралось человек пятнадцать, среди них политкомиссар бригады Прокопий Поздеев и начальник штаба Климов, худощавый, с русой, похожей на плоскую кисточку, бородкой, во френче английского покроя и широких брюках галифе. Климова совсем недавно прислали из Центросибири. Макар его сразу же невзлюбил за чопорность, официальность, к тому же он считал, что начальник штаба вовсе не нужен, лишний человек в бригаде.

— Тут такое дело, товарищи, новость есть для вас, — объявил Макар и, выждав, когда все расселись на скамьях и стульях вокруг стола, кивнул писарю: — Читай!

Писарь достал из боковой сумки сложенный вчетверо лист и, разгладив его ладонью на столе, прочитал.

— Ну как? — улыбаясь, разглаживай усы, спросил Макар, — Понятно?

— Чего же не понять-то? — первым отозвался Поздеев. — Ясно как день. А что ты ему ответил?

— А што я ему отвечу? Вот насчет этого и пригласил вас.

— Хорошее дело! — Один из эскадронных командиров, кряжистый бородач горняк Абросимов, вынул изо рта трубку, которую только что закурил. — Офицерские чины сулит нам белый полковничек за измену революции! Здорово придумал. Чудеса в решете, из кобыл да в клячи! А того не подумал, подлюга, какие же из нас есаулы! Хоть бы меня взять, к примеру, кое-как маракую по складам. А полковник наш, — старик кивнул головой на Макара, — и вовсе ни "а", ни "бе".

— Плохи дела у Резухина, коль из неграмотных казаков офицеров стряпать наладился.

— Соглашайся, Макар Михайлович, — пошутил один из эскадронных командиров, — Будешь щеголять в золотых погонах, жалованье грудить золотом, не то што у нас.

Кое-кто рассмеялся на шутку. Командир "Золотой сотни" Димов сердито покосился на шутника:

— Перестань зубоскалить. О деле говорить надо. Насчет ответа Резухину что ты скажешь?

— А что я могу сказать? Вы грамотеи, вы и пишите, так, мол, и так, неподходимое для нас дело.

— Слабо. Ему такое письмо надо накатать, чтобы его в дрожь бросило.

— Наматюгать, што ли?

— А хоть бы и так, чего с ним стесняться!

— Жалко, Ганьки Вишнякова нету с нами, уж тот бы ему настрочил!

— Не то, товарищи, — отрицательно покачал головой командир 5-го полка Чугуевский. — Ему не письмом ответить надо, а делом!

— Каким делом?

— Боевым. Напасть на Дацан и раскатать полковничка вдребезги, со всем его воинством!

Предложение Чугуевского по душе пришлось многим, потому и заговорили разом: "А ведь верно!"

— Правильно, Андрей Ефимыч! Молодец!

— Как ты, Макар Михайлыч?

Макар вместо ответа на вопрос предоставил слово Климову. Начальник штаба встал, достал из нагрудного кармана френча большой, испещренный цифрами, линиями и записями лист бумаги, положил его перед собой на стол.

— Мысль о нападении на гарнизон белых в Дацане, — начал он негромким, ровным голосом, — товарищ Якимов высказал мне и товарищу Поздееву еще утром, когда мы ознакомились с письмом полковника Резухина. Товарищи, если бы речь шла о новом рейде и нападении, к примеру, на гарнизон белых в станице Новотроицкой, я был бы вполне с вами согласен, но в данном случае, — Климов обеими руками оперся о край стола, окидывая взглядом суровые, обожженные морозом лица командиров, — нам надо крепко подумать и, взвесив все обстоятельства, здраво рассудить, имеем ли мы хоть какие-нибудь шансы на успех, чтобы начать наступление на Дацан? С моей точки зрения, мы таких шансов не имеем. Соотношение наших сил с белыми таково: в Дацане у них четыреста штыков пехоты, сотня дружины Красноярской станицы и два номерных казачьих полка. Кроме того, у них хорошо укрепленная, снабженная достаточным количеством пулеметов высота, господствующая над всеми подступами к Дацану. Овладеть этой высотой без артиллерийской подготовки нечего и думать. Уже одно это убедительно говорит о большом неравенстве наших сил с белыми.

Климов увлекся, не замечая сердито-нахмуренного вида Макара и чему-то улыбающегося Поздеева. А слушали Климова внимательно, и невозможно было понять, согласны командиры с доводами начальника штаба или нет. Только один из них — молодой, безусый командир — всем своим видом показывал полное согласие с Климовым.

— Башка-а, — восторженно шептал он, локтем толкая соседа с забинтованной левой рукой. — Все подсчитал и выложил как на ладони.

— Ученый человек. Видать, больших наук!

— Но главная-то беда еще и в том, — продолжал Климов, — что белые в Дацане не одиноки! В двадцати верстах от них, в селе Кривая Падь, сосредоточил свои силы генерал Шемелин. У него имеется Пятый, Шестой и Одиннадцатый казачьи полки, дружина Калганской, Догышской, Манкечурской станиц, батальон пехоты и Вторая казачья батарея! Без сомнения, у них с Дацаном хорошо налажена связь, и если мы вздумаем нападать на Дацан, то Шемелин немедленно придет на помощь своим! Вот и судите: можем ли вступать в единоборство с такими силами? Лично мне совершенно ясно, что здесь мы напрасно понесем большие потери и, в лучшем случае, отступим без пользы для дела. Меня крайне удивляет, как это белые с такими силами терпели нас здесь? Почему они сами не напали, не разгромили нас тут?

— Они же Макара к себе ждут! — свертывая самокрутку, сказал комиссар Поздеев и потянулся к лампе — прикурить.

— Только этим и можно объяснить их бездействие. Что же касается нашего наступления на Дацан, то оно возможно лишь при следующих условиях, — и тут начальник штаба начал излагать свой план наступления на белых в Дацане, где у него было подсчитано, сколько надо иметь для этого пехоты, кавалерии, пулеметов и пушек. При этом Климов употреблял такие слова и термины: диспозиция, дислокация, форсирование и т. п., которые многие из присутствующих слышали впервые и не понимали, но стало очевидным, что командиры заколебались. Но тут опять заговорил Поздеев: