Александр Доронин - Кузьма Алексеев Страница 35

— Место собакам на улице! — отмахнулся князь.

После возвращения из бани хлебали уху. Ксения глядела на мужчин из предпечья, не решаясь садиться с ним за один стол. После ужина князь бросил Волчаре:

— Знаешь, где волки ночуют?

— Под кореньями деревьев, думаю, там, где теплее… — ни о чем не подозревая, простодушно ответил мельник.

— А-а! Выходит, знаешь! Тогда иди на свое место! Попутно и охранников моих понаведаешь!

— Они на мельнице, там и переночуют, — подала голос женщина.

— Тогда и я пойду, — пятясь к двери, Волчара злобно сверкнул глазами на женщину. Та отвернулась.

Князь давненько не касался женского тела. И теперь от предвкушения удовольствия он опьянел, как от медовухи.

Архиереевы «уроки»

Давным-давно уже закрылись магазины и лавчонки. На улице Лыскова лишь изредка раздавался лай собак да сонный стук колотушки сторожа. Летняя ночь накрыла землю густым туманом. Ни шороха, ни звука. Приказчики спят на мягких перинах, мастеровые — на скамьях, положив под голову старые зипуны, нищие — в своем клоповнике на соломе, мечтая увидеть хотя бы во сне пироги да кусок жирной рыбы. Отдыхает и Волга. Ни ударов весел, ни движения волн. Река устала от непрерывного движения баржей и лодок, бороздивших ее водную гладь, и ночью блаженно вздыхала, наслаждаясь покоем.

В прибрежной низине, роняя вокруг искры, горел одинокий костер. Перед ним сидело двое табунщиков. В костре пеклась картошка. Дожидаясь своего позднего ужина, они говорили о своей жизни, прожитых днях и годах, проклинали старост и полицейских, которые, по их словам, последние капли их кровушки высасывали.

Мужики только тем себя и тешили, что Бог окажется милостив и худшего ничего с ними не произойдет.

Вокруг паслись, пофыркивая, лошади: арабские скакуны и орловские рысаки.

— Гляди-кось, пегий-то опять в сторону Волги пошел, — сказал молодой пастух. — Пойду-ка поверну.

Было далеко слышно в тишине ночи, как он кричал, хлопал кнутом.

И снова покой. Лошади собрались вокруг костра, поглядывая на горящее пламя красными глазами.

Парень вернулся на прежнее место, вынул палкой из затухающего костра печеную картошину, подул на нее, огорченно проговорил:

— Пегий захромал, пропадет конь ни за грош, виноваты будем, стало быть…

— Это не наши заботы, парень, — у него хозяин имеется. Пусть Жигарев, строгановский управляющий, в кузню пегого ведет, — успокаивал молодого пастуха его напарник, небритый и нестриженый старик, седые волосы его доходили до самого пояса. — Наше дело — сторона: было бы стадо в сохранности.

— Пегий — коняга славный, из доброго племени, жалко, ноги попортит, — не отступался молодой. Ему годков двадцать. Приплюснутый нос, широкоскулое лицо. Наклонился над костром, о чем-то задумался. — На реке лодку видел, — после недолгого молчания молвил он тихо, боязливо прислушиваясь к чему-то. — Без весел, в нашу сторону двигалась. Неторопко так. Вдруг кто лихой?!

В растрепанной бороде старика сухая травинка задрожала.

Молодой опять тронулся в сторону реки. Когда вернулся, поеживаясь, подошел к храпевшему напарнику:

— Хватит дрыхнуть! Пастухами нас наняли не сны разглядывать!

Спящий открыл глаза, хрипло бросил:

— Отстань, пиявка!

— Там в лодке человек ничком лежит. Или это почудилось мне? Поближе подойти побоялся. У-у, хо-ло-ди-на!

— Разве на Волге мало бродячих людей, чего об этом беспокоиться-то? — бросил, поднявшись, широкоплечий.

— Много, да боюсь, воришки бы не явились. Жигарев придушит нас…

Старый выхватил из-за пояса топор.

— А эту штуку зачем я таскаю?..

Молодой махнул рукой, сел поближе к огню. Тихо вокруг. Только где-то в ближнем лесу прокричала ночная птица, но вскоре замолчала и она.

— Иди-ка пройдись, дружище, — строгим тоном проговорил старик, сам же снова прилег на свой зипун.

— Сам пройдись, если ножа или пули не боишься!

— Если празднуешь труса, тогда зачем меня взбутетенил? Никто бы и не знал, кого ты видел… — Старик поднял свой топор. Острие угрожающе сверкнуло при свете пылающего костра. — Востренный!..

Пошли вдвоем. На берегу реки долго вслушивались в окружающую тишину.

— Видел, наверное, на реке бревно и в штаны наклал, — фыркнул старик.

— Может быть, и бревно, но все-таки видел… — оправдывался парень.

— Напрасно ты сон мой оборвал, паря, прекрасный он был, черт тя задери! Теперь, глядишь, и не сосну, — бурчал старик.

— Лошадей уведут — Жигарев, говорю тебе, повесит нас.

— Замерз я как собака. — Стуча зубами, еле выговорил старик. — Пойдем-ка поближе к костру, там потеплее.

— К воде поближе спустится надо, — не отступал молодой. — Если лодки там не окажется — спокойно отдохнем…

За прибрежными кустами на пастухов накинулся пронизывающий ветер. Придерживая шапки на головах, огляделись.

Ни лодки, ни людей не видать. Одна водица речная поблескивала в тусклом свете месяца да клочьями плыл предутренний низовой туман.

— По шее бы тебе, трепло! — пробасил старик.

— Ей-богу видел лодку, братец! Не хотелось, как в прошлом году, когда увели жеребца, на соль и воду сесть…

Вернулись к костру. Тут со стороны леса вдруг раздалось тревожное конское ржание. Молодой бросил полуоблупленную картофелину, кинулся в темноту.

— Карр-аул!!! Воры! — послышался его вопль.

Старик с топором и с кнутом в руках кинулся на ржание. Молодой катался по траве, кричал визгливо:

— Увел, увел, вор окаянный! Лучшего рысака, Гнедого пымал. Теперь нас Жигарев в острог засадит!

— Не засадит. Мы сами от него уйдем, — склонившись над напарником, твердо сказал старик. — Пригоним лошадей во двор и убежим. Эко, парень, нашел над чем кручиниться. Хватит, вставай!

Вдалеке четко слышался частый топот бегущей лошади: цок-цок, цок-цок.

На крутом волжском откосе, откуда, как на ладони, открывались все дальние дали, остановился гнедой жеребец. И хотя он приплясывал, было заметно, что гнали его издалека. Всадник, а это был Листрат Дауров, за повод привязал гнедого к ближней сосне и прилег было отдохнуть на росистый луг. Но конь вдруг тревожно заржал. Листрат выхватил из-за пояса нож и увидел, что из-за деревьев вышел лось. Дикое животное с любопытством смотрело на человека, поводя своими длинными, как веретена, ушами.

— Иди, иди своей дорогой, тут тебе делать нечего, — ласково, но твердо сказал Листрат лесному обитателю. Лось протяжно замычал и, потоптавшись, не спеша пошел в глубь леса.

На противоположном берегу Волги белел Макарьевский монастырь. В синее бездонное небо он взметнул макушки своих угловых башен. Слева сотнями огней мерцало Лысково. В волжские воды оно, казалось, опустило для отмочки свои босые грязные улицы. Работая на купца Строгонова, в этом селе Листрат прожил около четырех лет. Охотясь на лосей и диких кабанов, он вдоль и поперек исходил ближайшие леса, много раз тонул в болотах. Однажды Листрата ужалила змея. Тогда он ужаленное место вырезал ножом, из отверстия выдавил опасный яд и таким образом выжил.

А вот теперь Листрат совершенно не знал, как из Лыскова добраться до Сеськина. О таинственной тропке он слышал, конечно, от бывалых охотников, но сам по ней не хаживал. А сейчас решился. Двинулся через лес и понял — места не переменились: вот молнией пораженный дуб, за которым начиналась березовая роща.

Попалась маленькая речушка. Жеребец заартачился, в воду не шел. Листрат поддал ему кнутовищем под бока. Тот осторожно, по вязкому дну перейдя на другой берег, припустил наметом. Остановиться и высушить над костром одежду Листрат побоялся, остерегаясь людей. Среди них есть всякие, того и гляди, будут расспрашивать, откуда он родом и куда держит путь.

Лес был пасмурным. От сырости Листрата била мелкая дрожь. Он уже хотел развести костер, как неожиданно наткнулся на знакомую тропинку. Та извивалась среди высоких стволов сосен, пропадала в густых зарослях молодого краснотала. Из-под ног рысака прыгали лягушки. Радоваться бы, но Листрата не обманешь. Он слышал и чувствовал каждый шорох, от острого его взгляда не ускользало ничего: тут зарубка топором на дереве свежая, там — сломанные сучья. На тропинке увидел свежие лошадиные следы. Прошли верховые, похоже, недавно. Вскоре Листрат увидел и всадников, одетых в зеленые мундиры. Ехали они впятером, лошади в сплошной грязи, сами устало покачивались в седлах. Листрат повернул коня, но один всадник, заприметив его, крикнул. Краешком глаза Дауров заметил, как все пятеро, круто повернув коней, бросились за ним.

Гнедой рвался вперед, ломая кусты. Не отставали от него и полицейские. Вот они разделились и двинулись с разных сторон, с целью взять его в кольцо. Об этом Листрат догадался, когда оказался на краю болота. В капкан угодил, загнали, подлецы!.. Четыре полицейских совершенно молоденькие — лица безбородые, в пушку. Пятый, его ровесник — с острым сердитым взглядом. Конечно, их старший.