Ирина Измайлова - Робин Гуд Страница 36

– Как всегда, в зале, ваша милость. Прикажете затопить в какой-нибудь из комнат?

Слуга говорил ровно, совсем без интонаций, и говорил так, словно все эти семнадцать лет Робин прожил в родовом замке, никуда не отлучаясь, а теперь стал хозяином этого замка. Но именно в этой спокойной готовности преданного Тимоти продолжать безупречную службу угадывался некий недоуменный вопрос: «Если ты был жив все эти годы, сэр Робин, то где же тебя носило, и почему ты ни разу за эти годы не дал о себе знать?».

– Не надо топить больше нигде, Тимоти. Просто поднимемся в зал. Девушка посидит у огня и согреется, а мы с тобой пойдем в комнату сэра Саймона и поговорим.

Они прошли через неширокий двор, по обе стороны которого лепились две конюшни да овчарня вместе с сараем для сена, и вошли в нижний этаж центральной постройки, которую слишком громко было бы назвать донжоном, она лишь чуть возвышалась над не слишком высокими стенами замка. В нижнем этаже располагались небольшие комнатки для слуг и огромная кухня, из которой по широкой каменной лестнице можно было подняться в зал, смежный с несколькими жилыми комнатами. Этот зал казался не слишком велик, а его пересеченный массивными дубовыми балками потолок нависал довольно низко, закопченный до черноты, потому что очаг, как и в большинстве старинных замков, не имел дымохода: дым уходил в широкое потолочное отверстие со специальной шторой на случай дождя. Из четырех высоких узких окон, расположенных в одной стене, три были по случаю холода закрыты ставнями. Впрочем, снаружи все равно царила ночь, и освещал просторное помещение лишь ярко пылавший очаг.

Робин указал безмолвно следующей за ним Мэри на широкую деревянную скамью, покрытую овечьими шкурами:

– Побудь здесь, хорошо? Идем, Тимоти.

– Идемте, сэр. Только нужно зажечь свечу. Там темно.

В комнате, где еще недавно жил и где мирно скончался старый рыцарь Саймон Локсли, стояли только невысокая кровать, застеленная шерстяным покрывалом, два сундука, красивый высокий ларь, резное кресло старинной работы, то самое, в котором хозяин замка провел свои последние мгновения да два стула. Каменный пол был покрыт сухой травой, наполнявшей комнату печальным запахом давно ушедшего лета.

Слуга, переступив порог, остановился, вопросительно глядя на Робина. Тот медленно опустился на один из стульев, не решившись сесть в кресло. Некоторое время оба молчали.

– Тимоти! – произнес, наконец, Робин. – Я приехал к отцу просить помощи, и поверь, дело стоило того, чтобы придти в дом, из которого я когда-то так предательски сбежал. Ты меня осуждаешь?

– Кто я такой, чтобы осуждать вас, сэр? – пожал плечами слуга. – Другое дело, это было мне странно, как странно и теперь. Сэра Саймона все убеждали, что вы, должно быть, умерли, а он твердо верил в ваше возвращение и оставил вас своим наследником. Миледи всего на два года пережила ваше исчезновение, не выдержала мысли, что с вами могло приключиться что-то дурное.

Робин опустил голову и, глядя в пол, спросил:

– Но ведь я не родной сын Локсли? Скажи правду!

Верный слуга как-то странно усмехнулся:

– А отчего бы и не сказать, раз вы давно уже ее знаете. Да, не родной. А вернее сказать, родились вы не от сэра Саймона, и не леди Августа вас рожала. Но они взяли вас к себе двух дней от роду и никогда не считали чужим, разве вы этого не помните? И никогда бы вам не открыли всего этого, тем более, миледи так и умерла, думая, что это она вас рожала.

– Как такое может быть?! – вскрикнул изумленный Гуд.

– А вот так вот и может! Вы родились на проезжей дороге между Лестером и Ноттингемом, в ту ночь, когда ваша родная матушка бежала от злодея, который собирался убить ее и вас, потому что перед тем убил вашего отца, чтобы завладеть его титулом. Бедняжка умерла от родов, а вас мы с моей мамой принесли в дом к одному доброму семейству. Там бы вы и остались, но храбрый рыцарь, который в ту ночь спас нас всех от злодея и его приспешников, через день вернулся и забрал вас с собой, да и меня с матерью тоже. А забрал потому, что накануне леди Августа родила ему наследника, но тот взял, да через пару часов и помер! Леди-то не знала этого: рожала тяжело, и у ней сразу сделалась горячка. Она все просила, чтоб ей показали сыночка – что это был сыночек, она видела. Сэр Саймон (вы же поняли, кто это был он?) решил, что спасет жену, если ребеночек, когда она очнется, окажется жив здоров. Так и вышло, и они оба любили вас без памяти. Однако же хозяин всегда говорил: если только будет возможность вернуть вам ваше настоящее имя, восстановить вас в правах, он обязательно все расскажет, даже и жену не пожалеет.

Тимоти помолчал, потом глянув на Робина со странной улыбкой, вновь заговорил. На этот раз в его голосе звучал почти вызов:

– А хотите, сэр, я теперь угадаю, отчего вы тогда ушли, никому ничего не сказав? Это ведь граф Лестер тайно познакомился с вами, когда вы были еще мальчишкой, и нарассказывал вам всякой дряни про сэра Саймона? Что, не так? Я всегда об этом догадывался, только хозяевам не говорил. Но вы любили охотиться, вот на охоте, небось, с этим аспидом и познакомились.

Гуд кивнул. История, которую поведал рыжий Тимоти, не потрясла его. То, что он услышал в этот вечер через кирпичный дымоход, в доме лекаря-магистра, уже и так подсказало ответ на все только что заданные им вопросы. Он был поражен только тем, с какой твердой верой слуга говорил о любви его приемных родителей.

– А ведь я сбежал из дома, поверив, будто они хотят меня отравить! – воскликнул он и, не выдержав, стиснул ладонями виски.

– Это вам Лестер такое напел? – теперь в голосе Тимоти звучало откровенное презрение. – А по правде он Винсент Хедли. Противно звать его графом Лестером, он украл это имя и этот титул!

– Он сказал мне, – прорычал Робин, – будто, коль скоро спустя шестнадцать лет леди Августа родила, наконец, собственного сына, они захотят от меня избавиться. И я поверил… Он мне изо дня в день твердил: «Хорошенько смотри, что тебе подают есть и пить!». В конце концов я не выдержал и ушел.

– А отчего же с сэром Саймоном-то не поговорили?

– Оттого, что был глупее самого тупого осла. Ладно, Тимоти, что теперь говорить об этом, раз их обоих уже нет в живых, и просить прощения я теперь буду у них в другом месте, если только меня в это место пустят… А сейчас ответь мне еще на один вопрос вот этот крест, что на моей шее, он у меня откуда? Второго такого я не встречал.

– Есть такой второй!

Эти слова произнес немного дребезжащий, но достаточно твердый женский голос. В дверях комнаты, держа в руке свечу, стояла женщина в длинной темно-синей котте, подбитой беличьим мехом. Ее совершенно седую голову украшал чепец такой же безукоризненной белизны. Круглое лицо еще сохраняло остатки румянца на покрытых морщинами щеках, а взгляд светлых глаз был ясен и чист, будто у ребенка.

– Мама, что же ты поднялась среди ночи? – с укором воскликнул Тимоти и, подойдя к старухе, нежно взял ее под локоть. – Сядь хотя бы на сундук, что ли. Для чего ты пришла?

– А для того, чтобы рассказать нашему мальчику то, что теперь нельзя скрывать. Ты узнаешь меня, Робин?

– Флориана! – воскликнул он и, вскочив со стула, едва не опрокинув его, подошел и обнял женщину. – Милая моя старая кормилица! Ты жива!

– Как видишь. Я-то была уверена, что когда-нибудь ты вернешься. Тимоти, видишь ли, поклялся сэру Эдвину, что никому не расскажет о тайне твоего рождения и о том, кто твои настоящие родители. Мой сын дал клятву, а вот я никакой клятвы не давала. Поэтому от меня ты все узнаешь – и про твоих отца с матерью, и про крест, что висит у тебя на шее. А я-то думаю: что же так долго живу на свете? Для того, стало быть, и живу, чтобы тебе рассказать все и про всех. Послушай, сын, принеси-ка нам по стаканчику старого винца, которым мы с тобой поминали нашего доброго хозяина. А ты, Робин, садись. Садись и слушай.

Глава 4

Ванна с цветами

– Как звенят колокольцы в поле!Хорошо им расти на воле.Резво речка по полю мчится,Чтоб скорей дать цветам напиться.Пташки в роще громко щебечут,Хорошо им, коль солнце светит!

Чу! Вот рог протрубил протяжно,Это скачет рыцарь отважный,Не в сражение, не на битву,Скачет к мессе он, на молитву.

Помолись за нас, храбрый рыцарь,Чтоб и нам, как цветам, напиться,Чтоб, как пташки, мы сыты были,Чтобы войны нас не губили!

Знаю я: ты силен и отважен,Будь опорою нам и стражей!Будь в надежде и вере твердыней,Чтоб без страха нам жить отныне.

Нежный голосок, выводивший немудреную песенку, звенел то совсем близко, то удалялся. Изабель ходила из конца в конец зала и раскидывала по каменному полу охапки сухой травы вперемешку с цветами. И где только она умудрялась сейчас, в конце ноября, находить такие ароматные, не пожухлые, будто специально засушенные цветы? Весь дом, благодаря ее усилиям, был теперь полон этого нежного запаха, который напоминал о лете и обещал, что еще совсем немного, и начнется весна. Хотя, ведь и зима еще не начиналась. Почему, осенью непременно думается, что вот-вот весна?