Лоренс Шуновер - Крест королевы. Изабелла I Страница 37

На человека его темперамента амбиции всегда действовали как огонь, который невозможно погасить. Каррилло хотел занять положение выше, чем примас. Он стремился занять самый высокий церковный пост, который церковь могла предложить испанцу: он хотел стать кардиналом.

Но одним из первых решений нового папы было решение предоставить желанную красную шапочку не Каррилло, а Педро Гонсалесу Мендосе, епископу Калахарры, главе огромного влиятельного феодального клана, чья цепочка приграничных замков вызвала в своё время такое беспокойство у Фердинанда. Мендоса, непоколебимый роялист, стал кардиналом Испании.

Изабелла проливала слёзы из-за судьбы своего старого друга. Фердинанд успокаивал её и пытался отвлечь, зная по опыту, что женщины часто могут быть склонны к беспричинным слезам.

«Но ей-богу! — думал он про себя, — если бы я был папой, я точно никогда бы не отдал кардинальскую шапочку выжившему из ума дураку, который пытается производить золото! Это ещё хуже, чем мечты о новых богатствах и о кораблях, отправляющихся к диким берегам Африки!»

Беатрис приехала без приглашения, но не для того, чтобы убежать от чумы. Фердинанда не было с Изабеллой, когда она появилась. По мере того как время родов приближалось, его беспокойство и раздражительность возросли, и он завёл привычку совершать продолжительные одинокие прогулки по городу, чтобы его настроение не передавалось жене. Фердинанд не мог специально причинить кому-то боль, но было так легко случайно обидеть настолько чувствительного и ранимого человека, как Изабелла, Он не испытывал ни гордости, ни благоговейного трепета перед ежедневными проявлениями её преданности: это был просто факт, как и все остальные факты его жизни.

Беатрис насмешило их отношение к чуме в Сеговии. Действительно, было несколько случаев заболеваний, в основном в еврейском квартале, но это никоим образом не было эпидемией. Её муж считал, что причиной являлась перенаселённость, потому что гетто было всегда слишком маленьким, чтобы вместить всех евреев, которые были вынуждены жить в нём и которым законом запрещалось жить где-то ещё. В целом же случаев чумы в Сеговии было не больше, чем в других городах. Беатрис приехала только для того, чтобы присутствовать при рождении нового инфанта или инфанты Кастилии!

—    Испании, Беатрис! Он будет королём не только Кастилии или Арагона, но двух государств. Испании!

Но маленький светловолосый ребёнок, родившийся в Дуэнасе первого октября, за несколько дней до того, как исполнился год со дня свадьбы, оказался девочкой. Изабелла дала дочери своё имя, чувствуя, что малышка больше принадлежит ей: Фердинанд так хотел мальчика. Она боялась, что Фердинанд не полюбит ребёнка.

Он не упрекал её, он мило улыбнулся, когда акушерка показала ему его дочь, розовенькую и громко плачущую в облаке кружев. Но он продолжил свои одинокие прогулки, возвращался с вежливым, старательно подготовленным выражением лица и произносил продуманные, правильные и ничего не значащие фразы, которые мог бы произносить, общаясь-с чужими людьми.

—    Если бы Андрес вёл себя так же по отношению ко мне, я бы его заколола, — как-то раз не выдержала Беатрис.

—    Нет, ты бы этого не сделала, — тихо ответила Изабелла.

—                             Ну, у меня возникло бы такое желание.

—                              Фердинанд разочарован, но он справедливый человек. Он вернётся: это пройдёт. Я знаю его лучше, чем кто-нибудь другой.

Беатрис надеялась, что так и будет. Изабелла была в отчаянии, хотя не могла в этом признаться даже самой себе.

Но поведение Фердинанда не менялось.

—                              Возможно, его расчётливый арагонский ум выбирает свой путь сквозь лабиринт дипломатических расчётов? Изабелла, может быть, через год или около того он вспомнит, что принцессы тоже обладают определённой ценностью? Он женился на одной из них по своему собственному желанию.

Изабелла нахмурилась, и её глаза приобрели зелёный оттенок.

—                             Я бы предпочла, чтобы ты не говорила о моём муже в таком тоне, Беатрис. Никогда больше не делай этого.

Фердинанд — человек действия, — помолчав, более мягко продолжила Изабелла. — Бездеятельность больше, чем разочарование, гнетёт его...

Прошла зима, прежде чем вежливо-равнодушное отношение Фердинанда к жене изменилось. Однажды ночью, возвратившись с прогулки, он вдруг спросил:

—                              Изабелла, кто такой Гонсалво Фернандес де Кордова?

Изабелла была готова говорить на любую тему, которая могла бы зажечь искру интереса в глазах Фердинанда, потерявших прежний блеск.

—                             Я знаю дона Альфонсо де Кордова, хозяина Агвилара. Он воевал на стороне моего брата в Альмедо. Гонсалво я не знаю. — Она вопросительно посмотрела на Беатрис.

Казалось, что огромные выразительные глаза Беатрис расширились ещё больше.

—                             Гонсалво — это источник надежд и отчаяния для половины женского населения Кордовы. Это младший брат Альфонсо. У него лицо ангела, сила быка, язык поэта, и он танцует, как учитель танцев...

Фердинанд от всего сердца расхохотался. Было приятно вновь слышать его смех.

—             Прежде чем ты закончишь полное описание его анатомического строения, Беатрис, скажи мне, он умеет сражаться?

—             Как дьявол, по крайней мере на турнирах. Но мне кажется, что на войне он никогда не был. Женщины Кордовы дали ему прозвище принц Молодости.

—             Значит, он очень молод, — сказал Фердинанд.

—             Эго не беспокоит женщин Кордовы, — заявила Беатрис.

—             Однако он не выглядит, согласно твоим словам, порядочным юношей, — засмеялась Изабелла.

—              Напротив, — произнесла Беатрис, — его поведение беспокоит женщин Кордовы. Он настолько целомудрен, что, по их мнению, всерьёз считает, что слишком хорош для них.

—             Может быть, он просто порядочен? — спросила Изабелла.

—              Не знаю, но гордостью он определённо обладает, — задумчиво ответил Фердинанд. — Я встретил его, роскошно одетого, с бриллиантом, украшавшим ухо, и рубином, украшавшим палец. Одна его шпага стоит сотню флоринов, но не украшения, а клинок, сделанный в Толедо. Он стоял, жадно впитывая запахи, исходившие из таверны. Не дешёвой таверны, а одной из самых дорогих. Я пригласил его выпить со мной бокал вина. Мне... мне было немного скучно одному.

—             Ты ему представился?

—             Естественно, я должен был ответить, моя дорогая, когда он первым это сделал. Вежливость требовала. И я вовсе не стыжусь признаться, кто я такой.

—             Я только имела в виду... Ты думаешь, это было безопасно? У тебя не было сопровождающих, возможно, тебя было трудно узнать.

—             А дальше будет самое интересное, Изабелла. До сих пор я всегда чувствовал себя в безопасности в Дуэнасе. Может быть, я был слишком беспечен? Маленькая инфанта ещё долго будет нуждаться в своём отце.

Изабелла недоверчиво улыбнулась, многозначительно посмотрев на Беатрис. «Видишь? — говорили её глаза. — Он вернулся».

—                         Я не хотел есть, потому что уже поужинал; но я видел, что Гонсалво страдает от голода. Я спросил, не хочет ли он перекусить. Трижды он отказывался, каждый раз всё неувереннее, и в конце концов уступил. Он прикончил целую курицу. Я никогда не видел человека, который ел бы так быстро, не запачкав пальцев выше первой фаланги. Но его украшения были подлинными, он не заложил их. Это поразило меня.

—                          Будучи младшим сыном, он зависит от старшего брата, и должен считать каждый мараведи, который тратит, — сказала Беатрис. — А сейчас даже у такого вельможи, как его брат, нет денег.

—                           У тебя-то есть, — насмешливо сказал Фердинанд.

Беатрис беспомощно пожала плечами:

—                          Андрес говорит, что это все деньги короля Генриха. Я никогда не разговариваю с ним на эту тему.

—                           Гонсалво де Кордова заплатил за свой обед весьма оригинальным способом, — продолжал Фердинанд. — Где-то на улицах, по которым он бродил, он услышал смутные разговоры о заговоре против нашей жизни. Моей жизни, Изабелла, твоей и маленькой инфанты. Я должен был предвидеть, что Виллена, Генрих и эта испорченная женщина Хуана не смогут удержаться от страшного преступления — убийства беззащитного ребёнка. Но я не мог в это поверить...

Изабелла прижала руку ко рту, чтобы удержаться от крика.

Фердинанд спокойно продолжил:

—                           Можно было бы отбросить эти слухи как безосновательные сплетни или отнести их на счёт преувеличений романтического ума, которым, похоже, обладает Гонсалво, что доказывают его не отнесённые в заклад драгоценности. Но, к сожалению, есть и другие доказательства. — Он вытащил из кошелька измятый и сложенный в несколько раз маленький листок бумаги. — Каррилло прислал мне через монаха это таинственное послание. «Погода в Дуэнасе становится угрожающей». Оно подписано по-латыни, но это может означать только «Архиепископ Толедо». О том, почему он предупреждает меня таким странным способом, я могу только догадываться. Может быть, он опасается оскорбить своего брата, хозяина этого города, из которого он получает доход. Может быть, его брат переметнулся на сторону короля. Или это сделал Каррилло. Я не знаю. Положение достаточно сложное.