Наталья Павлищева - Последняя любовь Екатерины Великой Страница 35

Екатерина с удовольствием хмыкнула:

– Остальным скажи.

Когда въехали на территорию Тавриды, карету окружили татарские наездники в богатых одеждах. Стало чуть жутковато, но оказалось, что это татарские мурзы выехали приветствовать государыню. А вокруг стрелой проносились столь же разряженные всадники, показывая чудеса джигитовки, они то вскакивали ногами на седла, то на ходу подлезали под брюхом лошади, то разворачивались в седле задом наперед…

Немного полюбовавшись на всю эту лихость, Екатерина вдруг сделала знак Потемкину, чтобы подъехал. О чем она разговаривала почти шепотом с князем, не знал никто, только тот вдруг уехал к мурзам и также разговаривал с ними. Мурзы оглядывались на карету государыни, кланялись и прикладывали руки к груди, выражая свое уважение и согласие с чем-то. Видно, переговоры закончились к обоюдному удовольствию, только теперь всадники перестали забавлять гостей видами джигитовки, а выстроились вдоль самой кавалькады карет слева и справа. Если честно, то многим стало не по себе. Что это, новая выходка Потемкина?

Екатерина с довольным видом объяснила:

– В Тавриде охранять нас будут татарские всадники!

Иосиф напряженно поинтересовался:

– Ваше Величество вполне доверяет этим степнякам и вчерашним противникам?

– Доверяю, и именно мое доверие не позволит им сделать супротив ничего дурного! Мурзы дали слово, что ни один волос не упадет с моей головы и с голов моих спутников, этому можно верить.

– Да уж, если только этим дикарям не придет в голову захватить двух императоров и попросту отдать их турецкому султану!

Екатерина засмеялась:

– Ни за что! И знаете, почему? Вовсе не потому, что они кого-то боятся, а потому, что вместе со мной придется тащить к султану всех их, – государыня кивнула на тянущийся сзади огромный обоз, – а это слишком расточительно даже для султана. Думаю, несколько наших вельмож своими капризами и требованиями способны разорить султана куда скорее, чем весь его гарем.

– Однако ж они не разорили князя Потемкина, он сумел удовлетворить все их капризы?

– Князь Потемкин куда богаче вашего султана! – почти фыркнула государыня.

Посмеялись, но опасения рассеялись не скоро, император и его спутники еще долго с опаской оглядывались на сопровождавших поезд всадников. Так было до тех пор, пока на крутом спуске к Бахчисараю лошади кареты государыни вдруг не понесли, чего-то испугавшись. В карете, кроме самой хозяйки, были Мамонов, Маришка, император Иосиф и де Линь. Громоздкая карета неслась вниз, подпрыгивая на камнях и грозя в любую минуту перевернуться. Дико визжала перепуганная Маришка, кучер отчаянно старался удержать лошадей, натягивая вожжи. Екатерина оставалась на удивление спокойной, она увидела, как рванули следом лошади конвоя, но не стали хватать под уздцы или кричать, а просто направили своих коней клином, постепенно тесня упряжных императрицыного экипажа. И ее кони встали.

Когда все успокоилось, к карете подъехал командир татарского конвоя и стал что-то говорить, прикладывая руку к сердцу. В это время примчался перепуганный Потемкин:

– Что?! Что тут у вас?!

Татарский всадник объяснял ему, все так же держа руку у сердца.

– Что он говорит, князь? – Губы у императора Иосифа все еще дрожали.

Потемкин улыбнулся:

– Государыню хвалит, что не испугалась и не кричала.

Даже Иосиф покраснел, спокойней всех действительно в этой страшной ситуации вела себя Екатерина. А вот перепугавшаяся Маришка еще долго была в истерике.

Потом был еще роскошный дворец в Инкермане с парадом кораблей в Севастопольской бухте, подарок императрицы де Линю земель в Партените, где он, согласно легенде, добрался до берега вплавь прямо в одежде и выцарапал на скале имя Екатерины (места и впрямь недурные, Партенитская бухта прилегает к Аюдагу с восточной стороны, а знаменитый Артек с западной)… А еще… ночной расстрел из корабельных орудий нарочно построенного симпатичного городка на берегу (не его ли назвали потемкинскими деревнями, во всяком случае, ни о каких других «картонных» строениях ни один участник путешествия не упоминал).

Везде, куда бы ни прибывали гости, они видели роскошные дворцы с великолепными садами, фонтанами, всюду их встречали музыканты, устраивались немыслимой красоты фейерверки, балы, праздники с немыслимым размахом. Совершенно потерявшие чувство реальности гости уже перестали чему-либо удивляться… Даже Мамонов перестал скучать и нашел для себя интересные занятия.

Государыня была счастлива, но она не забывала, что есть Петербург и есть дела. Как ни хорошо в Крыму, а пора было возвращаться…

Потемкин провожал своих гостей до Харькова, но и тут он преуспел. Около Полтавы состоялись большие войсковые маневры, посвященные Полтавской битве, с имитацией самой битвы. Зрелище, как и все предыдущее у Потемкина, получилось потрясающим!

Восхищенный Сегюр обещал непременно издать во Франции целую книгу, посвященную этой поездке. Потемкин усмехнулся:

– Кто же вам поверит, граф?

Сегюр развел руками:

– В том вы виной, а не недоверчивость моих соотечественников. Действительно, трудно поверить, что за несколько месяцев во вчерашней пустой степи может вырасти город или на берегу подняться дворец! Или что там, где два года назад паслись дикие животные, ныне спускаются на воду 80-пушечные фрегаты!

– У нас в России все возможно. Так и туркам напишите, чтоб понимали: что с нами воевать нельзя. Пока вы еще только войну задумывать станете, мы уже новых верфей настроим и новых кораблей на них.

Посланники переглянулись между собой: выходит, не только красивые дворцы показывал им князь Потемкин, но и возможности быстро вооружиться в случае необходимости? У всех появилось большое желание по русской привычке полезть в затылки…

За доставленное невыразимое удовольствие князь Потемкин получил новый титул – Таврический.

А впереди их ждал блестящий, но холодный Петербург, и все путешествие начинало казаться сказкой из «Тысячи и одной ночи»…

Прошло совсем немного времени после приезда, а Александр Матвеевич снова заскучал. Даже и не сказать чтоб это была настоящая скука, с утра до вечера вокруг толпился народ, каждому что-то было нужно, каждый что-то спрашивал, предлагал, куда-то звал или напрашивался сам… Очень некогда было Екатерине, за время полугодового отсутствия дел накопилось столько, что государыня почти никуда не выезжала, занималась бумагами не только привычно поутру, но и вечером, хотя видеть стала уже совсем плохо, помимо очков, иногда нужна была лупа. Она сама смеялась, мол, вот перепишу все бумаги и на покой, хотя все прекрасно понимали, что ни о каком покое не может быть и речи.

Во-первых, такой человек, как Екатерина, просто не способен к ничегонеделанию, а во-вторых, государственные заботы не давали не только отдохнуть, но и просто расслабиться.

Турки не смогли спокойно смотреть на усиление России в Крыму, как и ожидалось, приезд в Тавриду государыни с огромной свитой и иностранцами был воспринят султаном как своеобразное объявление войны. Султан медлить не стал, и теперь Потемкин не мог оставить место службы даже на минуту, потому что началась Вторая турецкая война.

Петербург это не задело практически никак, где-то там далеко, в сказочной Тавриде, почти сказочный Потемкин (большинство не могло отделаться от ощущения, что он фокусник почище графа Калиостро) отбивал сказочных турок… Это не мешало балам и спектаклям, интригам и сплетням.

Предметом одной из весьма занятных сплетен стал Красный Кафтан, как называла Екатерина за пристрастие к малиновым камзолам, очень идущим ему, Мамонова. По гостиным, будуарам, кабинетам из ушко в ушко зашикали: «Какой скандал… как же государыня этого не замечает?!»

Александр Матвеевич то ли со скуки, то ли просто по молодости затеял роман, да не просто роман, а серьезно влюбился. Что сказалось: невозможность свободно ухаживать, действительно скука или ощущение золотой клетки, влюбился или это был своеобразный знак протеста?

Словно чувствуя, что скоро потеряет фаворита, Екатерина осыпала Мамонова бесконечными милостями, он получал богатейшие подарки, все новые и новые звания. Любой каприз Красного Кафтана исполнялся незамедлительно, даже если это было требование ордена. За что? Неважно, просто потому что это дорогой Красный Кафтан…

В Петербурге назревал скандал, которого одни ожидали с любопытством, другие с нетерпением, третьи со злорадством.

– Да что ж ему, аспиду, нужно-то?! – воздевала к небу руки Перекусихина, и было непонятно, кого именно она называет аспидом. Но Захар понимал прекрасно. Таковым, по мнению преданной камер-юнгферы Марии Саввишны, был, несомненно, Мамонов.

Поначалу камердинер даже жалел мальчишку, понимая, каково ему в золотой клетке. Будь хоть раззолочена и убрана брильянтами, а все равно клетка… Хотелось посоветовать государыне чуть ослабить запоры, может, никуда и не денется? На волю непременно хочется прежде всего тому, кто ее не имеет, а полетает пташка хоть день и вернется в клетку за зернышками… Но Екатерина, видно, не надеялась, что вернется, и все пыталась купить покорность Александра золотыми россыпями. Тот подарки принимал, но маяться не переставал.