Розмэри Сатклифф - Орел девятого легиона Страница 35

Последний день прошел тихо. Составив план действий и сделав необходимые приготовления, Марк и Эска сидели на солнышке и, на посторонний глаз, просто бездельничали и наблюдали за легким полетом куликов над тихими водами озера. К вечеру они искупались, но не только ныряли и плескались, как обычно, а совершили ритуальное омовение в ожидании всех непредвиденностей этой ночи. Марк помолился на закате Митре, Эска – богу Сверкающего Копья, – оба были богами Солнца, богами Света, и поклонники их одними и теми же способами боролись со злыми силами. Они очистились, как перед боем, и за ужином поели как можно меньше, чтобы полный желудок не притупил их боевой дух.

Когда настало время сна, они, как всегда, легли вместе с Традуи, собаками и Лиатаном в главной хижине, поближе к двери, как повелось с самого приезда, на тот случай, если вдруг понадобится уйти ночью потихоньку. Все давно уснули, но Марк долго лежал, уставясь на красные угли в очаге, и каждый нерв у него дрожал, как туго натянутая тетива. Подле него тихо и ровно, как всегда во сне, дышал Эска. Но именно Эска своим охотничьим чутьем уловил наступление полуночи, когда жрецы приносят еженощную жертву. Теперь Дом Жизни опустел. Эска слегка толкнул Марка.

Они тихо поднялись и выскользнули наружу. Собаки не залаяли, они привыкли к ночным приходам и уходам. Марк бесшумно опустил на место занавеску, и они направились к ближайшим воротам. Выйти не составило труда: в селении было еще полным-полно гостей и многие хозяева ночевали за его пределами. Поэтому кусты терна, обычно перегораживающие ворота по ночам, отсутствовали. На это и рассчитывали юноши.

Миновав лагерные костры, спящих и все, что стало им так знакомо, они двинулись вверх по склону, и ночь сразу поглотила их. Ночь была тихая, предгрозовая дымка чуть затуманивала звезды, раз или два на горизонте сверкнула зарница. Луна давно зашла, и в этой темноте и затаившейся тишине горы будто подступили ближе. Юноши стали спускаться в долину Дома Жизни, и тьма окружила их, как вода.

Они зашли в долину позади Дома, по высушенному солнцем дерну ноги ступали бесшумно и не оставляли следа. В одном месте вереск доходил почти до подножия вертикальных камней, Эска нагнулся, отломил ветку подлиннее и засунул ее за пояс. Дойдя до дальнего конца святилища, они постояли, прислушиваясь. Им показалось, что они стоят очень долго. Тишина была полная, она заткнула им уши, точно вата, – не пискнула ни одна птица, даже море было сегодня беззвучным. Во всем мире не было других звуков, кроме учащенного биения их сердец. Они прошли между торчащими камнями и ступили на мощеную площадку. Прямо перед ними возвышалась черная масса кургана, шапка терновника наверху выделялась на фоне затуманенных звезд. Неясно белели тяжелые гранитные стойки и перемычки входа. Курган надвинулся на них совсем близко, закрыл собой все остальное – они стояли на пороге.

– Во имя Света, – произнес тихонько, но внятно, Марк и, нащупав край тюленьей шкуры, отодвинул ее. Слабо звякнули бронзовые диски, Марк, пригнувшись, ступил внутрь, Эска за ним, занавеска опустилась. Чернота надавила на глаза, на все тело, а с ней возникло ощущение чьего-то влияния – не то чтобы злого, но совершенно необычного. Тысячи лет это место было средоточием могущественного культа, и за эти тысячелетия оно словно приобрело живую сущность. Марку показалось, что вот сейчас он услышит дыхание, медленное, осторожное, как будто во тьме притаился зверь… Его охватила вдруг паника, но он сразу же подавил ее и тут же услышал шорох и увидел слабый свет. Это Эска достал из плаща светильник. Возник крохотный язычок пламени, опал, превратился в искорку и снова вырос – загорелся фитиль, погруженный в комок пчелиного воска. В темноте осветилось склоненное лицо Эски, бережно заслоняющего огонь. Марк увидел, что они стоят в проходе, где стены, пол и потолок выложены большими каменными плитами. Куда вел проход, понять было невозможно: слабый свет доставал недалеко. Марк протянул руку, Эска отдал ему светильник, и Марк пошел впереди, подняв огонь высоко над головой. Проход был слишком узок, и на двоих места не хватало.

Сотня шагов… темнота неохотно раздалась перед ними и тут же алчно сомкнулась позади, и вот они очутились на пороге бывшей погребальной камеры и совсем близко от себя, у входа, увидели на небольшом возвышении из плитняка неглубокую красивейшую янтарную чашу, наполненную до краев чем-то густым и темно-красным. Должно быть, то была кровь оленя или черного петуха. Дальше все скрывал мрак, но когда Марк шагнул со светильником вперед, темнота отшатнулась и они разглядели просторное помещение, каменные стены которого уходили высоко вверх, куда не доставал свет. Кажется, стены там сходились, образуя что-то вроде купола. Две ниши по бокам пустовали, но в стене напротив входа была третья, и в ней темнело что-то, стоящее немного косо, и это что-то было, вне всяких сомнений, орлом Девятого легиона.

Больше в помещении не было ничего, и пустота неизмеримо усиливала ощущение опасности. Что думал увидеть Марк, он и сам не знал, но, во всяком случае, не ожидал, что там не будет ничего, кроме большого круга в середине, видимо, из белого нефрита, с фут в поперечнике, и идеальной формы нефритового же топора, одним концом лезвия касавшегося круга. Вот и все.

Рука Эски легла на его руку и голос настойчиво шепнул:

– Это сильное колдовство, не трогай!

Марк кивнул. Он не собирался это трогать. Они обошли круг и подошли к дальней нише. Да, там был орел.

– Возьми светильник, – шепнул Марк.

Он взялся за древко, и сейчас же ему пришла мысль, что последним римлянином, касавшимся этого истертого, запачканного древка, был его отец. Странная крепкая связующая нить протянулась через годы. Марк сжимал древко, как талисман.

– Держи светильник повыше, вот так.

Эска повиновался, свободной рукой придерживая древко, чтобы Марк мог действовать обеими руками. Удобнее было бы, конечно, положить древко на пол и отделять орла, стоя на коленях, но у обоих было ощущение, что лучше оставаться на ногах: на коленях они отдались бы во власть Неведомого. Свет упал на шляпки четырех бронзовых гвоздиков, проходивших сквозь когти орла и через перекрещенные молнии, прикреплявших орла к древку. Вытянуть их ничего бы не стоило, если бы они не приржавели в своих гнездах. Безуспешно попытавшись вытащить их пальцами, Марк принялся орудовать кинжалом. Гвоздики поддались, но вылезали медленно. Работа требовала времени, а разве могли они рассчитывать на долгое пребывание здесь, в этом зловещем месте, где, казалось, в любую минуту может прыгнуть на спину притаившийся зверь. Наконец удалось вынуть один гвоздь, и, сунув его в пояс, Марк принялся за второй. Снова внутри у него заныло от паники, и снова он подавил ее. Торопиться было нельзя, стоит начать торопиться, и работа пойдет прахом. У него мелькнула мысль вынести орла вместе с древком, спрятать где-нибудь в зарослях вереска и там, на чистом воздухе, докончить дело. Нет, снять орла надо – целиком с древком в тайник, который они выбрали, его не спрячешь. Времени у них в обрез, без света работать быстро невозможно, а зажечь свет на открытом воздухе нельзя: он мог их выдать, как бы они его ни заслоняли. Здесь – единственное место, где им никто не помешает (если не случится ничего непредвиденного, жрецы не появятся до следующей полуночи). То есть не помешают люди.

Марк почувствовал, что задыхается. «Спокойно, – сказал он себе. – Дыши спокойно. Не торопись». Вывалился второй гвоздь, его он тоже убрал в пояс. Эска повернул древко, и Марк принялся за следующий гвоздь. Третий. Этот вышел легче. Марк взялся за четвертый – и последний, – но почему-то стало хуже видно. Или это ему только показалось? Он поднял голову и увидел блестящее от пота лицо Эски. Свет и в самом деле ослабел, и пока он смотрел, крохотное пламя начало опадать все ниже, ниже, и со всех сторон стал надвигаться мрак.

Что это? Спертый воздух, или плохой фитиль, или… Марк настойчиво проговорил:

– Думай про Свет! Эска, думай про Свет!

При этих словах пламя и вовсе превратилось в синюю искорку. Он слышал тяжелое дыхание Эски, со свистом вырывавшееся из расширенных ноздрей; сердце у Марка неистово забилось, он ощутил, как тянутся к нему пальцы тьмы, как стены и потолок тоже придвигаются ближе, душат, точно холодная мягкая рука, зажавшая нос и рот. Он вдруг пришел к чудовищному убеждению, что прохода больше нет. Нет кожаного занавеса, отделяющего их от внешнего мира; со всех сторон их накрывает земляной холм, а выхода нет. Нет!

Тьма мягко прикоснулась к нему. Он собрал все силы, напряг волю, пытаясь отодвинуть от себя холодные камни, стены, избавиться от мерзкого ощущения удушья. Он и сам, как велел Эске, думал про Свет, думал изо всех оставшихся сил, мысленно наполняя пещеру светом, – ярким, сильным, который вливался в каждую щелку. Ему вспомнился поток закатного солнца, льющегося в окно спальни в Каллеве. Эска, Волчок и Коттия пришли тогда навестить его в тяжелую минуту. Сейчас он вызвал его в памяти – золотой поток, Свет Митры. Он направил его на темноту, отодвигая ее назад, назад…