Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая Страница 38

Ника принесла маме красивый камень, зеленый, с белыми прожилками. Увидела незнакомую тетю, застеснялась, потупила взор.

— Здравствуй! — весело вскричала Римма Андреевна, — откуда ты, прелестное дитя? — снова продекламировала она, и заулыбалась.

— Здравствуйте, — взмахнула ресницами Ника, — я ниоткуда. Я здесь была.

Она почувствовала шутку, улыбнулась в ответ, сказала имя, показала находку и снова убежала к воде искать камешки.

— В кого это она у вас такая черненькая?

— В прабабушку черкешенку, наверное.

— О, какая романтика! Удивительная и странная вещь наследственность. Люблю черненьких. Наверное, потому, что сама черненькая. В бабушек и прабабушек.

Они стали болтать, будто были давно знакомы, и разница в возрасте им не мешала.

Римма Андреевна рассказала, что в Крыму они с мужем живут уже несколько лет. Приехали в сорок четвертом году в Бахчисарай, но сбежали оттуда через два дня. Почему уехали? Она потом как-нибудь расскажет. Перебрались в Судак, но Судак им тоже не нравился, и они оказались здесь. Директор совхоза сманил.

— Судак это недалеко отсюда. Смотрите, — Римма Андреевна села, подобрала под себя ноги, повернулась на восток, выбросила вперед правую руку, стала похожа на выточенную из сандала статуэтку, — вон там, видите, в море вдается мыс. Да нет, же, нет, вы не туда смотрите, вон, как тень, еле виден. Мыс Меганом. Красивое название, правда? Прямо перед ним — Судак. Отсюда не видать, конечно. В Судаке стоит знаменитая генуэзская крепость. Руины. Но горы там не такие высокие, как здесь.

Они заговорили о необычных названиях этих мест. «Кастель» — это, бесспорно, связано с генуэзцами, с итальянским языком. А вот Чатырдаг, Биюкламбас, Карадаг, Аюкая, Аюдаг — из другой оперы. В устах Риммы Андреевны эти слова звучали как-то по-особому.

— Но многое уже переименовали, в частности тот же Меганом. Раньше мыс назывался Чабан Васты, я на старых дореволюционных картах видела, — будничным голосом вдруг сказала она и снова легла загорать.

— Почему переименовали?

— Потому что это татарские названия.

— Ну, и что? Здесь и жили татары.

— Жили, а теперь не живут. В Крыму, в основном, приезжие. И в городах, и в поселках, вот, как у нас.

— Да, да, я заметила, — рассеянно пробормотала Наталья Александровна.

Она вдруг вспомнила странный случай, произошедший с ней по дороге в Алушту, куда она моталась пешком в поисках работы.

Нет, совхозная машина ходила в город, но только по воскресеньям. Люди ездили на базар, в магазины. Интерес для Натальи Александровны представляли именно будние дни. И что такое для нее были семь километров по ровному шоссе вдоль моря!

В тот день она замешкалась, и отправилась в путь часов в одиннадцать. Солнце стояло высоко. Припекало достаточно сильно. И она торопилась пройти открытый отрезок пути, туда, где ждала густая лесная тень.

На подходе к шоссе, справа, где кончались совхозные виноградники, она услышала странные звуки. Казалось, там собралась толпа женщин, и женщины эти плакали в голос, выли, словно оплакивали покойника.

Наталья Александровна свернула с дороги, поднялась на пригорок и увидела необыкновенную картину.

На поваленном, белесом, иссушенном солнцем и ветрами стволе сидели в ряд шесть или семь молодых женщин. Все одетые в ситцевые выгоревшие платья, повязанные белыми косынками. Под ногами их, брошенные, как попало, лежали лопаты. Подчиняясь странному ритму, они как-то в лад раскачивались из стороны в сторону и плакали. Горько, безутешно, как на похоронах.

— Что случилось?! — вскричала Наталья Александровна.

Женщины, как по команде перестали раскачиваться и уставились на нее.

— Что случилось, что случилось, — мрачно передразнила крайняя справа, — горе у нас.

— Умер кто-нибудь? — испуганно спросила Наталья Александровна.

— Умер, — снова передразнила крайняя, — скоро все здесь передохнем. Так и похоронят нас на этих виноградниках. Да ты сядь, бабонька, мы тебе расскажем.

Молодки потеснились, Наталья Александровна села на теплый ствол.

— Из Сибири мы, из Омской области. Вдовые. Бездетные. Молодых мужей на фронт проводили по сорок первому году, а свидеться уж и не пришлось. Вот и не стало у нас преспективы. Не стало преспективы, нас сюда и погнали.

— Как погнали? — изумилась Наталья Александровна.

— От так и погналы. Цэ воны з Сибири, а я с-под Артемовска, с Малоильиновки. Может, слыхали? — заговорила рыженькая хохлушка слева от Натальи Александровны, лицо ее было рябое, как перепелиное яичко, — с нами, с колхозниками разговоры короткие. Вещи збырай, на машину и гой-да! Казалы, тут тэпло, гарно. Нехай тэпло, так життя нэма зовсим. Копай, кажуть, и копай.

— Копай, — буркнула первая, — копать можно, когда земля. А это разве земля! Тут каменюка на каменюке. На вершок лопату воткнешь, а дальше все. Нагибайся, ковыряй его, заразу, да в кучу кидай.

— Пропади они пропадом ихние виноградники, — отозвалась женщина с другого конца насеста, — и горы эти пусть пропадут, и море.

— Но вы можете уехать, если не нравится.

— Уехать? — хором подивились женщины, — уехать нам никак теперь нельзя. Мы теперь вроде, как высланные.

Снизу послышалось фырканье лошади и звонкий удар подковы о камень.

— О, брыгадыра чорты нэсуть, — встрепенулась хохлушка, — пишлы, бабы, до работы.

Они, как по команде поднялись, вскинули на плечи лопаты и, не простившись, побрели наверх к участку свежевскопанной земли, сухой и серой, как порох.

Наталья Александровна поднялась с места, и стала спускаться к шоссе. По дороге разминулась с всадником. Он покосился на нее подозрительным и сердитым глазом.

Римма Андреевна подтвердила рассказ. Да, здесь много таких…, вроде как перемещенных лиц.

— Нет, подождите, я не понимаю, как это можно насильно удерживать людей, если им здесь не нравится, и они не хотят.

— Надо заселять пустые поселки. Нужны рабочие руки, — пожала плечами Римма Андреевна.

— А почему эти поселки пустые?

— Опять двадцать пять. Да потому пустые, что еще совсем недавно, до сорок четвертого года, здесь жили татары.

— Куда же они делись?

— Вы, что, Наталья Александровна, милая моя, с луны упали? — в ту же секунду она бросила на нее странный взгляд, — хотя, да, именно с луны. Я знаю, что вы приехали из Франции.

— Продавщица сказала? — фыркнула Наталья Александровна.

— Нет, зачем же. Муж узнал в правлении. От директора. С вами, наверно, многие откровенничают. Про то, как думается на самом деле.

— Простите, я не поняла. О чем именно?

— О нашей милой действительности.

— Вот как. И почему же вы считаете, что с нами откровенничают? — а сама подумала, вспомнив Брянск и Капу-скорпиончика: «И правда. Так оно и есть, вот странность».

— Вы с мужем не советские.

— Нет, как это — не советские? — Наталья Александровна очень удивилась, — мы приехали в Советский Союз, приехали добровольно, нас никто не принуждал к этому шагу. Значит мы — советские.

— Милая моя, — Римма Андреевна тихонько хихикнула, коснулась головой плеча Натальи Александровны. Потом накрыла ладонью ее руку и стала тихо-тихо шептать, хотя на пляже никого, кроме них не было, — чтобы стать советской, милочка вы моя, надо вырасти здесь, пропитаться насквозь советским духом. Проникнуться. А вы другие. Вы, если можно так выразиться, не повязаны с остальными круговой порукой, вы никогда не кричали «распни», когда распинали.

— Мы, нет, мы не кричали. А разве остальные кричали?

— Трудно вам будет, — Римма Сергеевна слегка нахмурилась, сдвинула брови и сменила тему. — Так вот. Всех татар по приказу Сталина из Крыма выселили.

— Всех? И женщин и детей?

— И женщин и детей. Весь народ.

— Но почему? За что?

— За сотрудничество с гитлеровцами.

— И что же, все вот так прямо и сотрудничали с гитлеровцами?

— Нет, конечно, многие ушли в горы, партизанили, многие воевали.

— А выселили всех.

— Практически всех. У нас, например, в совхозе осталась одна татарка с сыном, мать Героя Советского Союза.

— И где же они теперь? Те. Которых выселили.

Римма Андреевна доверительно посмотрела в глаза собеседницы.

— В Сибири, Наталья Александровна, золотая моя, они все в Сибири. А сколько их по дороге погибло одному Богу известно.

— Нет, я все-таки не понимаю, как это можно, как это физически можно — выселить целый народ. Этих — в Сибирь, а тех женщин, наоборот, из Сибири. И тоже насильно.

— У нас все можно. У нашего великого вождя очень большие возможности. Оч-чень. Вы меня понимаете? Я вижу, вы меня понимаете, — одобрила она робкий вопросительный взгляд Натальи Александровны.