Джулиан Рэтбоун - Последний английский король Страница 35

– Ты лжешь. От Селси мы плыли на восток...

– Ветер переменился, милорд, клянусь, он переменился, как только мы отплыли от земли.

– Если подведешь нас, я тебя на куски разрублю и за борт выброшу. Хуже того, мы тебе не заплатим.

Уолт стоял под ними на палубе, вытирая мокрые от соленой воды волосы. Услышав эти слова, он опустил полотенце и посмотрел вверх – голова его находилась примерно на уровне их колен.

– Ему уже заплатили.

Гарольд глянул вниз.

– Я не платил.

– Какой-то монах передал ему кошелек. Вчера. Там было много денег.

– Когда именно?

– Вчера, ближе к полудню. Когда мы ждали тебя.

Гарольд обернулся к Ульфрику:

– Отведи его в каюту и разберись.

Ульфрик Жестокий повел капитана прочь.

Корабль продолжал путь. Кормчий с непроницаемым выражением лица понемногу поворачивал руль так, чтобы солнце отошло влево – судно брало курс к северо-востоку.

На горизонте по правому борту появилось темное пятно. Снова закричали чайки, приближавшаяся земля расступалась, образуя широкую бухту, уже видны были черные точки – рыбацкие лодки, маленькие, но больше плетеных ирландских челноков. Моряки подтянули парус, кормчий еще немного повернул руль, так что теперь нос корабля смотрел почти прямо на восток, и направил судно в гавань. На северном берегу стоял маленький порт или рыбацкая деревушка, а немного дальше на другой стороне виднелся большой город.

Из каюты капитана доносились звуки ударов, тяжелое дыхание, короткие пронзительные вскрики.

– Гавр, – предположил Уолт.

Тимор нахмурился.

– Гавр намного больше, – возразил он. Тимор умел читать, любил поговорить с людьми и ухитрялся выяснить много интересного о тех местах, куда они отправлялись.

Раздался чудовищный вопль, перешедший в хрип. Ульфрик вынырнул из каюты, наклонив голову, чтобы не удариться о притолоку. В одной руке он держал кошелек.

– Пятнадцать золотых, – сообщил он, кинув кошелек Гарольду.

В другой руке Ульфрик Жестокий нес голову капитана – ее он бросил за борт и обтер свои лапищи об окровавленную куртку.

– Это не Сена, – продолжал он, – и не Гавр. Это Сомма, сказал капитан. Впереди, на южном берегу – Сен-Валери. Подонку заплатили, чтобы он доставил нас сюда. Мне нужно умыться.

Он снова опустил бадью за борт и зачерпнул воды.

Побледнев от гнева, Гарольд ринулся на бак. Уолт и Даффид метнулись за ним.

– Понтье! – выкрикнул эрл. – Это вовсе не Нормандия, это владения графа Гюи де Понтье. Мы явились на его земли незваными, нежданными и вооруженными в придачу!

– А если повернуть? – предложил Уолт. – Поплывем обратно...

– Не получится. Ветер встречный. Да и – видишь?

Позади, всего в полумиле, два длинных, быстрых, черных корабля гнались за ними, гребцы слаженно работали веслами – то ли хотели перехватить чужаков, то ли загоняли их в глубь залива, к берегу, как овчарки отбившуюся от стада овцу.

– Вооруженные и незваные, но вряд ли нежданные, – пробормотал Даффид.

Три недели спустя герцог Вильгельм принимал англичан в пиршественном зале своего замка в Руане. Они прошли по длинному залу к возвышению, где герцог восседал на троне, окруженный своими советниками, баронами и священнослужителями. Волосы Бастарда были подстрижены коротко, не по английской моде, на голове красовалась корона, кольчугу прикрывала накидка с гербом Нормандии: лев passant regardant, идущий вполоборота к зрителю. Хозяин вышел к ужину в сапогах, в рукавицах с раструбами, не сняв с пояса длинный меч. Острие меча упиралось в пол, левая рука герцога покоилась на рукояти. Гарольд подумал, что обычаи в Нормандии вряд ли отличаются от принятых во всем христианском мире, а значит, усевшись за стол с оружием, Ублюдок сознательно нанес гостям оскорбление.

Даже когда Вильгельм сидел, было видно, что он высок ростом, выше Гарольда, но тощ и не столь крепкого сложения. Ухоженные усы заканчивались острыми кончиками и торчали так, словно герцог смазывал их воском; как и треугольная бородка, усы были заметно темнее волос. Он был бы красив, если б не мешки под глазами и не чересчур крупный орлиный нос. На щеках Вильгельма играл здоровый румянец человека, проводящего гораздо больше времени на свежем воздухе, нежели за пиршественным столом. Ему исполнилось тридцать шесть лет, на шесть лет меньше, чем Гарольду. Когда Вильгельм спустился в зал и двинулся к Гарольду длинными скачками – не напрямик, а заходя сбоку, Уолт припомнил волка в горах Уэльса – тот так же подкрадывался по снегу к их палаткам.

– Дорогой Арольд, козен мой! – вскричал Вильгельм по-английски, однако с сильным нормандским акцентом. – Наконец-то мы встретились! – Он положил обе руки эрлу на плечи, расцеловал его в обе щеки и отступил, чтобы получше разглядеть дорогого гостя. – Столько слышал про тебя, и все только хорошее. Иди сюда, познакомься с моими советниками. Твоим людям не обязательно идти с тобой...

Но телохранители сомкнулись вокруг Гарольда, не желая ни на шаг отставать от него. Эрл махнул рукой, отстраняя их.

Вильгельм поставил ногу на первую ступеньку помоста и тут же остановился, побагровев от ярости.

– Недоумки! – заорал он на нормандском диалекте, взвизгнув на последнем слоге, словно мелом по графитовой табличке провели. – Я же сказал: убрать все со стола. – Он резко взмахнул рукой, так что чуть не огрел Гарольда по уху. Тот едва успел уклониться. – Уберите прочь пергамент, чернила, таблички, всю эту ерунду! Вы что, не видите: мы принимаем гостя, самого бессильного – тьфу ты, черт, я хотел сказать – всесильного, какой когда-либо удостаивал своим посещением наш зал?! – На последнем слове голос его вновь сорвался. – Совет окончен. Окончен, говорю вам! Вина! Вина! И воды, разумеется.

Обернувшись, он обхватил Гарольда рукой за плечи – зазвенели кольца кольчуги – и повлек его за собой к помосту, вновь пытаясь говорить по-английски.

– Видишь ли, Арольд, я терпеть не могу беспорядка. Всему свое место и свой час. Я держал с приближенными совет, совет закончен, наступило время пира: прочь пергамент, пора повеселиться. Будь так добр, скажи своим людям, чтобы перестали болтать, точно прачки у деревенского пруда. Очень тебя прошу.

Вильгельм вернулся к трону, установленному на фут выше других сидений, и жестом предложил Гарольду сесть напротив. Герцог явно исчерпал запас английских слов и перешел на нормандский вариант французского. Гарольд хорошо понимал это наречие, и не было нужды говорить чересчур медленно и громко, но люди подобного склада всегда так разговаривают с иноземцами.

– Как поживает мой царственный кузен Эдуард? Не слишком хорошо, как я понимаю.

Он чуть было не сказал: «надеюсь».

– Не слишком хорошо, но не так уж и плохо. Он отказался от меда и сладких фруктов и может прожить еще несколько лет. Он шлет тебе поклон.

– Несколько лет? С медовой болезнью? Год, самое большее. Очень хорошо, что мы с тобой смогли встретиться. Сегодня у нас с тобой состоится небольшая беседа, я уверен, таких бесед будет много и все окажутся очень полезными. Прежде всего, сожалею о столь неудачной высадке. Надеюсь, Гюи де Понтье хорошо обращался с тобой?

Гарольд пожал плечами.

– Плохо? Налить вина? А воды? Не надо? Я всегда до заката разбавляю вино водой. Помогает сохранить ясность мыслей, ты согласен? На чем мы остановились? Ах да, Гюи де Понтье. Тебе повезло, что у меня нашлись деньги, чтобы уплатить ему выкуп. Он потребовал невероятную сумму. Сколько мы заплатили, епископ?

Церковнослужитель, сидевший рядом с герцогом, слегка откашлялся.

– Королевский выкуп, мой господин.

– Нет, нет, епископ. Не королевский. Но немаленький, что и говорить. Сотню золотых?

Епископ наклонил голову, опасаясь проронить лишнее слово. Вильгельм гнул свое:

– Уверен, он бы повесил тебя, если б я не подоспел с деньгами. Конечно, Понтье мой вассал, хоть его земли лежат и за пределами Нормандии, но он был в своем праве, вполне в своем праве...

Герцог стянул с рук перчатки, вытащил нож из миски с яблоками – их принесли одновременно с вином – и занялся своими ногтями.

– Кстати говоря, – продолжал он, и на этот раз его голос и впрямь напоминал рычание волка, – фактически я купил твою жизнь. Ты мой должник, Арольд. Как мы оценим этот долг? – Голос становился все жестче, Вильгельм словно гвоздями прибивал каждое слово. – Полагаю, теперь ты мой вассал? Можем ли мы, дорогой мой Арольд, дорогой козен, с этого дня считать тебя нашим вассалом, преданным нам человеком?

Молчание. Нормандцы пристально следили за Гарольдом серо-стальными, невыразительными глазами. Эрл почувствовал, как холодок пробежал по спине. Выпрямившись на стуле, он посмотрел прямо в глаза Ублюдку.

– Здесь, в Нормандии, и повсюду, где ты правишь или будешь править по закону и с согласия народа, я буду твоим смиренным и верным слугой.