Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли Страница 36

Сцепив костлявые пальцы, пристально оглядывая Левиных, он пробежался глазами по Куколке, как ее называли в документах:

– Ее младшая сестра на задании до следующего лета. Теперь и Анна Наумовна начнет работать. Нечего прохлаждаться, болтаться по магазинам…  – наружное наблюдение часто теряло девушку в больших универмагах, – пусть отрабатывает хлеб и платья…  – гранатовый шелк открывал стройные ноги до колена. Она покачивала лаковой лодочкой на невысоком каблуке:

– О каблуках ее не предупреждали, – вспомнил сотрудник, – сама догадалась, молодец. Мужчинам не нравится, когда девушка выше их ростом…  – Фокусник, как в документах значился младший Левин, его тоже интересовал:

– Он должен понять, как себя вести. Детская дружба вещь важная, а для китайцев тем более. Пенг его не забыл, хотя прошло почти десять лет с тех пор, как они расстались…

Павел вздрогнул от неприятного голоса комитетчика: «Ни-хей шуо чонгвен ла?». Подросток небрежно усмехнулся:

– Во-хей шуо донг-сье чонгвен. Во-хей лао-шы и-ти чей-си…  – три раза в неделю он занимался китайским с преподавателем восточного факультета университета. Павел каждый день проводил пару часов над книгами и тетрадями, над выпущенными в Пекине пластинками для учащихся. Подросток добавил:

– Ни вейшемо вен, ругуо ни чидао де-хуа…  – он указал глазами на папку. Китайский у комитетчика был совсем неплох:

– Во-зай чо-ли вен венти…  – Павел ничего другого и не ожидал:

– Вопросы здесь задает он. Наверное, он подвизался советником у партизан или работал в нашем посольстве после победы коммунистов…  – его преподаватель из университета тоже не распространялся о прошлом, но по его манерам Павел видел, что он имеет дело с бывшим военным. Комитетчик перешел на русский язык:

– Хорошо…  – Павел не понял, похвалили ли его знания, – у вас не случится затруднений при встрече со старым приятелем. Впрочем, он недурно владеет русским…  – Павел даже ахнул:

– Сюда приехал Пенг, да…  – незаметно для Левиных, комитетчик рассматривал фото в папке:

– Нам повезло, что у Пенга такая приемная семья. Дело складывается очень удачно…  – китайско-советские отношения ухудшались на глазах, делегация грозила демаршем и отъездом из Москвы:

– Им не нравится политика товарища Хрущева, – недовольно подумал комитетчик, – якобы это ревизионизм. Албанцев мы потеряли…  – нищая Албания никого не интересовала, но СССР требовались военные базы на Средиземном море, – мы не можем себе позволить потерять китайцев. Хотя, честно говоря, они совсем обнаглели…  – кроме островов на Амуре и Уссури, Китай требовал Монголию и атомную бомбу. Никто не собирался делиться с ними ядерными секретами:

– Советский Союз не заинтересован в том, чтобы Мао получил атомное оружие. Неизвестно, что он решит делать дальше, китайцам нельзя доверять…  – офицер, провоевавший четыре послевоенных года с китайскими партизанами, служивший в советском посольстве в Пекине, отлично знал, что китайцы себе на уме:

– Но Пенг еще мальчишка…  – он смотрел на изысканное, с тонкими чертами, лицо подростка на фото, – о встрече он попросил искренне. Его приемный отец обрадовался, что мы исполнили желание мальчика…  – приемный отец Пенга был очень важен для СССР:

– Ему понравится Куколка, – решил комитетчик, – она не пустая красотка, вроде актрис или певиц. Она интеллигентная девушка, будущий историк, она владеет языками… Ноги от ушей и высокая грудь, дополнительный бонус. Он еще не старый человек, по китайским меркам он в расцвете сил, ему не исполнилось шестидесяти. Главное, чтобы Куколка выполнила свою задачу. Ночная кукушка дневную перекукует…  – он захлопнул папку:

– Да. Товарищ Пенг, член китайского комсомола, попросил нас найти его старого приятеля, то есть вас, товарищ Левин…  – Фокусник широко улыбнулся:

– Я знал, что мы встретимся. Спасибо, большое спасибо, товарищ…  – парень даже вскочил со стула. Куколка невозмутимо поинтересовалась:

– Но что делать мне, товарищ сотрудник Комитета Государственной Безопасности…  – она отчеканила последние слова, – я не знаю китайского языка, а Павел будет занят с приятелем…  – комитетчик поднялся:

– Руководитель делегации долго жил во Франции, учился в Москве…  – он распахнул дверь перед сестрой и братом, – у вас найдется о чем поговорить, товарищ Левина…

Метнулись темные локоны, на него пахнуло тревожным бергамотом. Независимо вскинув голову, старшая Куколка кивнула: «Пойдем, Павел».

Крепкие пальцы двинули вперед черного коня. Перед началом партии товарищ Котов добродушно сказал:

– Играй белыми. Ты у нас, можно сказать, победитель…  – Наум Исаакович хотел поддержать мальчика. В Новосибирск, несмотря на его просьбы, Эйтингона не пустили:

– Если бы пустили, 880 никуда не сбежал, – недовольно подумал он, – но до его светлости мы еще доберемся. В остальном операция прошла как по нотам…  – вытянув длинные ноги в американских джинсах, Саша вздохнул:

– Победителем я бы стал, если бы мы не упустили 880, а что касается беременности, то ее надо еще доносить…  – Эйтингон вспомнил осень сорок пятого года:

– Проклятая старуха…  – профессор Лурье, спасшая беременность Розы, давно умерла, – пусть ей на том свете будет жарко. Она клялась, что произошел выкидыш…  – Наум Исаакович подозревал, что покойная Роза спелась с тезкой:

– Лурье училась в Сорбонне, долго болталась в Париже. Роза пришла в себя, уговорила ее не делать операцию…  – Эйтингон хмыкнул:

– Впрочем, я по глазам старухи понял, что она жестоковыйная, как о нас говорят. Она бы не позволила женщине потерять ребенка…  – Наум Исаакович любил девочек:

– Я не мог их не полюбить, я заменил им отца, я всегда был им отцом. Гольдберг к ним отношения не имеет, важно воспитание, а не кровь. Но Роза, глядя на них, видела именно Гольдберга. Она не полюбила меня по-настоящему, как я хотел…

Шахматная доска стояла на столике наборного дерева. Ставни на террасе закрыли, осенний дождь хлестал в окна. К стеклу прилип рыжий лист клена:

– У Павла такие волосы, но сейчас они могли потемнеть. Его мать была темноволосой. Я хотел его швырнуть в океан, рядом с телом Розы, но девочки плакали, кричали, что он их брат…  – в ушах загремел прибой, послышались хлопки выстрелов:

– Хорошо, что Максимилиан жив, – зло подумал Наум Исаакович, – я обещаю, что он понесет наказание. На западе давно оставили его поиски. Гольдберг успокоился, забыл о Розе, но я ничего не забыл…  – Наум Исаакович понимал, что фон Рабе соблазнится только приманкой:

– Его собственной кровью, его сыном или сыном его светлости. Впрочем, никакой разницы нет…  – сын фон Рабе сгинул вместе с воровкой Генкиной. Наум Исаакович оценил позицию на доске:

– Посмотрим, что мне удастся сделать после освобождения. Если я найду ребенка, у меня появятся козыри в будущей работе с фон Рабе. Хотя господина Ритберга фон Теттау надо еще отыскать. Наверняка, у эсэсовского мерзавца с десяток паспортов в кармане…  – сидеть Эйтингону оставалось четыре года. Он послушал шум дождя, скрип сапог охранников на дорожке:

– Я здесь один, а они выходят на смену с автоматами и собаками. Шелепин и Семичастный боятся моего побега…  – любое западное посольство приняло бы Наума Исааковича с распростертыми объятьями. Несмотря на продолжающийся срок, на его рабочем столе не переводились папки с шифрованными документами:

– Сведения, которые я могу принести американцам или англичанам, бесценны. Но я не исчезну, не брошу девочек и Павла на растерзание Комитету…  – в случае его пропажи детей, как Эйтингон думал о сестрах и брате, ожидал бы немедленный расстрел.

Очередную папку серого картона он устроил рядом с шахматной доской. Уютно пахло свежим кофе. На тарелке гарднеровского фарфора лежал нарезанный банановый пирог. Эйтингон помахал раскрытым конвертом:

– Письмо Дракону вышло отличным, – подмигнул он Саше, – но сначала поговорим о нынешней операции. Что касается пирога, то с утра приезжала твоя коллега, – весело сказал Наум Исаакович, – товарищ Странница. Она балует меня домашней кухней…  – девушка побывала у него вместе с Падре. Разговор шел о будущей работе Странницы на Кубе и в Южной Америке: