Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы Страница 35

«Лучше бы эти господа и совсем не приезжали!»

Первым делом чиновники заняли, как это ни странно, под свою канцелярию «холерный барак», приготовленный на Свищевом поле на случай эпидемии. Потом они закупили ящики с вином и закусками, взяли в Уренске десять девок посмазливее, и… канцелярия заработала!

Кончилась вся эта эпопея весьма печально: в этом же холерном бараке холера и объявилась. Таким образом, завезли заразу в Уренскую губернию даже не переселенцы, а сами чиновники. Где они ее подцепили – черт их знает! Во всяком случае Борисяк уже не впустил их (осклизлых от распутства и пьянства) из барака, в котором они были и заколочены вместе с веселыми девицами.

А вскоре на погосте выросли и новые кресты…

Вот с такими-то впечатлениями и подъезжал Сергей Яковлевич к Свищеву полю. Теперь он был даже согласен с Влахопуловым. Кабак и церковь? «Нет, судари мои, ни кабака вам, ни церкви». Пусть поджидают вскрытия реки лишь в пределах отведенной им площади Свищева поля…

Чиколини совсем сдал за эти дни: шагал навстречу по обочинке и даже качался от усталости.

Мышецкий окликнул его:

– Бруно Иванович! Что там эти негодяи чиновники?

– Да девки еще держатся, а чиновники… двух уже вынесли.

– Мерзавцы! – не сдержался Мышецкий. – Мы на этом гноище и то сумели сдержать холеру…

– Слава те, господи, – перекрестился Чиколини.

– Ениколопов там?

– Да, ваше сиятельство. Говорит, что в Астрахани тоже была вспышка. Только хуже – чумная!

– Идите спать, Бруно Иванович. Смотреть на вас страшно…

Князь покатил дальше. Коляску, тряхнув на ухабе, вынесло на бугор, и впереди открылось Свищево поле.

– Ая-яй! – сказал Мышецкий в изумлении. – Боже мой, что делается на белом свете…

Издали ему показалось, что вся Россия сдвинулась с насиженных мест и рассыпалась по этому полю. Сплошной гам от множества тысяч голосов нависал над этой пестрой икрой людских голов.

Сергей Яковлевич едва прикоснулся к толпе с краю, как она, эта толпа, сразу же – цепко и властно – всосала его в себя, закружила в своем бессмысленном хороводе, впилась в лицо ему тысячью глаз и требовательно заорала в самые уши:

– Отправляй!..

Сергей Яковлевич ошалел от этого натиска. Загораживаясь руками, старался пробиться через плотную лавину человеческих тел. Кого здесь только не было! Молодые и совсем дряхлые, молодожены и влюбленные, нищие и степенные, – все они сейчас были озабочены одним:

– Дальше! Везите дальше… Чего ждем-то?

На помощь пришел спасительный Борисяк. Он стал грубо расшвыривать переселенцев в разные стороны.

– Отойди! – кричал в запале. – Прочь, бабы… Осади, осади! Куда я вас отправлю? Ты что – дурак? Лед еще на реке, пароход не пришел…

Схватив Мышецкого за руку, Борисяк вытащил князя из толпы с каким-то щелканьем – словно пробку из узкого горлышка. Сергей Яковлевич невольно оглянулся назад: что-то он оставил в толпе, но что – сразу не разобрать.

«Кажется, каблук?» Князь задрал ногу:

– Ну да! Конечно, каблук…

За вкопанным в землю столом, возле стены холерного барака, сидел Иван Степанович Кобзев, а рядом неприступной белой скалой гордо возвышался Ениколопов в просторном санитарном балахоне.

Мышецкий подошел к ним, присел за стол, озираясь.

– Что же будет? – сказал он. – Ведь не сегодня-завтра Казань пригонит еще столько… Куда их деть?

Ениколопов повел вокруг себя папиросой, как полководец пред полем гигантской битвы.

– Утрамбуются, – ответил небрежно, с ленцой в голосе…

Теперь, отойдя на расстояние, Сергей Яковлевич уже спокойнее оглядел взбаламученное море людей. Отсюда можно было различить тряпье, развешанное на шестах; крытые тесом будки нужников; длинные очереди возле них. Повсюду слышался плач детей. Из-за барака доносился густой дух щей и каши (варился обед для очередной партии).

Иван Степанович незаметно отвлек Мышецкого в сторонку.

– Слушайте, князь, – сказал он, – вам не кажется, что вы допустили большую ошибку…

– Ошибку? В чем?

– Эти странные деньги, о которых вы дали публикацию в «Ведомостях», переданы вами в фонд «императора Александра Третьего»?

– Именно так. Но этот фонд открыт непосредственно для нужд всех переселяющихся… В чем же ошибка?

Кобзев недовольно махнул рукой.

– Вы бы хоть посоветовались, – сказал он. – Александровский фонд занимается исключительно строительством храмов и передвижных вагонов-церквей на рельсах. Для переселенцев – да, согласен. Но… вот теперь и попробуйте вырвать эти деньги обратно на доски, на плуги и бурение ко­лодцев!

Сергей Яковлевич несколько растерялся:

– Да, это так, но… Я ведь всегда могу объяснить, что эти деньги мои. Лично мои!

Кобзев смотрел на него как-то с сожалением:

– И, таким образом, вы распишетесь во взятке?..

Мышецкий выругался и отошел к Ениколопову.

– Вадим Аркадьевич, как у вас дела?

– Жду студентов из Казани.

– Понимаю – одному трудно.

– Две руки, князь.

– Сколько у вас человек в карантине?

– Сто шестнадцать.

– Сами пришли?

– Что вы говорите, князь! – изумился Ениколопов. – Я вырвал их из этой толпы с мясом и кровью. Эти скоты обуяны только одной мечтой: поскорее бежать дальше…

– Их можно понять, – вступился Борисяк. – Вы бы на их месте развили еще не такую прыть!

– А ты помалкивай… фельдшер коровий!

– Господа, – сказал Кобзев, – вы опять? Прекратите.

– Хотя бы ради меня, – добавил Мышецкий.

Ениколопов что-то уронил на землю и нагнулся: в задней части его брюк, скрытые под балахоном, проступили очертания пистолета. «Вот где он таскает его», – машинально подумал Мышецкий и тронул за рукав Борисяка:

– Савва Кириллыч, а что это за тряпка болтается там?

– Флаг, – пояснил инспектор. – Это едущие на томские земли, вот и держатся скопом. А там, левее, тобольская партия. Челябские отгородились телегами…

– Как вы можете разбираться в этой немыслимой свалке? – невольно восхитился Сергей Яковлевич.

– Скоро и вы разберетесь… – ответил Борисяк угрюмо.

Покидая Свищево поле, Мышецкий задержался перед Ени-колоповым, спросил со всей любезностью:

– Вадим Аркадьевич, как вы лечите явно больных?

– Я не даю им убежать из барака – в этом и заключается мой испытанный метод!

– Однако же…

– Да, – резко ответил врач, – я знаю, что существуют теплые промывания танином. Но клизмами ведает господин Борисяк, пусть он вам и расскажет…

«Отчего у них такая ненависть?» – раздумывал Мышецкий, возвращаясь в город. На окраине он еще нагнал Чиколини, шагавшего по обочине:

– Бруно Иванович, садитесь – подвезу!

Полицмейстер чуть не расплакался от избытка благодарности:

– О, вот спасибо вам, князь, вот спасибо… А то ведь, знаете, прямо ноги отваливаются. Туда-сюда – целый божин-ный день, как собака худая!

– А где же ваши лошади?

– Да, понимаете ли, князь, Влахопулов моду завел: дорогу перед своей дачей поливать от пыли. Вот и гоняет лошадей с пожарным насосом… То ли дело было в Липецке! Как вспомню – душа обмирает. Вот уж городок хороший. А обыватели – одно удовольствие. Бывало, иду по улице, так, почитай, из каждого окошка меня окликают, зовут чай с медом пить!

Коляску сильно встряхнуло. Мышецкий обхватил полицмейстера за спину и, чтобы не слышал кучер, спросил на ухо:

– Как в банке?

Чиколини был очень растроган губернаторским объятием.

– Завтра, наверное, – ответил он, также на ухо. – Ежели угодно, ваше сиятельство, так позову вас.

– А вы будете там?

– Этим и кормлюсь, ваше сиятельство…

Грязь на дороге уже подсохла, образовав острые твердые бугры, среди которых торчали потерянные галоши. Какой-то неопрятный старик, обитатель Петуховки или Обираловки, с мешком за плечами, выковыривал эти галоши палкой из выбоин: всяк человек на Руси чем может, тем и кормится!

– Надо бы взяться и за мостовые, – рассудил Сергей Яковлевич. – Пора уже, пора…

Эта мысль – взяться с ходу за благоустройство города – ему понравилась, и Мышецкий сразу же вызвал к себе Ползищева – губернского инженера и архитектора.

Очень был почтительный господин: выслушал губернатора с таким похвальным усердием, что чуть не лопнул тут же, в кабинете, силясь охватить весь замысел.

– Накажите в казенную палату, – скороговоркой произнес Мышецкий, – заготовить оценочную стоимость частных зданий и составьте схему протяженности мостовых перед ними… Домовладелец впредь будет обязан отвечать за состояние мостовой перед своим жилищем. Ясно?

«Поклонник Ренессанса» (губернская больница в блямбах и завитухах была его творением) кое-как освоил приказание и явно приуныл.

– А не лучше ли, ваше сиятельство, иметь дело с подрядчиками через думу? – предложил Ползищев. – Вопрос о мостовых в нашем Уренске самый болезненный, ибо по мостовым все ходят, но никто не считает мостовую своей собственностью.