Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2 Страница 38

Однако вскоре оптимизм должен был потухнуть столь же стремительно, как и вспыхнул, ибо на освободившиеся места изгнанных олигархов готовились взгромоздиться олигархи победившей, отнюдь не народной партии. Но все хорошее кончилось еще раньше. Людям не довелось насладиться даже кратким мигом свободы в период межвластия, так как свергнутые толстосумы, как обычно, нанесли народу и заодно Отечеству в целом предательский удар в спину: они обратились за помощью к Риму.

Поднимая государство с колен, Ганнибал и его сподвижники всячески демонстрировали свою лояльность к гегемону Западного Средиземноморья. При них исправно и в срок была выплачена очередная доля контрибуции. Официальная внешняя политика Карфагена точно соответствовала курсу, указанному победителями. Но при этом Ганнибал, конечно же, готовил глобальную войну против Рима и вел секретные переговоры с Сирией и другими восточными странами. Как известно, деньги просачиваются через любые заслоны и проникают во все щели. Потому, сколь ни секретничал Ганнибал, подкуп делал свое дело: происходила утечка информации, и политические противники знали о его агрессивных планах и о тайных посольствах Антиоха. Эти сведения они и сообщили в Рим, прося великую державу вмешаться в дела Карфагена и навести в них порядок (опять порядок), чтобы устранить опасность для себя, а им вернуть вожделенные сундуки.

В Риме долго не хотели придавать значения слухам о военных приготовлениях Карфагена, но жалобы пунийских «доброжелателей», не хотевших возрождения Отечества ценою собственного разорения до уровня обычных людей, множились чуть ли не с каждым днем, и в конце концов сенаторы заволновались. Вопрос о положении в Африке был вынесен на обсуждение Курии. Кое-кто из сторонников Катона, бывших тогда в силе, потребовал от сената без промедления снарядить войско и уничтожить ненавистный город раз и навсегда или, по крайней мере, заставить пунийцев выдать им на расправу Ганнибала. «Впрочем, одно другому не мешает», — цинично добавляли они. Эта агрессивная группировка уже покалечила первую Сципионову провинцию — Испанию, а теперь зарилась и на вторую. Но большинство сенаторов не решалось затевать войну в Африке, пока не снята угроза с Востока в лице Антиоха. Выразители этой позиции предлагали отправить в Карфаген посольство, чтобы непосредственно оценить степень опасности и попытаться уладить дела мирным путем, опираясь на местную олигархию. Лишь Сципион и некоторые из его ближайших друзей возражали против всякого вмешательства во внутренние дела Карфагена. Сципион доказывал, что у Рима есть немало политических и экономических средств для воздействия на побежденного соперника, поэтому, по его мнению, не следовало прибегать к помощи предателей в борьбе против тех, кого однажды уже одолели в честной схватке. «Сейчас цивилизация стоит на распутье, весь мир пристрастно взирает на Рим, — говорил Публий, — и, смотря на нас, страны и народы решают, куда им идти, как к нам относиться, встречать нас хлебом и вином или мечом и копьем. Так неужели мы у всех на виду струсим перед тенью побежденного нами Ганнибала и публично опозорим римскую честь низменным поступком?» Кроме рассуждений о моральных аспектах проблемы, Сципион отметил и несвоевременность каких-либо санкций против Баркидов с позиций даже голого практицизма, так как Ганнибал сумел воодушевить и привлечь на свою сторону подавляющую массу граждан, и потому любые репрессии против него будут выглядеть как враждебные действия против всего пунийского народа. Подобным вмешательством римляне лишь помогли бы консолидироваться всем карфагенянам в великую силу и дали бы в руки Ганнибала могучее оружие под названием патриотизм. Сципион призывал отложить решение вопроса еще на год. За этот срок Карфаген не сможет настолько усилиться, чтобы стать опасным Риму, но народу представится возможность рассмотреть Ганнибалову клику во всей ее неприглядности. «И когда плебс разочаруется в новой власти, падет духом, мы, при необходимости, поможем пунийцам освободиться от этого ярма, снискав их благодарность вместо ненависти, которая встретила бы нас теперь», — закончил выступление Сципион под аплодисменты слушателей.

Однако, хотя сенаторам очень нравились речи принцепса, они все реже следовали им в своих поступках, ибо зов чрева звучал в них громче гласа души, и обычно одерживало верх стремление к сиюминутным выгодам. Сципиона не поддержали даже его ближайшие родственники и соратники Публий Назика и брат Луций. Правда, было отвергнуто и агрессивное предложение сенаторов катоновского склада. Победила умеренная сенатская середина: в Карфаген командировали послов якобы с целью разобрать конфликт пунийцев с Нумидией, в действительные обязанности которым вменялось поддержать партию Ганнона авторитетом Рима и помочь ей вернуться к власти. Делегация состояла из двух консуляров Гнея Сервилия и Марка Клавдия Марцелла, к которым присоединился Квинт Теренций Куллеон — бывший пленник пунийцев, освобожденный Сципионом.

Состав посольства позволял Публию надеяться на спокойное развитие событий, так как двое из троих его членов принадлежали к Сципионову лагерю. Но Сервилий частенько забывал о родственных и дружеских связях, если ему предоставлялся шанс громко заявить о себе, а Теренций пылал страстью мести к своим обидчикам, так что Марцелл тоже мог рассчитывать на эту нестабильную пару в реализации собственного, весьма жесткого курса.

Когда римская квинкверема вошла в обширную карфагенскую гавань, когда послы увидели мрачный гигантский многоэтажный город и бесчисленные толпы пунийцев на пирсе, все они, не сговариваясь, прониклись ненавистью к этому вековому сопернику их Отечества и к его самому энергичному сыну — Ганнибалу. Поэтому римляне сразу принялись за дело. Они встретились с видными представителями земельной олигархии, затем для них был устроен митинг на главной площади, куда, ввиду прохладного отношения к гостям плебса, согнали торговцев новой волны и лишившихся тучных государственных кормушек чиновников, которых в Карфагене насчитывалось немало тысяч. Эта толпа несколько часов сотрясала воздух Отчизны криками: «Хвала Риму, давшему нам свободу в нашей деятельности!»

Здесь же, во враждебной ему среде дефилировал, как ни в чем не бывало, Ганнибал. Он даже перекинулся несколькими словами с Марцеллом на греческом языке и вообще всячески демонстрировал невозмутимость. Но по всему городу уже сновали его агенты, готовя восстание, а в Бизацене снаряжался в дальнее плавание корабль на случай, если попытка восстания провалится, на который с самого утра сносили груды знаменитых ганнибаловых сокровищ.

Римляне застали баркидцев врасплох. Увлеченные внутренними делами, они забыли о заморских союзниках своих политических врагов. Кроме того, эта партия не была готова к функционированию в нестандартных условиях при активном прессинге соперника по всему фронту, поскольку в ней не было, за исключением Ганнибала, крупных личностей, способных в трудной ситуации брать инициативу на себя. Ганнибал, прекрасно ладивший с солдатами и офицерами низшего и среднего звеньев, действительно, как упрекали его соотечественники, не терпел рядом с собою значительных людей, потому вокруг него никогда не было соратников, равноценных Гаю Лелию, Квинту Цецилию и Масиниссе у Сципиона. Так же, как и в других случаях, в ходе этого предприятия по оздоровлению государства он постепенно, по мере того, как набирал силу сам, отсеивал из своего окружения излишне талантливых, по его мнению, людей. В результате такой кадровой политики его партия оказалась не способной действовать в кризисной обстановке. Конечно, это была только одна из причин, помешавших Ганнибалу победить, а в первую очередь ему не хватило времени.

Ближе к вечеру, в итоге суммирования поступающих с разных концов города сведений о состоянии дел, выяснилось, что баркидцы не готовы к полномасштабному восстанию, то есть они не имеют сил, достаточных для победы в короткий срок, тем более, что под предлогом митинга противник захватил центр города, а промедление грозило вторжением римских легионов и окончательным крахом. Взвесив все «за» и «против», Ганнибал решил перевести свою партию в подполье оппозиции и ожидать лучших времен, а сам вознамерился бежать от преследований врагов, чтобы вдали от родных мест, на чужбине энергичной деятельностью ускорить наступление этих самых лучших времен.

Лениво посвистывая, почти без свиты и без багажа Ганнибал вышел за городские ворота, словно направлялся на вечернюю прогулку, вразвалочку прошел к угловой башне, вскочил на приготовленного ему коня и галопом устремился в Бизацен. Погрузившись там на скрипящий и стонущий под грузом золота и прочих драгоценностей корабль, Ганнибал на рассвете вышел в открытое море.