Френк Слотер - Чудо пылающего креста Страница 36

— Незаконнорожденный сын цезаря? Это все вранье Максенция.

— Похоже, твой отец поверил.

— Он только подстрекал тебя, старался вынудить сделать что-нибудь такое, за что он мог бы погубить тебя. Неужели ты не видишь, что они тебя боятся, Константин? — Теперь ее ярость заметно поубавилась.

— Начинаю в это верить.

— В первый раз, когда Максенций сказал мне эту неправду о твоем рождении, я пошла к писцу в Никомедии, и он составил мне копию с брачного свидетельства.

— Зачем? — Теперь уж и Константину пришла пора онеметь от удивления.

— Решила выйти за тебя, зачем же еще?

— Когда же ты это решила?

— О, очень давно, когда еще была совсем девчонкой — может, лет в тринадцать. Это случилось в Никомедии, когда вы с Максенцием оканчивали свое военное обучение, и я увидела, как ты скакал верхом и дрался с этим галлом, мастером верховой езды.

— Кроком?

— Не помню, как его звали.

— Он теперь царствует в одной из земель на рейнской границе. Отец писал мне об этом, когда я был еще в Сирии.

Похоже, она вдруг вспомнила о том, что привело ее в эту казарму, и снова ее глаза наполнились гневом.

— Как ты мог свалять такого дурака — просить у отца моей руки?

— Это после того, как он обвинил меня, будто я использую тебя, чтобы добиться его расположения.

— И как честный человек ты сказал ему правду?

— Разумеется, — жестко сказал он. — Я люблю тебя и хочу на тебе жениться. Что тут позорного?

— Ты мне этого еще не говорил. — Лицо ее снова смягчилось.

— Ну да, ведь это ты все говорила, что хочешь выйти за меня замуж и стать августой, а мне и рта не давала раскрыть, — отпарировал он, — А теперь чего ты от меня хочешь? Сказать твоему отцу, что я передумал?

— Конечно же нет. — Она подошла к нему, привстала на цыпочках и поцеловала. — Вот так — мы обручены. Но никому больше не рассказывай — пока я сама тебе не разрешу.

— И когда же это будет?

— Немножко попозже. — Внезапно ее лицо расцвело улыбкой, на щеках появились прелестные ямочки — это было одно из тех выражений, которое делало ее такой обворожительной. — Я уже столько ждала, что могу подождать и еще.

— Но смогу ли я? — хрипло промолвил Константин. — Иногда ты мне так желанна — просто невыносимо. А я тебе?

— Разумеется, и ты мне. Но и это должно подождать.

— Почему?

— У нас, дорогой, не может быть так, как у обычных людей. — Она стала похожей на учителя, читающего наставления ребенку. — Нам приходится думать об империи и о нашей собственной в ней роли.

— Я лучше разбираюсь в войнах, чем в политике, — с сомнением проговорил Константин. — Может, мне следует остаться только солдатом.

— Узнаешь, как это делается, — заверила она его. — Отец после отречения Диоклетиана хочет остаться императором, но уверена — ему не позволят, если все мы не будем действовать дружно.

— Мы? Кто «мы»?

— Твой отец через Феодору уже связан с моей семьей, — напомнила она. — Когда мы с тобой поженимся, то сможем объединиться общим фронтом против Галерия: он-то уж никак не заслуживает звания августа после этого позорного поражения в Персии. В восточной армии иллирийцы пойдут за тобой и твоим отцом, а если они поддержат нас, мы сможем сделать отца императором Востока — и хранить это все как семейную тайну.

— А Максенций?

— Может стать цезарем или отправиться в Африку, — весело прощебетала она.

— У тебя, я вижу, все разложено по полочкам. Уж, верно, не сразу все это получилось?

— Конечно, не сразу. Я стала обдумывать этот план еще до возвращения из Никомедии — как только решила выйти за тебя замуж. Ну, пока, милый. — Она быстро поцеловала его в губы и была такова, прежде чем он успел заключить ее в более пылкие объятия.

Когда за ней закрылась дверь, Константин постоял, глядя на нее: ему не верилось, что столь очаровательное существо могло бы составить такой план, и более того — уже приступить к его осуществлению. Но тем не менее он не мог отделаться от странного ощущения, что все выйдет точно так, как она и запланировала, и вдруг слегка испугался, как испугался бы любой, обнаружив, что ему уготована судьба марионетки — наподобие тех раскрашенных кукол, которых он нередко видел на уличных представлениях с тех пор, как приехал в Рим, — все движения которой будут подчинены женщине.

Даций вошел и вытер пот со лба, хотя на улице было не жарко.

— Фу, пронесло, — сказал он. — Но больше в такое не влезай, если тебе дорога жизнь.

— Я не имел к этому никакого отношения, — напомнил ему Константин. — Когда, по-твоему, она решила, что выйдет за меня замуж?

— В первый же раз, как увидела тебя, разумеется. Примерно неделю назад.

— Она и впрямь решила это в первый же раз, как увидела меня, — согласился Константин. — Но было это в тот день, когда я чуть не убил Крока в Никомедии.

— Клянусь кровью священного быка! — воскликнул Даций. — Теперь я припоминаю, что там были Максимиан со своей семьей — из-за Максенция. Но ведь тогда Фауста была еще совсем ребенком.

— Не думаю, чтобы Фауста когда-нибудь являлась совсем ребенком, — проговорил Константин с ноткой благоговейного страха в голосе, — Она уже твердо решила, Даций, что я стану императором.

— И что же ты?

— Не нравится мне мысль, что меня будут водить за нос.

— Ни одному женатому это не нравится, но все равно получается одно и то же.

— Со мной не получится, — сказал Константин с внезапно возросшей уверенностью. — Я возьму дела в собственные руки.

— Каким же образом?

— Я хочу Фаусту, и нам с нею нет нужды чего-то ждать. Если я попрошу императора Диоклетиана, чтобы он потребовал у Максимиана отдать мне ее в жены, я уверен, он это сделает.

— В другой раз Диоклетиан мог бы, — согласился Даций, — но не сейчас.

— Почему?

— Я только что видел одного из слуг императора. У Диоклетиана лихорадка, и лекарь советует ему уехать из Рима. Ты знаешь, какие скверные тут лихорадки.

— Куда же мы теперь?

— В Салоны. Это на обратном пути в Никомедию. Мы выезжаем утром, и сейчас не время говорить с ним о личных делах.

— Тогда все остается нерешенным, — запротестовал Константин, но Даций покачал головой.

— Ты остаешься точно там, где и был. Фауста решила сделать тебя императором, — значит, ты им и будешь. И, надеюсь, я не из тех, кто вечно будет стоять у нее на пути.

Глава 11

1

Лето заканчивалось, когда Константин снова оказался в Никомедии. Но еще задолго до того, как они покинули Салоны, где задержался из-за приступа лихорадки Диоклетиан, он узнал, что за время его отсутствия дела в восточной столице круто изменились. Император почти два года пытался справиться с экономическими проблемами, введя жесткую систему контроля над выплатами жалованья и ценами, проводя денежные реформы, но положение стало еще хуже, чем было раньше. Мало предлагалось товаров по установленным государством ценам, и покупателям приходилось приобретать их втайне со значительной переплатой. Фактически, новый порядок вещей оказался выгодным только армии государственных чиновников, ответственных за сбор налогов и проведение указов в жизнь.

За время отсутствия Диоклетиана императором — если не номинально, то фактически — стал Галерий. Пока престарелый правитель еще не оправился от болезни, он вершил государственные дела, и, следовательно, у него появилась возможность свалить вину за царящий хаос на ненавистных христиан — там, где многим, он-то знал, это Придется больше всего по душе. Нужен был только предлог, чтобы обрушиться на них с массовыми гонениями, позволившими бы цезарю Востока и целой иерархии поставленных им чиновников, распоряжавшихся теперь в Никомедии, присвоить себе имущество и казну христиан. Такой предлог появился в январе, вслед за возвращением Диоклетиана в Никомедию.

День выдался слишком теплым для зимы, над горами с юга нависали темные облака, в которых время от времени вспыхивали молнии и звучали приглушенные раскаты грома. Когда Константин расставлял часовых на ночь, в воздухе уже явно попахивало грозой. Внезапно разразившийся ливень загнал его в летнюю беседку — он как раз возвращался в свое жилище во дворце с самого удаленного поста. Хмуро смотрел Константин на грозовые тучи, которые после встречи с Максимианом в Риме, казалось, предвещали его собственное будущее, как вдруг на мгновение ослепившая его молния сверкнула совсем близко, Ударила в дерево и, скользнув мимо него, угодила в край крыши над дворцовым крылом, и тут же вспыхнуло пламя.

Пробегая по двору и крича, чтобы поднять тревогу, Константин задержался у ближнего фонтана, смочил свой плащ и принялся сбивать огонь. Скоро из дворца высыпали слуги, — кто с кувшином, кто с ведром, — и, поливая водой разгоревшуюся древесину, быстро потушили пожар. А однажды вечером, когда он был свободен от своих обязанностей, случилось второе происшествие — сильный пожар в другом крыле дворца. Чтобы его ликвидировать, потребовалось целых полчаса.