Булат Жандарбеков - Подвиг Ширака Страница 35

С этим знатные персы разошлись по отведенным им покоям переживать и готовиться к решающему и чрезвычайно волнующему событию — каждому врозь.

Находчивый Ойбар

Дарий провел бессонную ночь. Он всю ночь дрожал, как в лихорадке, сердце, сжимаясь, замирало, вызывая полуобморочное состояние — уж так ему хотелось стать царем! Он даже мычал и стонал при мысли, что, может быть, не он, а кто-то другой вдруг усядется на вожделенный трон. С ума можно было сойти от такой близости царского венца и от возможной недосягаемости этого! Хотелось выть только от одной мысли, что золотой мираж может исчезнуть в один миг! И он в тысячный раз обращался с мольбой к Ахура-Мазде.

Вошел Ойбар — конюх, которому Дарий еще вчера велел подготовить своего любимого жеребца Ракса к выезду. Ойбар, доложив, что Ракс подготовлен, не тронулся с места, хотя его господин мотнул головой, разрешая удалиться.

— Что тебе еще? — с раздражением спросил Дарий, которому в это время не хотелось никого видеть, а тем более осточертевшую рожу своего конюха.

— Мой господин, скажи мне, что тебя гложет, и если это связано с конем, то лучшего советника тебе не найти, потому что я лучший конюх в Пасаргадах.

— Хвастай, хвастай, — проворчал, остывая, Дарий, страстно любивший коней, а значит, благоволивший к конюху.

Его пронзило словно молнией: "А вдруг Ойбар сумеет помочь?" Ведь утопающий хватается за все, что ему подвернется под руку.

— Слушай, Ойбар. Если из шести жеребцов, которых завтра на рассвете выведут в поле, мой заржет первым, то я озолочу тебя. Насыплю столько золота, сколько весишь ты сам! А это, при твоей дородности, — целая гора.

Может быть, в это самое время пять других вельмож говорили своим конюхам то же самое, и после этих слов все конюхи, подобно Ойбару, стали глубокомысленно чесать в затылках.

— А что если ткнуть его шилом, мой господин?

— Пошел прочь, дурак! — завизжал в ярости Дарий.

Ему припомнилось, что не доверяющие друг другу аристократы и даже вновь введенный в их круг Аспарин, предвидя такую ситуацию, решили: изобличенного в нечистой игре — изгнать из рядов благородной знати и лишить всех привилегий, обговоренных ранее.

Вельможи собрались во дворе у конюшен еще затемно. Конюхи выводили коней для господ, и только Ойбара не было среди них. Под ехидный смешок "друзей" сам вывел своего жеребца и сам, без поддержки конюха, взгромоздился на своего коня. Дарий трясся как в ознобе и от волнения и от злости на этого проклятого Ойбара, ушедшего, вероятно, к одной из своих многочисленных зазноб. Пять конюхов взяли под уздцы коней своих господ, а Дарий самостоятельно, тронулись в путь.

Вдруг откуда-то вынырнул сияющий Ойбар. Он схватил левой рукой под уздцы лошадь своего хозяина, а правую руку держал почему-то в кармане своих широких штанин. Конь Дария всхрапнул, раздувая ноздри и косясь взглядом на конюха, но этому никто не придал особого значения: просто животное увидело того, кто ухаживает за ним, кормит его и поит. Достоинство воспитанного человека, аристократа, не позволяло вот так, при всех, обрушиться с бранью на своего слугу, и поэтому Дарий, с трудом сдерживаясь, промолчал. Кавалькада ехала молча, лишь изредка перебрасываясь вполголоса какой-нибудь репликой, и только четкий цокот копыт нарушал ночной покой. Дарий слегка придержал своего коня и несколько поотстал от общей группы. Покосился раз, покосился два на сияющую рожу Ойбара и, не выдержав, едко прошипел:

— Ты-то чему радуешься, дурак? Ведь если... — из-за суеверия Дарий недоговорил, что шло после "если", — Гнев мой падет на тебя, дуралей.

— Ой, мой господин! Заржет твой конь первым, клянусь — заржет!

Дарий прерывисто вздохнул — когда очень хочется верить, поверишь и невероятному.

— Мед на твой язык за эти слова. Но этим ты только усугубишь наказание, если твои слова не сбудутся. Я отрежу твой лживый язык!

— Не беспокойся, господин, твой Ракс обязательно заржет первым!

Дарий с явным беспокойством снова покосился на конюха и наконец обратил внимание на то, что тот держит руку в штанине, не вынимая.

— Что это ты вцепился в свою шишку? Боишься потерять или примета у тебя такая дурацкая? Эй, а может быть, ты шило прячешь в кармане? Мерзавец, если заметят, что ты ткнул коня шилом, я тебя на кол посажу! Олух, ведь они будут смотреть во все глаза, понял? Выбрось сейчас же!

— Не беспокойся, мой господин. Нету у меня никакого шила, а твой конь все равно заржет первым!

Такая непоколебимая уверенность Ойбара начала тревожить мнительного Дария. Ведь человек соткан из противоречий. Если до этого, как всякий эгоцентричный субъект, Дарий считал себя особой личностью, стоящей над всеми, а потому самой судьбой предназначенного повелевать и властвовать, то теперь уверенность Ойбара внезапно нагнала страх и неуверенность на его господина. Дарий вдруг осознал, что из-за малейшей случайности он может лишиться и царского венца и вожделенной Атоссы! Сразу припомнились и удачливость Интаферна и удивительное везение Гобрия, вернувшегося живым и невредимым из лап страшной Томирис. Дария аж заколотило всего, и он был готов завыть во весь голос.

— Если только... если только... ты солгал. Я предам тебя самой лютой смерти, а теперь замолчи, проклятый, не рви мое сердце!

Конная группа въехала на поляну, расположенную за чертой городских стен. Приближался волнующий миг, решающий судьбу каждого из шестерых знатных господ. Рядом с Дарием поставил своего коня белый, как мел, Гобрий. Они почему-то раскланялись, хотя уже приветствовали друг друга в дворцовом дворе у конюшни. К Ойбару подошел знакомый конюх Гобрия и приветливо поздоровался, но Ойбар, окинув высокомерным взглядом своего сотоварища, что-то процедил сквозь зубы и отвернулся.

Он уже чувствовал себя царским конюхом. Подъезжали один за другим вельможи, все бледные, с темными кругами под глазами от бессонной ночи, и ставили коней рядом в шеренгу. Когда в стороне остался лишь один всадник, все шестеро облегченно перевели дух — Отан не передумал, чего они опасались, когда он поехал вместе с ними. Спрашивать было неловко, и все ломали себе головы — зачем поехал Отан, участвовать или из-за любопытства? Почему-то и Отан был бледен. Может быть, он уже раскаивался в своем скоропалительном решении?

Вельможи спешились, и, предоставив животных конюхам, отошли в сторону. Конюхи Дария, Гобрия, Мегабиза, Видарны, Интаферна и принятого в круг знати сына Ардуманиша — Аспарина, стояли, держа коней под уздцы. Вельможи затаились в тревожном и волнительном ожидании. Кони беспокойно рыли копытами землю, перебирали ногами, всхрапывали, но не ржали.

Ойбар тихо вынул руку из кармана штанин, и вдруг Ракс заволновался — дрожь перекатывалась по телу, ероша шерсть. Ойбар, как бы пытаясь успокоить жеребца, погладил его рукой по ноздрям и... Ракс взвился на дыбы и переливисто-призывно заржал!

Взгляды всех вельмож устремились на счастливчика, у которого на лбу выступила обильная испарина, и он никак не мог унять дрожь своих рук.

— Не зря твой отец носит имя Быстрый конь! — криво улыбаясь и с трудом подавляя зависть, проговорил Интаферн.

— Поздравляю тебя, царь царей! Считай меня своим преданным слугой, — быстро оценив обстановку, проникновенно проговорил Гобрий, склоняясь перед Дарием до самой земли.

Для него, после него самого, самой приемлемой была кандидатура Дария — зятя и шурина одновременно. Переигрывать, хотя были кое-какие сомнения, он не хотел. Поведение могущественного Гобрия — командующего всеми вооруженными силами великой Персии вывело из шока других вельмож, и они, стряхнув с себя оцепенение, принялись наперебой уверять царя в своей преданности и в великой радости, которую они испытывают. Но лишь только после того, как его сдержанно, но почтительно поздравил сам Отан, Дарий почувствовал какое-то облегчение. Радость была столь безмерной, что он ее осознавал как-то постепенно, частями, а то ведь могло и сердце не выдержать! До него все более яснее и яснее стало доходить всеобъемлющее значение происходящего. Он был еще молод и не умел еще сдерживать нахлынувших на него чувств. Все в нем ликовало. Он был готов объять весь мир, и, встреться ему сейчас ненавистный Вахъяздат, он бы и его обнял от избытка чувств. Он даже всхлипнул от переполнившего его счастья и ничем сейчас не напоминал будущего величавого Дария I — надменного владыку мира! Вельможам больно было на него смотреть, от зависти разрывались сердца, а мозг сверлила нестерпимая мысль: "О боги, почему не я!?" И, больше не в силах выносить вида торжествующего счастливого соперника, вельможи наперебой братились к своему новому господину с нижайшей просьбой — отпустить их по домам, чтобы они, приведя себя в надлежащий порядок, могли предстать перед любимым царем в полном параде. Но Дарий, желавший непременно вот сейчас отметить свой успех и свою удачу, продлевая невыносимые страдания новоиспеченных подданных, пригласил всех к себе. И знатные сановники, не смея отказаться, в душе проклиная недогадливого Дария, перебивая друг друга, принялись благодарить и прославлять гостеприимство царя царей.