Маргарет Джордж - Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен Страница 37

— А чем же она занимается? — в конце концов спросил я.

— Рукоделием. Я слышал, что у нее получаются чудесные вышивки.

Мне вспомнилась Екатерина и мои бесчисленные рубашки, затейливо украшенные нашими вензелями. После того как мы расстались, слугам пришлось отпороть все вышивки, хотя она всю оставшуюся жизнь продолжала присылать мне новые плоды своих трудов. Перед смертью в Кимболтоне она не успела закончить свой последний вензель. Мне переслали эту рубашку. Теперь она молчаливым укором покоится в сундуке с моей старой одеждой.

— М-да…

Вероятно, леди Анна привнесет в мою жизнь умиротворение и добродетельность. Но по правде говоря, зрелому мужчине вполне достаточно того, чтобы рядом с ним была красивая женщина. Греческие статуи не играют на лютне, не танцуют и не обсуждают премудрости Евангелия, однако можно часами наслаждаться их благородной красотой.

Пока Анна на пути в нашу славную Англию отважно боролась с пронизывающими ноябрьскими ветрами, я решил подготовить к предстоящей свадьбе приличный гардероб. Честно говоря, мои наряды пришли в плачевное состояние. Однажды в приступе скорби я изрезал свои любимые камзолы, поскольку они напоминали о счастливом времени, когда я надевал их перед встречами с Джейн. Остальные — те, что не вызывали мучительных воспоминаний, — я носил небрежно и не утомлял себя заказом новой одежды. Это была тоже своеобразная дань трауру. Поэтому сейчас выяснилось, что у меня осталось всего несколько относительно приличных вещей, в которые еще вмещалось мое раздобревшее тело.

Увы, я ничуть не постройнел… даже, сказать по правде, стал еще толще, хотя клялся, что этого никогда не будет. Мной владели противоречивые желания, причем одно исключало другое. То есть желания испытывал прятавшийся в глубине души юнец; но благоприобретенная оболочка зрелого Генриха подавляла их, растворяя в своей пространной пустоте.

И вот неожиданно мне вновь страстно захотелось обновок… так в пору юности я желал все переделать в королевских покоях отца. Ко мне пригласили портного, и я, пребывая в превосходном настроении, приготовился к примерке и выбору тканей.

Какой великолепный алый шелк! Из Фландрии? Уж не изобрели ли они новый метод окраски? Что за насыщенный цвет, что за блеск! Эта материя подобна отполированным драгоценным топазам! Итак, начнем… Портной нервно рассмеялся… Узкая мерная лента блеснула, как белая змея. Талия: пятьдесят один дюйм…

Вся радость мгновенно пропала. Неужели моя талия увеличилась на четырнадцать дюймов? И всего лишь за четыре года?

Я подошел к стоявшему сбоку зеркалу и в упор взглянул на свое отражение впервые со смерти Джейн. Сначала мне показалось, что я вижу громадного белого слона. Невероятно! Незнакомая расплывчатая фигура… Что это, жировые складки или несовершенство металлического зеркала?

Но вот сзади появилось что-то красное и тоже волнистое. Значит, все-таки виновато зеркало.

Обернувшись, я увидел за спиной Томаса Калпепера, чей взгляд горел откровенной жадностью.

— О Томас, — сказал я. — Я мог бы догадаться, что вы учуете запах дорогих тканей даже из-за дверей моей опочивальни. Можете выбрать что-нибудь для себя.

Мне нравился этот парень. Он заменил Генри Норриса, и меня не смущало, что он видит меня раздетым. Я знал все его секреты… даже то, что он завел грязную интрижку с женой егеря и подрался из-за нее. Скандальная история!

— Правда?

Его красивое лицо озарилось счастливой улыбкой. Он никогда не отказывался от подарков.

— Да. Вы же будете одним из моих шаферов, — усмехнулся я. — С меня снимают мерки для свадебных нарядов.

— Так ваше венчание станет грандиозным событием! — изумленно воскликнул он. — Мне казалось…

— Вполне возможно, а почему бы и нет?

— Просто предыдущую свадьбу с королевой Джейн вы отметили тихо, в узком избранном кругу.

А с Анной Болейн — в еще более узком! Я понял его невысказанный вопрос: «Уместно ли, сир, с вашей обширной матримониальной историей устраивать всенародное празднество ради четвертого брака?»

— Я сделаю так, как мне будет угодно! — вскричал я, прочитав его мысли и ответив на них. — Неужели вы полагаете, что народ будет смеяться надо мной? Вам пришло в голову, что меня могут счесть старым ослом?

На лице его отразилась досада, но не испуг. С другой стороны, его беда заключалась не в недостатке смелости, а в отсутствии благоразумия и осторожности.

— Нет, ваша милость.

— Вы думаете, что я не могу себе это позволить?

Возможностей у меня, правда, было не так уж много. Куда так быстро улетучились монастырские богатства? Львиная доля, конечно, потрачена на береговую линию обороны, но…

Он ослепительно улыбнулся.

— Увы, ваше венчание придется на темное холодное время года — а зима едва ли подходит для уличных увеселений. Только и всего.

Сообразительный плут. Ловкость его языка не уступает мастерству меча и… мужского копья. Из-за двух последних он постоянно влипал в неприятности, а первому каждый раз удавалось спасать его.

— Ладно, идите выбирайте себе ткани.

Я дал ему легкий подзатыльник, а затем накинул плащ себе на плечи.

— Сделаем талию сорок девять дюймов, — сказал я портному.

Нет нужды покоряться неизбежному. Свадебный камзол в пятьдесят один дюйм шириной? Нет, только не для короля Генриха VIII!

Калпепер засмотрелся на бархат бордового оттенка, роскошный, как самоцветы царя Соломона. Но такой оттенок совершенно не подходил его наружности. От затворнической придворной жизни он и так приобрел чахоточный вид.

— Нет, — сказал я.

Но он упорно рассматривал приглянувшийся бархат.

— Эта ткань отлично подойдет одному человеку, — наконец заявил он.

— Даме?

— Да. Моей кузине Екатерине. Бедняжка осиротела.

Калпепер не славился склонностью к благотворительности, поэтому я заподозрил, что он собирается соблазнить девицу, использовав бархат в качестве приманки.

— Как трогательно, — заметил я, не разрешив ему, однако, забрать восхитительное средство обольщения. — Живей, выбирайте себе что-нибудь другое.

Вожделение в его глазах сменилось обычной жадностью. Он взял золотистую парчу с крестообразными вплетениями красных нитей. В таком наряде он будет сиять, словно солнце, будто юный бог.

Меня охватила зависть: «Я был когда-то таким, как ты сейчас…»

В зеркале отражалось мое громоздкое тело. «…И вы станете таким, как я теперь…» — мысленно закончил я со злорадным удовлетворением. Чистите перышки, наряжайтесь и гордитесь своей миловидностью, мой мальчик, она быстро исчезнет, она очень скоротечна. Моя красота продержалась дольше, чем вправе рассчитывать человек, но она ушла, и ничто не в силах вернуть ее. Чтоб тебе лопнуть! Не веришь, что я был когда-то великолепен? Уолси и Екатерина могли бы подтвердить это, но они мертвы…

— Владейте ею в свое удовольствие, Калпепер, — заключил я, показывая на выбранную им парчу.

XXI

Настало время потолковать с Крамом. Очевидно, он сроду не испытывал человеческих страстей и потому не печалился, что время его молодости миновало. Жизнерадостный и рассудительный Крам… С недавних пор я стал завидовать ему, поскольку пришел к убеждению, что сам обладаю проклятой неуемной натурой — впечатлительной и страдающей, вечно обуреваемой желаниями. Интересно, как живется Краму, воспринимающему мир таким, каков он есть, и не желающему для себя ни больше ни меньше. Что ж, его здравомыслие поможет мне выбрать придворных для королевы.

— Давненько ко двору не созывали новую свиту, — заметил он. — Дольше всего, целых семь лет, Англия жила без королевы после кончины вашей матушки до коронации Екатерины.

Он тактично не упомянул о тех годах, когда в стране были две королевы одновременно, и моем однодневном вдовстве после казни Анны. Вероятно, он вообще не думал об этом с точки зрения морали или нравственности. Редкостный человек.

— Нынче я могу подарить ей новый дворец, в котором никто не жил прежде. Бесподобный и идеальный. Я уверен, что в январе он будет готов к приему молодой королевы.

— Нам надо подобрать для нее английских слуг, — сказал Крам. — Она везет с собой лишь десяток фламандских дам. Остальных придется искать самим. Я тут составил список…

Он вручил мне свиток, в котором значилось по меньшей мере две сотни имен. Я бегло просмотрел их.

Элизабет Фицджеральд, пятнадцатилетняя дочь графа Килдэра, объект поэтической фантазии юного Генри Говарда, которую он прославил в сонетах как «прекрасную Джеральдину». Она вышла замуж за старого сэра Энтони Брауна вскоре после того, как наш возвышенный Суррей соблазнил ее. Удивительно, как могла она пойти за этого дряхлого сморчка? И не разрушил ли ее расчетливый брак иллюзии очарованного Говарда? Я пометил ее имя, одобрив его для придворной службы.