Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб Страница 35

Анан ке хак ра беназае кимийя конанад.

Айа бовад ке кушейе чешми бе ма конанд.

Хидр задумывался о том, чтобы женить Самаху на девушке из какого-нибудь порядочного семейства, ибо был уверен, что тот переживает сейчас ту фазу в жизни, которая тянет его в безрассудные авантюры, и вообще ему не достаёт разума. А связывание себя узами брака с почтенным семейством заставит его пересмотреть свой образ жизни. Более того, переезд в роскошный дом, рождение благородного потомства и возможность породниться со знатными людьми создаст для него новый мир, что потребует от него измениться самому и смотреть на всё иными глазами. И счёл, что нашёл наконец желаемое, остановив свой выбор на Унсийи, дочери Мухаммада Аль-Басиуни, торговца парфюмерией.

Он прозондировал почву и обнаружил более любезный приём, чем ожидал… Тогда он сказал Самахе:

— Я нашёл тебе достойную девушку…

Самаха спросил его:

— А разве нам не следует начинать с моего старшего брата Ридвана?

— А почему бы не начать с норовистого скакуна?

— По правде говоря, дядя, я уже опередил тебя, — сказал Самаха с дерзкой нежностью.

— Правда?!

Хидр мирно склонил голову и с нетерпением спросил:

— И кого же ты осчастливишь?

С вызывающей улыбкой на губах Самаха ответил:

— Махалабийя!

Тут Дийя громко рассмеялась. Взгляд её не выражал ни радости от такой новости, ни огорчения. Ридван же в замешательстве пробормотал:

— Махалабийя…

Самаха спокойно повторил:

— Дочь Сабах, экзорцистки!

Хидр нахмурился; лицо его омрачилось. Дийя хлопнула в ладоши, словно в невидимый бубен, и залилась смехом.

Хидр спросил:

— За что ты нас так истязаешь?!

Самаха спокойно ответил:

— Дядя, я люблю тебя и люблю Махалабийю!

Он впервые увидел её на похоронной церемонии на кладбище: она сидела вместе с матерью в двуколке, запряжённой ослами. Со своего места, близ ограды могилы Шамс Ад-Дина он заметил, как она ловко спрыгнула с повозки. Смуглая, почти чернокожая, стройная, с открытыми чертами лица, хорошо сложенным телом, улыбкой на лице, она как из фонтана источала жизненную энергию и женственность. Он загорелся желанием присоединиться к ней. Глаза их встретились со взаимным любопытством, таким же отзывчивым, как плодородная земля. Воздух плавился под лучами солнца и горячим дыханием людей, наполненный тайнами, скорбью, запахами всяческой варёной снеди, пальмовых листьев, базилика и лепёшек. Он наклонился в её сторону, словно подсолнух. Сама атмосфера смерти побуждала его приблизиться к ней не медля, не колеблясь.

В этом не было никакой внезапности. Ему была хорошо знакома собственная склонность к чернокожим женщинам. Его сексуальные похождения имели место именно в их объятиях: в темноте под аркой, на руинах или за барной стойкой.

Он положился на себя самого. Для того, чтобы провести разведку местности, он выбрал наихудшего, которого только мог найти: Садика Абу Такийю, и расспросил того о Махалабийе и её матери. Тот сказал:

— Я всё время в баре, однако новости сами собой доходят до меня час за часом…

Он немного подумал, затем продолжил:

— У девушки есть почитатели, однако я ни разу не слышал о ней ни одного плохого слова…

Самаха был доволен, успокоенный свидетельством самого худшего из всех людей — то было самое лучшее свидетельство… Но этим он не удовлетворился и спросил мнение шейха Исмаила Аль-Кальюби, имама местной мечети. Тот ответил:

— Ремесло её матери проклято…

— Но я спрашиваю о дочери…

Имам раздражённо переспросил:

— Зачем тебе выбирать себе жену из дома, во всех концах которого обитают злые духи?

Однако Мухаммад Ат-Тавакуль, шейх переулка, недвусмысленно сказал:

— Репутация у девушки незапятнанная…

Тогда Самаха сказал себе:

— У неё ещё более чистая репутация, чем у моей бабки Санийи Ас-Самари…

Самаха отправился в дом Сабах-экзорцистки с видом на поилку для вьючного скота. Сначала она подумала, что он один из клиентов, который пожаловал сюда. На ум ей пришла госпожа Дийя Аш-Шубакши, и она поприветствовала его:

— Добро пожаловать, потомок славного рода!

Он спокойно поглядел на неё, вдыхая аромат суданских благовоний, наполняющий его нос и усыпляющий чувства, пока взгляд его скользил по бубнам различных размеров, хлыстам и мечам, рубахам с разноцветными бусинами, разбросанными по полкам и дивану. Затем взгляд его вернулся к жирному телу, похожему на мешок с углём. Сабах сказала:

— К вашим услугам, господин мой…

Он пробормотал:

— Это не то, что ты ожидаешь…

— К вашим услугам, господин мой…

Вонзив взгляд в узорчатый коврик, он сказал:

— Я прошу руки твоей дочери Махалабийи.

Поначалу женщина изумилась. Осанка её внезапно переменилась. Лицо осветилось, озарённое улыбкой белоснежных ровных зубов. Она пробормотала:

— Вы только представьте себе!..

Улыбаясь, он поднял голову и сказал:

— Попрошу у Аллаха удачи!

— Но никто из твоей семьи не на твоей стороне?

На это он неопределённо заметил:

— Я сказал, что начну всё сам…

— Правда?!.. Как же меня радуют свободные мужчины!

Он одобряюще улыбнулся ей, и она пробормотала:

— Представьте только!..

Руки их встретились в дружеском пожатии, и оба прочитали «Аль-Фатиху» ради успеха дела…

Хидру не хотелось упускать Унсийю, дочь парфюмера, и потому он женил на ней Ридвана, дабы возвести прочное и надёжное строение. Самаха спросил дядю:

— Вы будете присутствовать на моей свадьбе?

Хидр без колебаний ответил:

— Ты — член нашей семьи, как ноготь, который нельзя вырвать, не оторвав плоть…

Он успокоился и задал этот же вопрос Ридвану, и тот воодушевлённо ответил:

— Я всегда буду рядом с тобой…

Но затаённую грусть невозможно было стереть…

— Добро пожаловать, Ан-Наджи, наш всеобщий повелитель!

Так поприветствовал его Аль-Фулали, сидя, скрестив под собой ноги среди сильнейших приспешников в курильне опиума в Тирбасе… Он всегда его приветствовал именно так. Но Самаха не был глупым и неопытным. Сердце постоянно нашёптывало ему о том, что следует быть настороже. Он чувствовал, что всегда есть кто-то, кто вычисляет каждое его движение, изучает его взгляды и повороты. У него имелось такое ощущение, что он заключён в центр круга страха и слежки. Однако роль свою играл так, как следовало: поспешил к главарю и благоговейно облобызал его плечо, заняв после своё скромное место на циновке среди других членов клана. Затем Самаха приветливо сказал:

— Я пришёл сообщить мастеру и братьям о своей скорой свадьбе!

Аль-Фулали с удовольствием захохотал, и обратился к Хамуде, своему особо приближённому сутенёру:

— Ну-ка исполни радостную трель, эй ты, шлюхин сын!

Хамуда издал пронзительную визжащую трель, какую не смогла бы издать даже ликующая женщина, и Аль-Фулали сказал:

— Благословляю тебя. Когда же состоится это событие?

— В будущий четверг, с Божьего позволения…

— И кто же сия счастливая избранница, родившаяся в Ночь Предопределения?

— Дочь Сабах, что изгоняет злых духов.

Все притихли, глядя в замешательстве на своего главаря. В тусклом свете лампы они выглядели призраками с искажёнными лицами. Аль-Фулали сказал:

— У Сабах есть лишь одна дочь!

— Именно она и имеется в виду, мастер…

В тишине слышно было только урчание животов и чей-то рассеянный кашель время от времени. Смутные тайны кружили в окружающем их дыме.

Аль-Фулали воскликнул:

— Клянусь Святым Хусейном, господином всех мучеников!

И вопросительно посмотрел на своих людей:

— А что вы думаете, молодцы, о тех удивительных трюках, какие с нами проделывает этот мир?

Остальные лишь облизали губы, осознавая весь гнёт этой фразы, и несколько голосов, вторя друг другу, повторили: