Константин Бадигин - Кораблекрушение у острова Надежды Страница 37

Самоеды, переловив оленей, привязали их к пустому кочу и выволокли его на берег. Волок был небольшой, в прилив он покрывался водой. Несмотря на удобную сырую почву, олени с трудом протащили тяжелый коч, глубоко врезавшийся полозьями в грунт. Со вторым кочем дело пошло еще хуже. «Морские сани» для оленей были необычным тяжелым возом. Они устали, заартачились и, протащив десяток саженей, стали припадать на колени и ложиться. Хозяин подбадривал животных, подрезая им хвосты.

Но вот и второй коч оказался на воде маленького озерка с прозрачной холодной водой.

Мореходы погрузили обратно снятые с кочей товары и ждали прилива.

По берегам озерка вперемежку с кустарником росла низкая зеленая трава с мелькавшими в ней красными цветками камнеломки, во множестве виднелись незабудки. По мере того как туман рассеивался и таял, открывались все новые и новые озерки, расположенные поблизости.

К полудню показалось багровое круглое солнце, просвечивавшееся сквозь облака.

Но вот пришла вода с моря, и кочи двинулись на восток. Шли на веслах. До морского берега оставалось немного, всего версты три-четыре.

Закрытое туманом, шумно плескалось море. В устье реки мореходы поставили свои кочи на якоря.

— Ветер скоро переменится, — сказал Степан Гурьев, — а пока, ребята, плавник сухой собирайте. Вишь, его по берегу рассыпано.

Анфиса работала вместе со всеми. В непромокаемых сапогах-бахилах, суконных штанах, шерстяной рубахе и меховой шапке ее не отличить от мужиков-мореходов.

На берегу вместе с плавником во множестве валялись выброшенные морем водоросли, куски губок, раковины. Недалеко от моря, на небольшом холмике, среди травы и цветов мореходы увидели оленьи черепа вместе с рогами и кусками шкуры с гривой, посаженные на колья. Рядом стояли десятка два деревянных идолов — «болванов» с лицами, обращенными к морю.

И тут же высится огромный православный крест.

Василий Чуга осмотрел со всех сторон капище.

— Рога нам ни к чему, — пробасил он, — а сидяев возьмем на дрова. Сухие бревна-то. Который раз собираюсь, да все некогда.

— Чему тебя только, Василий, родители учили! — вступился Степан Гурьев. — Разве можно людей обижать? Пусть своим богам молятся как умеют. Ты их не трогай, и они тебя не заденут. Посмотри лучше на траву, на цветы, долго теперь не увидишь.

Небольшая луговина возле «болванов» была усыпана всякими цветами. Особенно растрогал мореходов огромный куст ромашки, выросший почти у самого берега.

Природа вокруг была бедная, но это была жизнь, и, уходя во льды, тяжело расставаться и с низким ерником, и зеленой травкой, и яркими северными цветками.

На третьем часу после полудня ветер совсем стих. Отлив отодвинул морские воды. Туман сделался еще плотнее. Одежда мореходов покрылась каплями осевшей влаги. Но вот ветряницы кочей тронул чуть заметный южный ветерок.

— Приди, шелоник, приди, милый! — молили мореходы.

На этот раз молитвы были услышаны. Ветер, обойдя вокруг посолонь, задул сильнее.

— Шелоник, шелоник! — обрадовались все.

— Теперя, Митрий, мы их догоним. Мыслю я, они вперед нас не более как на два дня ушли, — посветлев лицом, сказал Степан. — Ежели они лед встретят, деваться им некуда.

— А если не встретят?

— У острова Вайгача всегда лед об это время. Побережник лед к матерой земле прижал, а шелоник опять к острову пригонит. Понятие надо иметь, льдами зажмет — беды хватишь. Как бы знать теперь, много ли льда в Карской губе?

Степан достал из-за пазухи тетрадь в кожаном переплете и, перевернув несколько страниц, прочитал:

— «От Канина Носа до Медынского заворота семь дней пути морем. От Медынского заворота до реки Кары шесть дней плавания. От Карской губы до Дальнего берега Оби-реки — девять дней. Если ветра пособные будут и льдов немного, двадцать два дня ходу до Оби».

Митрий Зюзя с почтением посмотрел на Степанову тетрадь.

Кормщики Степан Гурьев и Васька Чуга не заснули ни одной минуты. И спать не хотелось, да и комары не давали. Наступало долгожданное время. Тяжелый Канинский волок остался позади. Ветер все крепчал, туман разошелся, открылись морские дали.

Выйдя в залив, кочи подняли паруса и птицами понеслись вперед.

Степан Гурьев совсем преобразился, даже голос его стал громче. Попав в родную стихию, он чувствовал себя спокойно и уверенно.

Анфиса с улыбкой посматривала на мужа. Она понимала его состояние и радовалась за него.

Волны между тем делались все крупнее и увалистей. Малые кочи то возносило на вершину волны, то бросало вниз. Ветром несло соленые брызги внутрь коча, и постепенно парусина напиталась влагой и потемнела. Парусиной были покрыты дрова, лежавшие на стлани. Сухой и теплой была камора на корме. Там на нарах отдыхали свободные мореходы. Анфиса возилась возле камелька, топила, готовила еду.

Льдов с кочей не было видно, скрылись из глаз берега, во все стороны простиралось Студеное море. Хоть и худо было на волне, однако мореходы радовались, что нет комарья.

На третий день ветер стих, паруса обвисли, и ночью навалил густой туман. Кочи сбавили ход, пошли медленнее.

— Смотри лучше, ребята, — наказывал дозорным Степан, — лед недалеко.

Чтобы не разойтись, не потеряться кочам в тумане, дозорные перекликались, трубили в рог и били в медный котел.

Среди ночи мореходы проснулись от сильных ударов, встряхнувших корабли. Мимо проползло несколько толстых, покрытых снегом льдин. Утром туман разошелся, и впереди во множестве открылись льды. Сбитая ветром кромка льда шевелилась, льдины с шумом бились друг о друга. Встретив сплоченную перемычку льдов, волны шумели, словно прибой у скалистого берега.

Ветер изменился. Теперь он дул от запада и с каждым часом усиливался. Степан Гурьев стал искать безопасный проход через ледовую кромку. Заметив чуть севернее разрыв во льдах, он направил туда кочи. Проход медленно закрывало плавучим льдом. Покачиваясь, тяжелые льдины задевали корабли. Однако кочи благополучно прошли опасное место.

Лед не был везде одинаков. Рядом с ровными белоснежными льдинами темнели грязно-бурые. На многих льдинах между торосами виднелись озерца талой воды, казавшиеся то голубыми, то коричневыми, то зелеными.

Кое-где во льдах торчали стволы вековых деревьев.

Наступило трудное плавание. Корабли медленно двигались между льдами, мореходы помогали топорами и баграми, разрубая и расталкивая лед. Наползая друг на друга, льдины ломались, образуя небольшие извилистые разводья.

Второй коч, где был кормщиком Василий Чуга, шел следом, то отставая, то придвигаясь ближе. Если он отдалялся на большое расстояние, Степан Гурьев поджидал его. У мореходов едва хватало времени похлебать тресковой ухи, заправленной овсянкой, и пожевать хлеба.

Заметив торосистую льдину с озерком прозрачной воды, Степан Гурьев решил пополнить свои запасы. Вода оказалась пресной, вкусной. На обоих кочах наполнили водой освободившиеся дубовые бочки.

Прошло еще двое суток плавания в Ледовитом океане. На третий день вечером острый глаз Степана Гурьева заметил что-то темное на поверхности, покрытой чистым белым снегом. Подошли ближе, и Митрий Зюзя прыгнул на льдину.

— Головешки да уголья с золой из поварни выбросили, — сказал он, внимательно разглядев находку. — Недавно выбросили. Наверно, вчера. Ну, держись, ребята, скоро аглицкие кочи увидим.

Ночью спустили парус, не двигались. Лед сплотило, и ходу не было. Под утро ветер изменился, снова задул шелоник, и льдины сразу откликнулись: только что сплоченный лед разошелся, появились обширные полыньи и разводья. Кочи снова тронулись в путь.

Степан то и дело посматривал на небольшую матку-компасик в костяной оправе.

На десятый день, по расчетам Степана Гурьева, должен был открыться берег. Он влез на мачту и сидел там, несмотря на холодный, пронизывающий ветер. И все-таки берег увидел не кормщик!

— По правую руку берег! — вдруг закричал стоявший на руле Митрий Зюзя.

Степан слез с мачты и, еле шевеля замерзшими на ветру челюстями, сказал мореходу:

— Меж встока полуночник держи, как раз в Югорский Шар попадем. Как увидишь землю по носу, скажи.

Кочи шли с попутным ветром самым быстрым ходом. Льдов поблизости не было. За все время плавания Степан Гурьев, забравшись в камору, заснул безмятежным сном.

Вовремя увидели мыс Белый Нос, благополучно вошли в Югорский Шар. Благополучно миновали почти чистый от льда пролив и снова вышли в море. Англичане называли его Скифским. Погода была ясная, светило бледное, северное солнце.

Степан Гурьев хотел идти на восток, к устью реки Мутной, но пришлось сделать иначе.

— Дым в море! — вдруг снова закричал Митрий Зюзя, указывая куда-то на север.

Действительно, над чистым горизонтом лохматились чуть заметные клубы дыма.