Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1 Страница 37

В наступлении ордена давали охотнее, тем более что полк Речницкого свои задачи выполнял. Уже к июню ему вручили орден Красной Звезды за личное мужество, проявленное при отражении контратаки противника, а в августе на него пошло вверх представление на Красное Знамя – за умелый штурм одного из сильно укрепленных немцами населенных пунктов.

Тогда же, в начале августа, он покинул ряды гвардейцев и Северный Кавказ заодно. Его послали аж под Курск, где еще недавно шло ожесточенное сражение, прицепили по второй звезде на погоны и назначили начальником штаба 411-й стрелковой дивизии второго формирования (первая 411-я сгинула в неудачных летних боях 1942 года под Харьковом). Бойцов немало дали обстрелянных, после госпиталей; некоторые сильно потрепанные части, отведенные на переформирование, влили в дивизию целиком, с техникой и имуществом тоже было получше, чем год назад, и уже к концу месяца дивизия вступила в бой. Наши войска рвались к Днепру.

Вермахт, стараясь зацепиться за эту водную преграду, дрался умело и упорно, демонстрируя, что хотя и получил по зубам под Курском, но зубы эти у него еще не выбиты и кусаться он ими умеет очень больно. Взводы, роты, батальоны и полки редели…

Незадолго до решающего броска к Днепру дивизии подкинули жиденькое пополнение – пеструю команду из двух сотен человек. Выйдя взглянуть на вновь прибывших, Яков Францевич опытным взглядом почти сразу зацепил в не очень ровном строю несколько фигур, которые ему очень не понравились. Точнее, не они сами, а их присутствие здесь.

Поймите правильно – начштаба дивизии к интеллигентам относился очень хорошо и уважал их за те знания и умения, которыми сам не обладал. Именно поэтому он каждый раз чертыхался, видя таких людей в пополнении, посланном на фронт:

– Чем они там, в тылу, думают! – не раз повторял он. – Проку от этой братии на фронте никакого, одна возня с ними. Пусть уж они лучше в тылу свое дело делают, к которому они приучены, а нам тут и кто попроще сгодится. Больше толку будет!

Подойдя к шеренге бойцов, он остановился напротив молоденького, очень худого паренька с тонкой шеей и такими же по-женски тонкими и длинными пальцами:

– Кем на гражданке был?

– Учился в консерватории. По классу скрипки, – несмелым голосом отозвался тот, видя перед собой подполковника.

– А сюда как попал? – не слишком любезно продолжил расспросы начштаба.

– Добровольцем! – теперь в голосе парня прорезались нотки гордости.

Речницкий едва удержался, чтобы не сплюнуть и не выматериться от души. Повернувшись к своему заместителю, он бросил:

– В тыл! В какое хочешь подразделение, но только в тыл! Убьют же дурака в первом бою, как пить дать, а кто нам после войны на скрипочке играть будет?

Следующим, кто его заинтересовал, был типичный еврей средних лет (кто его знает, бывают ли типичные евреи, но в представлении многих такой образ «типичного еврея» имеется).

– Кто таков, откуда?

– Из Ташкента, счетовод артели «Красная синька», – с достоинством ответил тот, чуть подкартавливая.

– А-а, земляк! Это не та ли артель, что прямо за вокзалом? И у которой как годовой отчет – так непременно пожар? – заинтересовался Речницкий.

– Все так, все так… – закивал счетовод. – Вот меня Узбпотребсоюз и направил к вам на усиление после очередного возгорания. Большого ума начальники! – промолвил он, торжественно воздев указательный палец к небу. – Меня так напутствовали: «Хватит нам уже пожаров! Иди-ка ты на фронт, дорогой Моисей Львович. Отчеты, что ты рисуешь, там очень пригодятся. Попади такой в руки немцам – они от натуги лопнут, пытаясь разобрать, что к чему».

По строю пошли смешки, и офицеры штаба тоже не удержались от улыбок.

– Ладно, – резюмировал подполковник, – этого в штаб, писарем. А что там в отчетности писать, это мы ему сами растолкуем.

Дивизия пошла на форсирование Днепра во втором эшелоне, и потери были не слишком велики – только от артобстрела и авианалетов. Но на самом плацдарме дивизию очень скоро сунули в самое пекло – закрывать брешь, образовавшуюся от немецкого контрудара. Противник пер напролом, стараясь раздавить войска, зацепившиеся за плацдарм, и сбросить их обратно в Днепр, понимая, что грозит в случае неудачи. Вал боя неумолимо накатывался на штабную землянку, наспех отрытую в сыпучем песчаном грунте. Блиндажом это сооружение назвать язык бы не повернулся.

Когда прямо перед расположением штаба показались танки, за которыми двигались редкие цепочки немецкой пехоты, офицеры принялись лихорадочно готовить связки из того небольшого запаса гранат, что был под рукой. Впрочем, откуда-то с фланга еще лупила какая-то дивизионка, и вскоре один из трех танков, шедших прямо на штаб, застыл посреди поля, а второй задымил чадным костром. Но третий продолжал упрямо ползти вперед.

– Товарищи командиры, – вдруг раздался голос штабного писаря (хотя наименование «офицер» уже давно было официально введено в оборот), – я вам так скажу. Вот сижу я, бедный, но умный еврей, в штабе, ни одного фашиста еще не убил. А тут что же, нам всем, выходит, теперь погибать? Нет уж, я таки думаю, пусть лучше меня убьют, а вы хоть не такие умные и не евреи, зато хорошо умеете фашистов бить, я же видел.

С этими словами писарь схватил одну из приготовленных связок.

– Кидай под гусеницу, больше никак его не проймешь, – запоздало крикнул ему вслед один из офицеров. Немолодой еврей довольно ловко прополз вперед несколько метров, затаившись затем в воронке практически прямо на пути немецкого танка. От воронки до грохочущей и плюющейся пулеметным огнем бронированной машины осталось каких-то полтора шага, когда связка гранат рванула точно под гусеницей танка. Тот еще прокатился немного вперед, сматывая разорванную гусеницу, потом его повело в сторону, развернуло боком, и он остановился.

Дважды плюнула огнем все еще живая дивизионка на фланге, и превратившийся в мишень вражеский танк вздрогнул от попадания и пустил сначала небольшую струйку дыма, которая быстро становилась все гуще и гуще. Двоих танкистов, выскочивших на броню, штабные скосили дружным огнем ППШ, и тут неожиданно сзади раздалось нестройное «Ура!» и жиденькая цепочка наших бойцов побежала навстречу такой же жиденькой цепочке солдат в фельдграу, подошедших уже на полсотни шагов.

Когда бой закончился и передовая сместилась метров на восемьсот вперед от штаба, подполковник Речницкий снял с себя орден Красной Звезды, и прикрепил на грудь писарю.

– Была бы звезда Героя – не задумываясь дал бы, – промолвил он, повернувшись к своим офицерам. – Это нам не впервой немецкие танки встречать, а кто бы представил, каково ему было под танк лезть?

В тот же дань представление на орден было подписано и пошло по инстанциям. Представление утвердили, а вот Яков Францевич получил выговор в личное дело и лишился ордена. К счастью, командование не стало следовать букве недавно изданного приказа НКО, вводившего драконовские меры наказания за самовольную передачу орденов: награждение с него не сняли, но и дубликат ордена он получить не мог, ибо иначе всплыла бы вся эта история. Впрочем, командир дивизии, благоволивший к своему начштаба, обещал, когда подвернется повод, снова представить его к Красному Знамени – и слово свое сдержал.

За сами бои на плацдарме подполковник Речницкий, впрочем, получил другую награду – учрежденный в 1942 году орден Кутузова 2-й степени.

История эта имела продолжение после войны. Уже в конце пятидесятых генерала Речницкого остановил на улице в Москве какой-то старый еврей, в котором Яков Францевич не сразу признал своего штабного писаря.

– Товарищ генерал! – умолял тот. – Ну, загляните к бедному еврею в гости, хотя бы на минутку! А то моя Сара отказывается верить, что орден я за геройство получил. Говорит, небось, в штабе по блату представление подмахнули. Никак не возьмет в толк, глупая женщина, что орден получить – это не квартиру в Москве! Неужто старый Мойша не соображает, на чем можно делать гешефт, а на чем таки нельзя? Ну, пожалуйста, что вам стоит!

Перед столь искренней просьбой генерал устоять не мог и под хорошую выпивку поведал Саре о боевых делах ее мужа…

Но сейчас, в 1943 году, продолжалась война. С плацдарма наши войска снова пошли вперед, ломая немецкую оборону, и после Нового года, отразив попытку немецкого контрнаступления, пользовались относительным затишьем. А подполковник Речницкий, став теперь уже полковником, получил в начале февраля приказ убыть в распоряжение Управления кадров НКО СССР. О том, что он пропал без вести, Яков Францевич поначалу и не подозревал…

5. Санитарка

Хотя страшные слова – «пропал без вести» – терзали сердце, надежда не оставляла никого в семье Коноваловых. Объявился же Яков Францевич после первого такого же сообщения? Но обстановка в доме все равно оставалась тяжелой. Нину больше всего беспокоило то, что перелом у бабушки никак не желал срастаться, а маму все сильнее и сильнее мучили боли. Постоянно нужны были лекарства, а достать их было почти невозможно. Выручала только тетя Оля, работавшая медсестрой в военно-санитарном поезде, но она появлялась в Ташкенте редко и на очень короткое время.